Зелменяне - Моисей Кульбак

— Скажи пожалуйста! — удивился Трофим. — Кто это у вас провел электричество?

— Что значит «кто»? Известно кто — казна!

В тот день дяде Фоле на заводе проходу не давали. Он пришел домой мрачнее тучи и тут же учинил жене допрос.

Оказалось, что электричество провел Бера и уже несколько недель, как Хаеле дяди Юды ходит и жалуется, что из-за Зелменовых она стала нищей, так что теперь, сразу же после свадьбы, ей не на что жить.

Дядя Фоля на сей раз ужинал при керосиновой лампе.

Несколько дней он ходил молчаливый и, как в прежние времена, строил зловещие планы. Он выглядывал из окна во двор и думал: «Не дождутся Зелменовы, чтобы Фоля зависел от них!»

И у него шевелились усы, как у изголодавшегося кота.

В воскресенье, в первый весенний выходной день, когда Зелменовы вышли во двор одетые по-летнему, он приставил лестницу к каменному дому и стал обрезать электрические провода над своим окном. Он спокойно разбивал фарфоровые изоляторы. Зелменовы подняли страшный вой, но боялись сцепиться с этим разбойником. Фалк дяди Ичи подбежал к нему с револьвером.

— Слезай, вредитель! Буду стрелять!

Но он не стрелял, хотя дядя Фоля не слез.

— Смотри, ты у меня сгниешь в тюрьме! — кричал дядя Ича, задрав голову вверх.

Но дядя Фоля даже не оглянулся, он сидел на лестнице спиной ко двору и хладнокровно вышибал крюки. Он намеревался искоренить зелменовскую услугу до основания.

Тут вышел из дома дядя Зиша, постучал в оконное стекло и вызвал одного из Зелменовых. Он сказал ему так:

— Почему все молчат? Пусть сбегают за Берой!

Его, для большей уверенности, переспросили:

— А то, что начнется баталия, это ничего?

Дядя Зиша, правда, задумался ненадолго, но ответил, что это ничего, и тогда помчались за Берой.

Женщины потихоньку пустились по двору — убирать из-под рук все колья и камни: все-таки, как говорится, своя кровь. Побежали также на улицу, чтобы поглядеть, не догадываются ли, например, соседи, что здесь сейчас должно произойти.

Один лишь дядя Фоля оставался ко всему равнодушным. Он смотрел вокруг себя туманным взглядом, как будто его это вовсе не касалось и он посторонний человек. Повыдергав все из стен, он не спеша спустился с лестницы, осмотрел снизу, хорошо ли выполнена работа, и стал вместе со всеми ждать прихода Беры.

— Пускай пойдут посмотрят, — передал Фоля через жену, — не сидит ли он в столовой номер девять.

Во дворе показался Бера. Он шел, неся свою тяжелую голову впереди себя. Он делал медленные, широкие шаги, будто вытаскивал ноги из болота. Такой его походки никто еще никогда не видел.

Дядя Фоля, должно быть, понял, что означает эта походочка. Движениями сонного человека он расстегнул куртку и бросил ее около себя. Он спокойно стоял у дома и ждал. Бера шел молча прямо на него, не спеша подошел, и как-то сами собой уперлись друг в друга их головы, так что выпятились красные затылки. Оба пробовали силу. Вдруг затрещали лбы.

— Перестаньте! — расплакались жены. — Перестаньте!

Но было слишком поздно. Оба стояли, упершись лоб в лоб, хватая друг друга снизу за руки короткими, цепкими движениями, от которых кости выворачивались из суставов.

Дядя Фоля вдруг охнул, и оба покатились по земле. Ударов как будто все еще не было, хотя у Беры уже потекла кровь из уха. Бера лежал бревном сверху и тыкал под себя кулаками, а потому никто не мог знать, во что он там превратил своего дядю.

Прошло немало времени. Понемногу начало высовываться плечо дяди Фоли, и все увидели, что его рубаха в крови.

Тогда Бера поднялся.

Дядя Фоля встал с расквашенным лицом и заплывшим глазом величиной в кулак. Он не спеша подошел к своей куртке, набросил ее себе на плечи, а потом протянул в сторону Беры угрожающий палец:

— Чтобы ты, сукин сын, электричества мне больше не вводил!

И вошел, довольный, к себе в дом.

Тетя Малкеле сразу прибежала с веником, замела то место, где Зелменовы калечили друг друга, и этим дело кончилось.

Начало весны

В ту пору, в начале весны, произошла вот какая история.

Соня дяди Зиши, которая работает в Наркомфине, появилась во дворе с каким-то большим, широкоплечим человеком. Он ступал тяжелыми, мужицкими шагами и еле протиснулся в низкую дверь дяди Зиши. Раскатисто сказав по-белорусски: «Дзень добры», он сразу же последовал за Соней во вторую комнату.

Тогда дядя Зиша снял с глаза свою лупу, не спеша повернулся к тете Гите и сердито уставился на нее. Застегнутая на все пуговицы тетя сидела у окна, сложив руки на груди, и предавалась своему послеобеденному молчанию. Таким образом у них состоялся следующий немой разговор.

«Гита, твоя дочь мне что-то не нравится!»

Тетя Гита молчит, но для нее это то же самое, как если бы она говорила.

И дядя Зиша продолжает:

«Знай, жена моя, что во всем виновата одна ты!»

Тетя Гита молчит, но для нее это то же самое, как если бы она говорила.

Тогда дядя Зиша негодует:

«Скажи мне, как это мать не знает, что делается у нее под носом?»

Вот как он ее отругал.

Потом дядя Зиша вышел во двор осмотреть свое хозяйство: не надо ли где-нибудь замазать оконное стекло, главным образом на Сониной половине? Он заботливо ощупал ставни, осмотрел внимательно окна и нашел, что коренастый гость далеко не еврей.

Соне стало как-то неловко за отца, но она и этот белорус, видно, были уже близкими людьми, и оба лишь втихомолку подшучивали над нравами обывателя, чье любопытство не имеет границ.

А дядя уже опять сидел с большой линзой и, вонзая глаз во внутренности запыленных часов, осторожно дышал одним только носом, молчаливый и обозленный на весь мир.

Для двора не существует секретов. Тетя Малкеле сунула согнутый палец в рот, зажмурила один глаз, а другой вытаращила на дядю Ичу, и он сразу перестал тарахтеть на машине; ему пришло в голову, что Цалка, не дай Бог, покончил с собой, хотя он, дядя Ича, уже давно следит за каждым его шагом.

Дядя Ича вышел босиком во двор.

Зелменовские невестки, уже с новыми реб-Зелмочками под сердцем, стояли у порогов, шептались и притворно вздыхали:

— О чем тут говорить, настоящий гой!

Дядя Ича, который слыл большим шутником у женщин, спросил:

— Откуда, бабочки, вы взяли, что он гой?..

Он воткнул иголку в жилет, подтянул штаны и пошел вдоль окон. Во дворе стало людно. Черный Мотеле ухватился за косяк Сониного окна и принялся ей моргать плутовским глазом: мол, он понимает, зачем она привела в дом этого крупного мужчину…

Все ждали, чтобы они опять появились на пороге.

Тогда вдруг вышел на крыльцо дядя Зиша, руки у него дрожали, и он проговорил слезливым голосом:

— Эх вы, грубьяны этакие! Ведь не один порядочный человек не может показаться у нас во дворе!

Дядя Зиша, бедняжка, держал фасон. У него было достаточно горько на душе.

В этот вечер он не лег спать, а сидел полураздетый на кровати и ждал — ждал свою дорогую доченьку. Как только Соня далеко за полночь проскользнула в дом, он сразу поднялся.

— Слушай, ты, выродок, — сказал он, — чтобы ты мне не приводила гоя в дом! Ты слышишь, что я говорю? — Дядя Зиша разошелся: — Шлюха ты!

Неожиданно он почувствовал дурноту. Он опустился на кровать, желтый, с помертвевшим носом.

Долговязая тетя Гита высунулась из-под одеяла, как пугало. Со страху она заговорила мужским голосом. Она стала кипятить в чугунах воду, таскать к постели горячие полотенца, а Соня побежала за доктором.

Дядя Зиша лежал себе именинником, с обнаженной желтой грудью, с задранной вверх квадратной бородой. Он приоткрыл потихоньку большое, жесткое веко и тут же подумал: «А что, разве они умеют привести человека в чувство?»

Утром пели простые птички.

Да, уже настоящая весна. Дни жаркие, ясные, звенящие. Солнце на дворе как раскаленный утюг. Каждое оконное стекло брызжет лучами. Тишина. Кто хочет, может даже услышать, как растет крапива у стен (никто, к сожалению, не хочет). В реб-зелменовском дворе жарче, чем где-либо. Солнце палит со звоном.

Как обстоит дело с дядей Зишей после вчерашнего обморока?

Спрашивать о здоровье дяди Зиши нельзя, это известно, но ведь заглянуть в окно позволено каждому. Под окном дяди Зиши тихо, занавеска опущена — единственное во дворе немое, запертое окно, которому нечего, видно, сказать.

Весна в самом разгаре. Отовсюду во дворе слышны голоса. Из открытых окон доносятся странные, непонятные слова.

Голос номер один:

«Управление движением идет из кабины шесть. Трос восемь проходит через колесо, которое приводится в движение паровой машиной. Управляющий трос девять проходит через шкивы. Корпус строят из мягкой стали: двадцать восемь метров длины, одиннадцать с половиной метров ширины».