Анжелика – маркиза ангелов - Голон Анн

Но это не обескуражило старого солдата, и он без колебаний высказал свое мнение:

– Давно уже пора было возвратиться. Да и на что вам зубрить латынь, если вы на родном-то языке едва пишете? Когда Фантина сказала мне, что молодые хозяева воротились насовсем, я сразу же подумал: вот теперь-то мессир Жослен сможет отправиться в плавание.

– Сержант Люцен, неужели я должен напоминать тебе о дисциплине? – неожиданно сухо оборвал его старый барон.

Гильом замолчал. Анжелику поразил высокомерный тон деда, в котором она к тому же уловила тревогу. А старый барон обратился к старшему внуку:

– Надеюсь, Жослен, ты уже выкинул из головы свои детские мечты стать моряком?

– А почему я должен их выкинуть, дедушка? Мне даже кажется, что теперь у меня просто нет иного выхода.

– Пока я жив, ты не будешь моряком! Все, что угодно, но только не это! – И старик стукнул своей палкой по выщербленным плитам пола.

Жослена, казалось, сразило неожиданное вмешательство деда в планы на будущее, которые он давно уже лелеял в душе. Именно поэтому он без особого огорчения воспринял изгнание из монастыря. «Кончились все эти молитвы и зубрежка латыни, – думал он. – Теперь я мужчина и смогу отправиться в плавание на королевском судне…»

Арман де Сансе попытался вступиться за сына:

– Помилуйте, отец, почему такая непримиримость? Эта служба не хуже любой другой. Кстати, должен вам сказать, что в прошении, которое я недавно послал на имя короля, я среди прочего писал, что мой старший сын, возможно, пожелает поступить на капер или военный корабль, и просил помочь ему в этом.

Но старый барон в гневе замахал руками. Анжелика никогда не видела деда таким сердитым, даже в день его стычки со сборщиком налогов.

– Не люблю я людей, которым земля предков жжет пятки! Что они найдут там, за морями? Чудеса из чудес? Нет! Голых дикарей с татуированными руками! Старший сын дворянина должен служить в королевской армии! Вот и все!

– А мне кажется, что это здорово – служить королю, причем именно на море, – заметил юноша.

– Жослену шестнадцать лет. Ему уже пора определить свою судьбу, – неуверенно вставил его отец.

На морщинистом лице старого барона, обрамленном небольшой седой бородкой, отразилось страдание. Он поднял руку.

– Да, некоторые члены нашей семьи до него определяли свою судьбу сами. Дитя мое, неужели и вы обманете мои надежды! – с невыразимой горечью воскликнул он.

– Простите, отец, я вовсе не хотел воскрешать в вашей душе тягостные воспоминания, – виновато проговорил барон Арман. – Ведь сам я никогда не помышлял об иных землях, я даже выразить не в силах, как привязан к нашему родному Монтелу. Но я и сейчас еще помню, каким тяжелым и ненадежным было мое положение в армии. Когда нет денег, даже знатность рода не поможет достичь высоких чинов. Я погряз в долгах, и, чтобы прокормиться, мне случалось продать всю экипировку – коня, палатку, оружие – и даже отдавать внаймы своего слугу. Вспомните, сколько отличных земель вам пришлось превратить в деньги, чтобы обеспечить мое содержание в армии…

Анжелика с большим интересом следила за разговором. Она никогда не видела моряков, но жила в краю, куда по долинам Севра и Вандеи доносилось призывное дыхание океана. Она знала, что со всего побережья от Ла-Рошели до Нанта через Сабль-д’Олонн уходили корабли в дальние страны, где живут красные, как огонь, и полосатые, как кабаны, люди. Рассказывали даже, что один бретонский матрос из Сен-Мало привез во Францию дикарей, у которых на голове вместо волос росли перья, как у птиц.

О, если бы она была мужчиной, она бы не стала спрашивать разрешения у деда!.. Уж она-то давно уехала бы и увезла с собой в Новый Свет всех своих ангелочков.

На следующее утро Анжелика бродила по двору, когда крестьянский мальчик принес барону Арману какой-то измятый клочок бумаги.

– Это от эконома Молина, он просит меня заехать к нему, – сказал барон, давая знак конюху седлать коня. – Я вряд ли вернусь к обеду.

Баронесса де Сансе в соломенной шляпке, надетой поверх косынки, – она собиралась идти в сад – поджала губы.

– Нет, это просто неслыханно! – вздохнула она. – В какие времена мы живем! Допустить, чтобы какой-то простолюдин-гугенот позволял себе так вот запросто вызывать к себе вас, прямого потомка Филиппа-Августа? Не представляю себе, какие достойные вашего звания дела может иметь дворянин с экономом соседнего замка? Опять, должно быть, эти мулы…

Барон ничего не ответил жене, и она ушла, покачивая головой.

Во время этой сценки Анжелика проскользнула в кухню, где лежали ее башмаки и накидка.

Потом она направилась в конюшню.

– Отец, можно, я поеду с вами? – попросила она с самой обворожительной гримаской.

Он не мог отказать и посадил ее к себе в седло. Анжелика была его любимицей. Он находил ее очень красивой и иногда в мечтах представлял себе, что она выйдет замуж за герцога.

Глава IV

Был ясный осенний день, и голубое небо оттеняло багряную листву не потерявшего еще своего пышного убора леса.

Когда они проезжали мимо главных ворот усадьбы маркиза дю Плесси, Анжелика пригнулась, чтобы увидеть стоящий в конце каштановой аллеи очаровательный белый замок Плесси-Бельер, который отражался в пруду, словно фантастическое облако. Вокруг царила тишина, и построенный в стиле ренессанс замок, покинутый хозяевами ради жизни при дворе, казалось, дремал, окутанный тайнами своего парка и сада. На пустынных аллеях разгуливали лани, забредшие сюда из Ньельского леса.

Эконом Молин жил в двух лье от замка, у одного из въездов в парк. Его добротный, крепкий дом из красного кирпича под синей крышей казался бдительным стражем легкого палаццо, итальянское изящество которого все еще поражало местных жителей, привыкших к мрачным феодальным твердыням.

Молин выглядел под стать своему дому. Суровый, богатый, уверенный в своих правах и власти, он фактически являлся хозяином огромной усадьбы Плесси-Бельер, владелец которой постоянно отсутствовал. Лишь иногда, раз в два года, в охотничий сезон осенью или во время цветения ландышей, кавалькада сеньоров и дам со своими каретами, лошадьми, борзыми и музыкантами заполняла Плесси. Праздник длился несколько дней напролет. Развлечения этого блестящего общества слегка ужасали мелкопоместных дворян-соседей, которых приглашали в замок ради забавы. Затем все возвращались в Париж, а замок под неусыпным оком эконома вновь погружался в тишину.

Заслышав цокот копыт, Молин вышел во двор и несколько раз низко склонился перед гостями в привычном поклоне, что при его лакейской должности не составляло для него особого труда. Анжелика, знавшая, каким жестоким и спесивым может быть Молин, не поддалась на эту лесть, но барону Арману она явно доставила удовольствие.

– У меня сегодня выдалось свободное утро, дорогой Молин, и я подумал, что незачем откладывать наше свидание…

– Премного вам благодарен, мессир барон. Я боялся, не сочтете ли вы дерзостью с моей стороны, что я послал вам приглашение со слугой.

– Меня это ничуть не оскорбило. Я знаю, что вы избегаете появляться в нашем доме из-за моего отца, который упорно видит в вас опасного гугенота.

– О, вы так проницательны, мессир барон! Действительно, мне бы не хотелось вызвать недовольство мессира де Ридуэ и госпожи баронессы, ведь она очень набожна. Поэтому я предпочитаю принимать вас у себя и надеюсь, что вы и ваша маленькая барышня окажете мне честь разделить с нами трапезу.

– Я уже не маленькая, – живо возразила Анжелика. – Мне десять с половиной лет, и у меня есть сестры еще младше меня: Мадлон, Дени, Мари-Агнес и братик, который недавно родился.

– Прошу мадемуазель Анжелику извинить меня. И впрямь, когда в семье столько малышей, от старших требуется и рассудительность, и зрелость мысли. Я был бы счастлив, если б моя дочь Бертиль подружилась с вами, ведь монахини из монастыря, где она воспитывается, твердят мне, что у нее – увы! – куриные мозги и от нее многого ждать не приходится.