Категории
Самые читаемые
PochitayKnigi » Научные и научно-популярные книги » Политика » Демократия и декаданс медиа - Джон Кин

Демократия и декаданс медиа - Джон Кин

Читать онлайн Демократия и декаданс медиа - Джон Кин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 23
Перейти на страницу:

Предложенное юридическое соглашение, обещавшее стать эпохальным, было отвергнуто американским окружным судом Южного округа Нью-Йорка в марте 2011 г.[41], поскольку было признано не соответствующим «честным, адекватным и разумным» стандартам. Этот вывод указывал на неадекватное отражение интересов владельцев авторских прав и авторов, у которых есть право предоставлять свое согласие или отказывать в нем; также в нем подчеркивалась обеспокоенность тем, что Google сформирует «фактическую монополию» на невостребованные книги (так называемые сиротские книги, владельцы авторских прав на которые неизвестны или не обнаруживаются) и на сетевой поиск по книгам. Решение суда оставило открытыми двери для нового соглашения, неожиданно заставив спорящие стороны замереть в возбуждении. Только один исход казался практически неизбежным: со временем мир книг, многие из которых ранее были недоступны, окажется под рукой у граждан, пользующихся подключением к сети. На момент судебного решения Google оцифровал лишь небольшую часть 550 млн книг, в настоящее время хранящихся в американских исследовательских библиотеках. В результате осталось пространство для новых предложений по дополнению этого архива и по выходу за пределы схемы Google. Готовятся планы по созданию «цифровой публичной библиотеки Америки», которая включает Библиотеку Конгресса. Национальные библиотеки Норвегии и Нидерландов заняты активной оцифровкой их полных собраний книг, газет, фотографий, радио– и телепередач. Наконец, и сам Google провел переговоры по условиям «совместного проживания» с несколькими национальными библиотеками Европы.

Легко представить разветвление и глобальное объединение подобных трансграничных схем. Если бы удалось достичь такого результата, благодаря библиотекам-участникам решетчатая сеть универсума книг открылась бы многим сотням миллионов человек, живущих в самых разных частях света. Можно было бы подумать, что в подобной перспективе нет ничего нового. Ведь, если следовать такому возражению, со времен Гуттенберга книги не знали границ. Их часто сравнивали с пчелами, переносящими пыльцу идей и чувств от одного читателя к другому, на большие расстояния; также (в XIX в. это был весьма распространенный мотив) их уподобляли компасам и телескопам, секстантам, морским картам и маякам, без помощи которых людям не обойтись, когда надо проложить путь в опасных морях. Говорили, что дома без книг – это как комнаты без окон. Считалось, что книги не ограничены лингвистическими или национальными различиями; авторы представляли, что сами они связаны невидимыми нитями с другими авторами, поскольку все они являются участниками международной республики словесности; издатели заключали договора с книготорговцами в самых разных странах; а переводчики позволяли текстам родиться в новой форме для читателей, не знакомых с языком, на котором они были изначально опубликованы. Все это так, однако предпринятые в начале XXI в. попытки развить и популяризовать цифровые книги – неотъемлемая часть именно эпохи коммуникационного изобилия. Эти первые эксперименты, целью которых является доступность книг, несут в себе неслыханную идею: одна и та же книга (а также копия газеты, радио– или телепрограммы) должна быть в открытом доступе одновременно для читателей и аудитории как богатейших городов, так и беднейших поселений Южной Африки, для студентов университетов Гонконга, Тель-Авива, Чикаго и Монтевидео, но также для любителей книг и бульварного чтива, проживающих в столь разных местах, как захолустные городки Австралии, деревни Индии и Пакистана или высотные многоквартирные комплексы Бангкока и Джакарты.

Новая публичность

Вернемся к политическим последствиям незавершенной коммуникационной революции, поскольку в ней есть и второй заметный тренд, пока упоминавшийся нами лишь мимоходом: коммуникационное изобилие вызывает споры среди граждан и их представителей об определении и этико-политическом значении разделения публичного и приватного. Публичность ныне обращена на все личное; область, которая ранее называлась «приватной», становится предметом публичных споров; вырабатываются реакции, призванные защитить «приватное». В условиях коммуникационного изобилия постоянно ведутся битвы вокруг неприкосновенности частной жизни – некоторые из них завершаются победой, но не все. Частные лица, омываемые океаном информации, которая стала портативной и легко воспроизводимой, практикуют искусство выборочного обнародования и сокрытия некоторых деталей личной жизни; общим местом стала обеспокоенность неприкосновенностью частной жизни; решения о том, выдавать ли другим свои «координаты» и кому именно, остаются подвешенными[42].

Что бы там ни думали о недостатках всего этого процесса, набеги на территорию частной жизни и ее «разоблачения» говорят не только о том, что граница публичного и приватного стала источником постоянных правовых, политических и этических споров. Разногласия по поводу приватности оказывают долговременное положительное воздействие: они учат граждан тому, что личное – это политическое, что область приватного, некогда скрытая от глаз и ушей других людей, и при этом все еще считающаяся многими необходимой для того, чтобы можно было сделать нечто рискованное и даже сомнительное, на самом деле включена в сферы власти, в которых укрываются мошенники, творя несправедливость. Ушли в прошлое времена, когда приватность могла считаться чем-то «естественным», неким заранее данным основанием или субстратом для само собой разумеющихся впечатлений и значений. Более поколения назад моравский философ Эдмунд Гуссерль именно так думал о «мире повседневной жизни» (Lebenswelt). Он предполагал, что повседневные взаимодействия людей в типичном случае определяются привычкой. Повседневная жизнь обладает явным «априорным» качеством. Это социальное взаимодействие, определяемое актами эмпатии между людьми, которые верят другим и ожидают от них, что они будут вести себя примерно так же, как они сами. Интерсубъективность структурируется бесспорными предпосылками взаимного знакомства. Акторы исходят из «естественной установки» по отношению к самим себе и к миру вокруг них; они взаимодействуют, опираясь на принятую за данность веру в то, что их модус отношения к вещам и поступков «естественным» образом разделяется и другими[43].

Этот способ осмысления повседневного мира, сколь бы правдоподобным он ни казался в прошлом, сегодня является устаревшим. Те, кто все еще думают о повседневной жизни как о преграде для внешнего мира или даже как безопасной и закрытой гавани свободы в мире, где господствуют огромные сильные институты, просто потеряли контакт с реальностью. А она указывает на то, что повседневная жизнь более не является субстратом самоочевидных вещей и людей, которым безоговорочно доверяют. Например, в эпоху коммуникационного изобилия пользователи Интернета обнаружили, что их личные данные стали топливом для быстро развивающейся в сети рыночной экономики; традиционные методы соотнесения рекламы с интересами людей быстро замещаются миром, структурированным цифровыми «куками», небольшими кусочками программного кода, которые устанавливаются на персональные компьютеры и действуют в качестве уникальных идентификаторов веб-страниц, посещаемых пользователями, – они могут хранить отслеженную информацию, составляя таким образом общую картину демографических характеристик и интересов пользователей, которая крайне ценна для таких компаний, как Facebook и Google, а также для их рекламных клиентов. «Десилосование» (как они говорят) личных данных позволяет рекламодателям точно отслеживать пользователей; коллективный иск против Facebook, урегулированный до суда, показал, что «лайки», оставляемые пользователями, могут использоваться для «спонсируемых историй» (рекламных объявлений) при маркетинге тех или иных продуктов[44]. Подобные тактики являются частью постоянно углубляющегося тренда: никакие частные дела и личные подробности не могут теперь находиться вне поля зрения средств информации, т. е. они не могут быть обнесены кордоном, защищающим их от освещения в медиа. Чем более «частным» является тот или иной жизненный опыт, тем больше «публичной известности» он, судя по всему, получает, особенно когда речь идет о вопросах вкуса и потребления, о сексе и насилии, рождении и смерти, личных надеждах, страхах, мошенничестве и трагедии. Похоже, что мы в XXI в. опять живем как при дворе Людовика XVI, т. е. в мире, в котором утреннее пробуждение (le lever) и укладывание в постель (le coucher), как и другие подробности личной жизни короля, считались «публичными» событиями, пробуждавшими у всех, кто были их свидетелями, чувство неимоверного удивления (в азиатских придворных обществах, например в имперской Японии, монархия которой была импортным продуктом, завезенным из Европы Нового времени, публичное пространство также определялось в качестве придворного домохозяйства правителя, чей «частный», как мы могли бы подумать, мир, считался достойным показа заинтригованным и подчас восторженным людям[45]).

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 23
Перейти на страницу:
Тут вы можете бесплатно читать книгу Демократия и декаданс медиа - Джон Кин.
Комментарии