Мелодии осенней любви - Мария Барская

Прозвенел третий звонок. Галина Павловна всполошилась:

— Пойдемте, пойдемте скорее, Ирочка! Заболтались совсем! Так и на Додика опоздать недолго!

Когда они пробирались к своим креслам, Ирина увидела, что пустовавшее в первом отделении место рядом с ней занято Настей.

— А я боялась, вы опоздаете! — воскликнула она.

— Да нет, в буфете были, — пояснила Галина Павловна и, перегнувшись через Ирину, чмокнула Настю в щеку.

Та ухмыльнулась.

— Похоже, успели уже насладиться искусством Федорова?

— Сверх меры, — ответила за себя и за Иру Галина Павловна.

Едва Давид появился на сцене, как Ире стало понятно, что такое на самом деле бурные овации! Марлинский был великолепен. Высокий, стройный, в идеально сидящем черном фраке! С каким достоинством он шел по сцене! И сколько сдержанного достоинства было в его поклонах!

Давид сел за рояль. После первого же, взятого им аккорда, публика словно бы разом подалась вперед и в восхищении замерла. И началось волшебство. Игра Марлинского зачаровывала. Он увел всех за собой в иной мир, в божественные гармонии бетховенского концерта.

Ира не могла отвести глаз от сцены. Марлинский сидел за роялем очень прямо, почти не двигаясь, жили лишь руки. Веки полуприкрыты. Взгляд направлен на клавиатуру. Лицо бледно и сосредоточенно. Профиль от напряжения сделался еще острее.

Ему подчинялось все и вся. Даже оркестр играл по-другому. Теперь-то Ирина ощутила разницу! Даже в паузах между частями концерта музыка будто беззвучно продолжалась, и публика напряженно слушала эти паузы.

Прозвучал финал. Полная тишина. Затем — шквал аплодисментов. Марлинский, точно выходя из транса, медленно провел рукой по белоснежной гриве и, резко вскочив на ноги, начал раскланиваться. На него посыпалось море цветов. У сцены образовалась длинная очередь из разновозрастных представительниц женского пола. Марлинский принимал букеты и складывал их на рояль, который вскоре стал похож на цветочную клумбу.

Марлинский несколько раз уходил со сцены, однако шквал оваций вынуждал его возвращаться. Польщенный Федоров вместе с ним уходил и приходил, при этом стараясь держаться хоть на полшага, но впереди Давида, всем своим видом показывая, что главный вообще-то тут он. Галина Павловна по этому поводу возмущенно воскликнула:

— Да ты хоть в зал выпрыгни, все равно торжество не твое.

Марлинский, обреченно махнув рукой, снова сел за рояль и повторил на «бис» финал концерта. Его отпустили лишь тогда, когда на сцене погас свет.

«Вот и кончилось, — с грустью подумала Ирина, вставая с кресла. — Теперь я не скоро его увижу, да и встретимся ли вообще? Он в Москву от силы раз в год приезжает».

— Настя, поздравляю! Замечательно! Передайте папе большое спасибо!

— Сами сейчас ему скажете, — откликнулась та. — Если я вас с Галиной Павловной к нему не приведу, он мне этого не простит.

Настя первой начала маневрировать в сторону артистической.

— Нет, наверное, неудобно. Папа ваш устал. Там люди… Знакомые. Что я стану мешать, — вновь предприняла попытку улизнуть Ирина.

— Он будет вам очень рад, — заверила Настя, подхватив ее и Галину Павловну под руки.

«Ну почему я не купила цветы!» — с сожалением подумала Ирина.

IV

Им пришлось протискиваться сквозь толпу. Жаждущие поздравить Давида стояли от коридора, ведущего к директорской ложе и далее — до двери в артистическую, перед которой вальяжно стоял дирижер Федоров, снисходительно принимая поздравления и величественно бросая каждому:

— Рад, что доставил вам удовольствие.

Настя обогнула его, не поздравив. Ира с Галиной Павловной проскользнули за ней; при этом Галина Павловна прошипела Ирине в ухо:

— И ведь не сомневается, что он герой дня.

Подлинный герой дня, а вернее, вечера стоял посреди артистической, уже без фрака, в одной рубашке. Талия была еще перетянута широким белым шелковым поясом, и Ирине пришло на ум сравнение с тореадором, только что победоносно завершившем бой. Лицо Давида то и дело озаряла победоносная улыбка. Увидав Настю и ее спутниц, он заметно обрадовался и с хулиганским видом прошептал:

— Все-таки я с ними справился. Поборол.

— Папочка, ты молодец! Гениально! — Настя, поднявшись на цыпочки, обняла его за шею и крепко поцеловала.

. — Ой, Галина Павловна! Как я рад! Совершенно не меняетесь! — Он церемонно чмокнул ее в щеку. — Я вон уже весь седой, а вы по-прежнему прекрасны.

— Додик, ты неисправимый льстец! — прокурлыкала разрумянившаяся от счастья Галина Павловна.

— Скажите, не очень вас разочаровал?

— Не прибедняйся. Чудесный концерт. Ты в превосходной форме.

— А вы? Не очень скучали? — обратился он к Ире.

— Мне очень понравилось! Великолепно…

Ире хотелось сказать что-то необычное, небанальное, чтобы он понял, какое произвел на нее впечатление, однако на ум ничего не шло, кроме дежурных и безличных поздравлений, и она смущенно умолкла.

— Девочки, чур, не сбегать. Дождемся, пока толпа рассеется, и едем праздновать, — распорядился Давид.

— Ой, да куда уж мне, старухе, праздновать. Пойду я, Настенька, — сказала Галина Павловна, когда они отошли в сторонку. — Муж дома ждет, волноваться будет, если я задержусь. Да и устала уже, если честно. А вы, молодые, конечно, гуляйте.

Не слушая возражений, она распрощалась и ушла.

Ирина расценила ее поведение как знак, что Марлинский пригласил их остаться из вежливости, а значит, самое тактичное и правильное с ее стороны — последовать примеру соседки.

— Настя, я все-таки пойду… Тяжелый день был, да и потом…

— Да что вы, Ирина! Я вас не отпускаю ни под каким видом! Даже и не надейтесь. На Галину Павловну отец не рассчитывал, а на вас, наоборот. Пути к отступлению у вас нет. Пойдемте сядем вон там, в уголочке, и понаблюдаем за публикой!

Люди все шли и шли. С одними Марлинский целовался и обнимался, другим пожимал руки, но для каждого у него находилось несколько слов.

«Тяжелая работа — принимать поздравления, — подумала Ирина. — После такого концерта, наверное, хочется расслабиться, отдохнуть, а он вот вынужден улыбаться и вежливо отвечать на дежурные и ничего, по сути, не значащие слова. Нет, с одной стороны, конечно, приятно, когда столько людей выражают тебе свое восхищение, пусть и не всегда искреннее, но пожать столько рук — утомительно. Как он выдерживает?»

Понаблюдав за Давидом несколько минут, она вдруг заметила мелькавшую возле него женщину. Она поднесла ему полотенце, которым он вытер вспотевшее лицо, чуть позже подала стакан воды, затем приняла из его рук ноты, которые ему вручил один из поздравляющих, и, положив их на столик, вновь очутилась подле Марлинского.