Эстетика самоубийства - Лев Трегубов

Прекрасны храмы Богов, прекрасна музыка, прекрасна любовная страсть, так как она внушена Богами. Как и для древних египтян, для шумер прекрасно сверкающее, сияющее солнце, прекрасно все, включающее в себя возвышенное, которое понималось как нечто огромное, возвышающееся, пугающее, вызывающее ужас.

Следует обратить внимание, что прекрасное как совершенное для шумера — это «сделанное по всем правилам», это точность в исполнении ритуала, это высокая техника исполнения.

Запомним это чрезвычайно важное для древнего мира понимание прекрасного. В дальнейшем это поможет нам открыть двери в сложнейший мир эстетики народов Востока: Индии, Японии, Китая. Без понимания красоты как «совершенного по всем правилам ритуала» невозможно понять эстетику ритуального самоубийства, столетиями существовавшего в Индии и Японии (сати и харакири).

В Древнем Вавилоне человек уже выделяет себя из окружающего его космоса, впервые наделяя качествами прекрасного не только Вселенную, но и собственное тело и душу. Получив автономию, атрибуты прекрасного, с одной стороны, стали тяготеть к форме, а с другой, сущность прекрасного стала наполняться земным, человеческим содержанием. К категориям прекрасного начали относить целомудрие, справедливость, добро. Эстетический комплекс прекрасного, связанный с божественным абсолютом, тотемом, распадается, и начинается постепенное становление нового эстетического комплекса, где центр — личность человека.

Выдающийся памятник шумеро-вавилонской словесности «Эпос о Гильгамеше» считается первой трагедией в мире, а Гильгамеш — первым трагическим героем. В этой трагедии повествуется о поисках человеком бессмертия и ставится вопрос о смысле человеческой жизни.

Видимо, лишь с этого периода мы можем говорить о возможности эстетического переживания смерти человека вообще и самоубийства в частности, как явления трагического.

Еще одна из самых древнейших цивилизаций мира — Древний Иран. Древнеиранские религии (зороастризм, зервенизм, манихейство) оказали значительное влияние на последующее развитие философских воззрений античного мира и эсхатологические учения в христианстве и исламе. Единственная дошедшая до нас древнеиранская книга Авеста определяет прекрасное как хорошее, доброе, благое. Прекрасно то, что хорошо и полезно для человека. Свет также понимается древними иранцами как высшее благо, добро и высшая красота.

Эти же представления находят свое отражение и в древней книге народа Палестины — Библии. Прекрасен свет, ибо он выявляет всю красоту мира. Само слово «красота» (jafe) сродни слову «сияние» (jefi). Екклезиаст проповедовал, что мир, сотворенный Богом, пронизан красотой. В Библии мы находим оригинальную эстетическую категорию tob = хорошо = прекрасно. Tob отражает красоту сотворенного Богом мира («…и сказал Бог, что это хорошо»).

В Библии впервые возникает дифференциация красоты чувственной и красоты разумной. Чувственная красота (hen) — красота видимого, осязаемого мира. Разумная красота (hadar) — красота божественного духа, его величие и слава. Hen и hadar — выражение гармонии и ценности предметов окружающего мира. Особая категория красоты — tabnith — отражает красоту и гармонию созидаемого, творимого человеком.

Огромное значение для человечества имеет цивилизация Древней Индии. С очень раннего времени она находилась в тесных контактах со многими странами Востока и античного мира. Многие выдающиеся философы Древней Греции и Древнего Рима посещали или мечтали посетить Индию.

Эстетические представления, содержащиеся в Упанишадах и Ригведе, тесно сплетены с философско-религиозными и этическими взглядами.

Древние индусы считали, что высшие эстетические переживания доступны не всем и возможны только при созерцании и познании непреходящих истин. Нет ничего прекраснее непреходящего Брахмана, его напоминают лишь свет и цвет солнца, тепло, пламя и жар жертвенного костра, на котором, по индийским обычаям, было принято сжигать труп умершего и на котором, по ритуалу, должна была кончать жизнь самоубийством индийская женщина в случае смерти мужа. Счастье познания Брахмана не может быть описано словами — оно постигается лишь своим внутренним началом. Брахман — «светоч светочей», образ бессмертия, блаженства. Знание Брахмана можно уподобить созерцанию «света в человеке» или «света внутри сердца». И это прекрасное и блаженное созерцание.

Античная эстетика базируется на мифологическом толковании окружающего мира. «На вопрос, что прекраснее всего для тогдашнего человека, можно ответить только одно: прекраснее всего для него Боги, демоны, герои как предельное и космическое обобщение общинно-родовых отношений» (А. Ф. Лосев).

Прекрасна и родовая община, и прекрасен всецело подчиненный этой общине человек, не имеющий собственной цели, кроме служения родовой общине, и если самоубийство какого-либо члена общины или даже группы ее членов будет служить интересам общины, такое самоубийство несомненно прекрасно.

Но прекраснее всего, конечно, космос — космос живой и одушевленный. Именно созерцание и эстетическое переживание красоты космоса привело античность к формированию таких категорий эстетики, как мера и размеренность, симметрия, ритм и гармония.

Античную классическую эстетику принято подразделять на четыре основных этапа: ранняя классика, средняя классика, высокая классика и поздняя классика.

Представители ранней космологической классики рассматривали красоту и искусство как нечто внешнее и материальное. Гераклиту принадлежит своеобразная, несколько отличная от шумерской, иерархическая лестница прекрасного. Он различал в порядке убывания:

1. Красоту Богов.

2. Красоту человека.

3. Красоту животных.

Впервые в истории эстетической мысли Гераклит, предвосхищая софистов, счел возможным самостоятельно рассматривать красоту человека.

Эмпедокл же вообще признавал прекрасным весь чувственный мир и являлся, таким образом, основоположником одной из двух существующих концепций панэстетизма. Первая из них утверждает, что все в мире прекрасно, вторая — что все в мире может быть прекрасным. Согласно второй концепции панэстетизма, нет ничего в мире, что при определенных условиях не могло бы восприниматься человеком как прекрасное. И тем более нет ничего в мире, что при определенных условиях не могло бы восприниматься эстетически. Очень интересная в плане нашего исследования мысль, уважаемый читатель.

Если мы убедимся, что все в мире может восприниматься эстетически и все в мире может восприниматься как нечто прекрасное, сама собой отпадет надобность доказывать, что и самоубийство может рассматриваться с позиций эстетики.

Некоторые современные отечественные авторы, не отрицая релятивности категории прекрасного, однако, оговариваются, что вот ведь невозможно, например, представить себе, чтобы когда-нибудь вид хищника, терзающего ребенка, мог дать кому-нибудь из нормальных людей эстетическое переживание.

Некорректность этого, казалось бы, бесспорного примера, заключена в этих самых незначительных на первый взгляд «когда-нибудь» и «кому-нибудь».

Попробуем включить подобный сюжет в религиозный или мистический обряд (история знает случаи и пострашнее), и подобная сцена несомненно будет восприниматься его участниками как нечто прекрасное, если допустить, что для них, например, только ребенок, растерзанный хищником, получит доступ к бессмертию, или этот хищник является для данной общности тотемом, и нет ничего прекраснее принесения ему в жертву самого дорогого.

Кроме того, если, согласно авторам, данное зрелище не может вызвать эстетических переживаний у нормального человека, следовательно, у ненормального оно таковые может вызывать. Не углубляясь подробно в очень сложную проблематику взаимосвязи и дифференциации понятий психической нормы и патологии, зададимся для себя вопросом — неужели были психически ненормальными тысячи и тысячи древних римлян, любующихся тем, как те же хищники на арене терзали тело раба? Если подобные зрелища вызывают эстетические переживания, значит эстетическое переживание зависит от самого человека, что опять-таки доказывает их субъективность и релятивность. Релятивность красоты неизбежно приводит к возникновению панэстетической концепции, которая провозглашает, что все в мире может быть прекрасным и все в мире может быть эстетичным. И при этом совершенно бессмысленна не только любая попытка поиска «красоты вообще», но и попытка поиска «безобразного вообще». Однако вернемся к древним грекам. К периоду средней классики относятся известная школа софистов (Протагор, Горгий, Продик, Гиппий, Антифонт) и великий Сократ, самоубийство которого, наверное, является одним из самых известных в мире. Красота, с точки зрения софистов, всегда релятивна (относительна), всегда чувственно выразима, она захватывает человеческую личность, наполняет ее бурей страстей.