Погружение в музыку, или Тайны гениев-2 - Михаил Казиник

А может быть, и не измените! Но главное – вернуться.

Прелюдия к пятой встрече

По пути на пятую встречу выйдите в дорогу немного раньше, чем обычно.

Посмотрите на окружающий вас мир как на подарок.

Каждое мгновение нашей жизни неповторимо.

Вечное стремление человечества остановить мгновение и есть одна из главных причин того, что появилось искусство.

Даже мамонт, высеченный на стене пещеры, – это попытка сохранить впечатление, момент, мгновение, продлить это чувство, это неповторимое ощущение победы человека над могучим зверем.

Попробуйте посмотреть на все, что нас окружает, другими глазами. Не спешите, созерцайте.

Представьте себе, что вы прибыли с другой планеты, – и все привычное станет вдруг непривычным.

Люди, деревья, движения.

Иной взгляд, о котором я сейчас пишу и которым предлагаю посмотреть и увидеть, – это особенность творческой личности.

Таким образом вы подготовите себя к восприятию совсем особого явления в искусстве.

Мы с вами попадем на праздник деталей, где каждая травинка или снежинка, каждая капля или сосулька, каждое облако или туча – целый мир.

Мы незаметно приблизились к этому явлению, когда упомянули имя Мориса Равеля.

Нам предстоит сейчас попасть в иное измерение. Вы готовы к этому? Тогда…

Встреча пятая

«Глубокий обморок сирени»

О. Мандельштам

ИМПРЕССИОНИЗМ

Художник нам изобразилГлубокий обморок сирениИ красок звучные ступениНа холст, как струпья, положил.

Он понял масла густоту —Его запекшееся летоЛиловым мозгом разогрето,Расширенное в духоту.

А тень-то, тень все лиловей,Свисток иль хлыст, как спичка, тухнет, —Ты скажешь: повара на кухнеГотовят жирных голубей.

Угадывается качель,Недомалеваны вуали,И в этом солнечном развалеУже хозяйничает шмель.

Вот стихотворение Мандельштама, пытаясь разгадать которое бьются поэты, художники, литературоведы, просто любители искусства.

По поводу этого стихотворения исписаны тысячи страниц, предложены сотни вариантов.

Давно выяснили, что оно создано под впечатлением картины Клода Моне (модуляция 11) под названием «Сирень на солнце». Давно просмотрели каждую деталь на картине. (У вас тоже есть такая возможность.)

Пытались найти шмеля, который «хозяйничает» «в этом солнечном развале».

Поскольку я – тоже один из тех, кто бьется, то осмелюсь поделиться с вами своими мыслями по поводу этого стихотворения:

Художник нам изобразил

Глубокий обморок сирени.

Здесь очень хорошо ощущается ирония поэта.

Дело в том, что первая и вторая строчки абсолютно не соответствуют друг другу.

Первая – традиционное начало лекции традиционного музейного экскурсовода.

Вторая же звучит так, что, услыхав ее, нормальный музейный экскурсовод тотчас же сам упал бы в обморок.

Потому что после традиционной первой строчки должна следовать столь же традиционная вторая. Например, так:

Художник нам изобразил

Сирень под жарким июньским солнцем.

И вдруг совершенно неожиданное – про то, что на картине изображен «глубокий обморок сирени»!!!

А дальше – и совсем уж не про живопись, а почему-то про музыку:

И красок звучные ступени

На холст, как струпья, положил.

Почему же краски стали «звучными ступенями»?

Да конечно же потому, что в музыке, как и в живописи, есть единые понятия и слова. Например, цветовая гамма в живописи и гамма в музыке; хроматика цвета в живописи и хроматическая гамма в музыке, музыкальный и живописный колорит.

Но почему ступени красок звучат?

Да это же прямая аналогия с высказыванием Микеланджело – гения эпохи Возрождения, который сказал: «Хорошая живопись – это музыка, это мелодия».

А что может значить строка «Он понял масла густоту»?

Думаю, не что иное, как тайное продолжение идеи связи между живописью и музыкой.

Ибо «густота масла» идет по аналогии с густотой звука. Масло в живописи – то же, что звук в музыке.

Музыкальный звук может быть густым, как масло, и прозрачно-акварельным.

А вот дальше – совсем уж непросто:

Его запекшееся лето

Лиловым мозгом разогрето,

Расширенное в духоту.

Поскольку тела при нагревании расширяются, то лето расширилось, как тело, из-за духоты стало материально осязаемым.

Но что это за «лиловый мозг», который «разогрел» лето?

Речь, думается мне, идет о мозге создателя этой жары на холсте. О мозге художника.

Мозг, который, как кажется художнику, сам стал лиловым из-за огромного количества сиренево-лиловых оттенков. Мозг мастера, который воссоздал на полотне «запекшееся лето».

Известно, что лиловый цвет тормозит всякую деятельность. Когда жара достигает пределов, а солнце палит немилосердно, то перед уставшими от света и жары глазами человека появляются лиловые пятна. А дальше:

А тень-то, тень все лиловей…

Почему тень лиловей?

Да потому, что в правой части картины виден особый сгусток лилового цвета, который можно увидеть как дым кухни, которая находится за деревьями.

Поэтому следом появляется образ возможных «поваров на кухне», которые «готовят жирных голубей».

Но откуда известно, что голуби жирные? А по дыму.

Ведь когда жарят жирную пищу, то жир, стекая на огонь, увеличивает количество дыма.

Но есть в этом четверостишии одна строчка, которую совершенно невозможно объяснить логически.

Я верну все четыре строчки и выделю самую непонятную.

А тень-то, тень все лиловей,

Свисток иль хлыст, как спичка, тухнет, –

Ты скажешь: повара на кухне

Готовят жирных голубей.

Вот это странное «свисток иль хлыст, как спичка, тухнет». Что это?

Это тот случай, когда я чувствую, но объяснить до конца, видимо, не смогу.

И все же попробую.

Воздух на картине столь плотен, так насыщен, что если засвистеть в свисток, то звук не пройдет – он потухнет в плотности картины. Как жар спички не ощутить в жаре лета.

И хлыст не в состоянии рассечь эту бесконечную плотность живописной фактуры.

Нет места ни для звука, ни для проникновения.

Теперь можно вздохнуть спокойно.

Ибо последние строки стиха – это сама суть живописи не только данного художника-импрессиониста, но и импрессионизма как художественного направления в изобразительном искусстве.

Даю здесь еще раз четыре последних строчки и выделяю слова – самые важные для характеристики живописи таких художников-импрессионистов как К. Моне и К. Писсарро, О. Ренуар и Э. Дега, А. Сислей и Э. Мане:

Угадывается качель,

Недомалеваны вуали.

И в этом солнечном развале

Уже хозяйничает шмель.

Все, что бы ни писали искусствоведы о художниках-импрессионистах, толстые книги и диссертации, – все эти писания будут вариациями на тему

УГАДЫВАЕТСЯ, НЕДОМАЛЕВАНЫ, СОЛНЕЧНЫЙ РАЗВАЛ.

Ибо весь импрессионизм в живописи – это намеки, загадки, полутона, недосказанность, тайна, солнечные блики, развалы, блестки.

Одним словом – «впечатления» (от французского impression – «впечатление»).

(О художниках-импрессионистах смотрите модуляцию 12.)

Друзья мои!

Прочитали все, что я здесь написал про стихотворение Мандельштама? А теперь забудьте…

Потому что, возможно, я на сто процентов не прав в своем анализе. А может быть – на пятьдесят.

Или на десять (прав или не прав).

Но не прав я, конечно, прежде всего в главном.

В том, что осмелился оценивать импрессионизм с… позиций рассуждающего логика.

Чем я могу загладить свою вину? Только одним.

Предложить вам послушать музыку композитора-им- прессиониста. И тогда, может быть, частично оправдаться.

Прежде всего своими комментариями к стихотворению Мандельштама «Импрессионизм» я хотел увести вас как можно дальше ото всех будничных, ото всех бытовых проблем.

От всего, что можно потрогать, переставить, оценить.

С тем чтобы создать особое состояние, при котором главная задача нашей жизни – подумать о том, что может существовать «расширенное в духоту» лето, вместе с вами попытаться оценить «красок звучные ступени», «густоту масла», «обморок сирени».

И это значит, что вы сейчас готовы услышать музыку композитора-импрессиониста – француза Клода Дебюсси (модуляция 13).

И все, о чем мы говорили до этого, мы делали с одной целью – до предела обострить наши с вами уникальные способности к восприятию деталей.