Реестр убийцы - Патрисия Корнуэлл

— Раньше все твои звонки принимала Роза.

— Роза стареет. Она и без того много делает.

— А Марино? Почему он не может отвечать на звонки?

— Почему, почему… Потому что все изменилось. Когда ты всех убедил, что тебя нет, что ты умер, а прах твой рассеян. Из-за этого все изменились, включая тебя.

— У меня не было выбора.

— Не было выбора… Тут ведь как получается — когда у тебя нет выбора, его и у других тоже нет.

— Потому ты и пустила корни в Чарльстоне. Не захотела выбрать меня. Я ведь могу снова умереть.

— У меня такое чувство, будто я стою в самом эпицентре взрыва и вокруг все летит и крушится к чертовой матери. А я просто стою. Ты меня сломал, Бентон. Ты, будь оно проклято, просто меня сломал.

— Ну и кто теперь ругается?

Она вытирает глаза.

— Вот, довел до слез.

Он подходит ближе, кладет руку на плечо. Они сидят на диване и смотрят на колокольни Тринита деи Монти, на виллу Медичи у края Пинцианского холма и еще дальше, туда, где лежит Ватикан. Кей поворачивается к нему и уже не в первый раз поражается чистоте и выразительности черт, благородной седине, сухощавой элегантности лица, всему тому, что так плохо совмещается с его работой.

— Ну и как теперь? — спрашивает Скарпетта. — Что чувствуешь? Если сравнить с самым началом?

— По-другому.

— Звучит довольно зловеще.

— По-другому, потому что мы через многое прошли. За столько-то лет. Мне уже трудно вспомнить то время, когда я не знал тебя. Трудно представить, что до встречи с тобой я был женат. Я тогдашний — кто-то другой, какой-то парень из ФБР, который всегда играл по правилам, коптил небо да и не жил вовсе до того самого утра, когда вошел в твой кабинет. Такой важный профайлер, призванный на помощь, чтобы поймать убийцу, терроризировавшего ваш скромный городок. А в кабинете была ты. В лабораторном халате, у громадной стопки файлов. Ты протянула мне руку, а я подумал, что такой замечательной женщины в жизни не встречал. Не мог глаз от тебя оторвать. И сейчас еще не могу.

— По-другому. — Она напоминает, что он сказал минуту назад.

— Между двумя каждый день по-другому.

— Не важно. Лишь бы чувствовали одинаково.

— А ты? — спрашивает он. — Твои чувства разве не изменились? Потому что если…

— То что?

— Ты бы хотела…

— Хотела чего? Что-то изменить?

— Да. Навсегда. — Он встает, находит пиджак, опускает руку в карман и возвращается к дивану.

— Навсегда… — рассеянно повторяет она, пытаясь разглядеть, что там у него в руке.

— Я не шучу. Серьезно.

— То есть ты не хочешь потерять меня из-за какого-то глупого флирта? — Она притягивает его к себе, обнимает. Ерошит ему волосы.

— Может быть. Возьми это, пожалуйста.

Он разжимает пальцы — на ладони сложенный клочок бумаги.

— Записочки. Как в школе. — Она не решается развернуть бумажку.

— Давай, смелее. Не трусь.

Она разворачивает. Внутри одно слово «Согласна?» и кольцо. Старинное. Тоненькое платиновое колечко с брильянтами.

— Моей прабабушки, — говорит он и надевает кольцо ей на палец. Самое удивительное, оно ей подходит.

Они целуются.

— Если ты это из-за ревности, то хуже причины и быть не может, — говорит она.

— То есть оно лежало пятьдесят лет в сейфе, а теперь я его случайно прихватил? Нет, я тебя серьезно прошу. Пожалуйста, скажи, что согласна.

— И как мы теперь будем? После всех твоих разговоров насчет того, что у каждого своя жизнь?

— Ради Бога, давай хоть раз обойдемся без рассуждений.

— Оно красивое, — говорит она о кольце. — Подумай хорошенько, потому что отдавать его я не собираюсь.

ГЛАВА 3

Девять дней спустя, воскресенье. С моря доносится скорбный крик корабельной сирены.

Церковные шпили пронзают нависшее над Чарльстоном низкое, серое небо. Звонит одинокий колокол, к нему присоединяются другие, переговариваясь на своем секретном языке, звучащем одинаково по всему миру. С колоколами приходит первый утренний свет, и Скарпетта начинает ходить по хозяйским апартаментам, как она с грустной иронией называет жилое помещение на втором этаже бывшего каретного сарая постройки начала девятнадцатого века. В сравнении с прежними, роскошными домами ее не столь уж далекого прошлого теперешнее жилье выглядит весьма и весьма странным отклонением.

Спальня совмещена с кабинетом, свободного места осталось мало, и она то и дело натыкается то на старинный комод, то на книжный стеллаж, то на длинный стол, накрытый черной скатертью. На столе микроскоп со слайдами, латексные перчатки, противопылевые респираторы, фотографическое оборудование и разнообразные инструменты для работы на месте преступления. Встроенных шкафов в комнате нет, только отделанные кедром платяные, и Скарпетта снимает с вешалки темно-серую юбку, серую, в белую полоску шелковую блузку и берет с полки черные туфли-лодочки на низком каблуке.

Одевшись для нелегкого по всем ожиданиям дня, она садится за стол и смотрит в сад, меняющийся в светотенях наступающего утра. Включает компьютер, открывает почту, проверяет, не прислал ли следователь Пит Марино что-то такое, что может нарушить ее планы на день. Сообщений нет, но на всякий случай Скарпетта звонит ему.

— Да, — отвечает Марино сонно. На заднем фоне незнакомый женский голос недовольно бормочет: «Черт! Что там еще?»

— Ты точно приедешь? — спрашивает она. — Вчера вечером позвонили, сказали, что доставят тело из Бофорта, и я рассчитываю на тебя. Плюс у нас та самая встреча во второй половине дня. Я оставила сообщение, но ты так и не перезвонил.

— Да.

Женщина на заднем плане снова раздраженно ворчит: «Чего ей теперь-то надо?»

— Тебе нужно быть здесь через час, — твердо говорит Скарпетта. — Выезжай немедленно, иначе его некому будет принять. Похоронное бюро Меддикса. Я даже не знаю, где это.

— Да.

— Я буду около двенадцати. Закончу с мальчиком.

Как будто случая с Дрю Мартин было мало, первый же день по возвращении из Рима принес еще одно страшное дело — убийство маленького мальчика, имени которого Кей еще не знает. Он вспоминается ей снова и снова, наверное, потому что больше вспоминать о нем некому, в самое неподходящее время, и она видит тонкое личико, худенькое тельце и каштановые кудряшки. А потом все остальное. Как он выглядел, когда она закончила. Даже после стольких лет и тысяч вскрытий Скарпетта временами ненавидит то, что ей приходится делать с мертвецами из-за того, что сделал с ними раньше кто-то другой.

— Да. — Больше Марино сказать нечего.

— Наглец и грубиян, — бормочет она, спускаясь по лестнице. — Как же мне это все осточертело!

В кухне каблучки звонко стучат по керамическим плитам, которые Скарпетта после переезда собственноручно укладывала «в елочку», проведя на четвереньках несколько дней. Она перекрасила в чисто-белый стены — ловить идущий из сада свет — и восстановила кипарисовые потолочные балки, бывшие в доме с самого начала. В кухне, самом важном помещении, приборы и оборудование из нержавеющей стали, медные кастрюли и сковородки, неизменно начищенные до блеска, разделочные доски и германское столовое серебро ручной работы, от которого не отказался бы и солидный шеф-повар. В любую минуту может появиться племянница, Люси, чему Скарпетта очень рада, но в то же время се одолевает любопытство. Люси редко звонит и еще реже приходит к ней на завтрак.

Скарпетта достает все, что нужно для омлета с сыром рикотта и белыми грибами, обжаренными в хересе и оливковом масле. Хлеба не будет, даже лепешек, которые она печет на керамической плите, testo, которую привезла из Болоньи в те дни, когда охрана в аэропортах еще не считала кухонную утварь оружием. Люси сидит на строгой диете. Как она выражается, держит себя в готовности. «Для чего?» — всегда спрашивает Скарпетта. Для жизни, неизменно отвечает Люси. Взбивая яичные белки мутовкой и размышляя о том, что нужно сделать за день, она вздрагивает от глухого стука в окно наверху.

— О нет! — восклицает Скарпетта и, отложив венчик, бежит к двери.

Отключив сигнализацию, выскакивает во двор, где под окном бьется на камнях зяблик. Она бережно поднимает пташку, глаза у которой закрываются, а головка свешивается набок, тихонько приговаривая, поглаживает шелковистые перышки. Птичка пытается подняться и взлететь, но головка у нее качается и она снова падает и трепыхается. Может, и не умрет, утешает себя Скарпетта, понимая, что всего лишь обманывает саму себя. Она несет зяблика в дом. В запертом на ключ нижнем ящике кухонного стола стоит металлическая коробка, а в коробке лежит бутылочка с хлороформом.

Она сидит на каменных ступеньках и не встает, услышав отчетливый рев «феррари».

Машина сворачивает с Кинг-стрит и заезжает на общественную парковку перед домом. Вскоре во дворе появляется Люси с конвертом в руке.