Последний день войны - Олег Верещагин

Мальчишки зашагали прочь — с таким видом, словно охотились в своей личной усадьбе.

Пока не стемнело окончательно, они успели отмахать два километра, отделявшие перелесок от холмов. Уверенно побежкой, плечо в плечо, поднялись на один из них — и так же синхронно замерли — плечо в плечо. Ротбирт еле слышно выдохнул в изумлении — и Вадим его понимал, если честно.

Через узкую долину текла река. И она, и рощи по её берегам уже погружались в в темноту, но ещё можно было различить и оценить и красоту этого места — стадо оленей на водопое…

Мальчишки стояли — Ротбирт опираясь на лук, Вадим — руки в бока — пока не стемнело совсем. Только тогда они начали неспешно спускаться вниз…

…Этой ночью, лёжа у догоревшего костра и прислушиваясь к ночным звукам, мальчишки говорили. Ротбирт рассказывал свою прошлую жизнь. Раньше как-то не получалось, хотя слов у него на языке и у Вадима в уме уже хватало, чтобы рассказ стал внятным…

…Его первые воспоминания были связаны со льдом, снегом и низким, негреющим солнцем. После гибели вождя переселения с Анласа — кэйвинга Аларди Бурра, Аларди Ревущего, народ анласов вёл его брат, Эшефард. Шли уже не первый год — пробиваясь через торосы, пересекая ледяные поля, форсируя прозрачные до хрустальности реки, на дне которых лежало золото. Некоторые племена-зинды шли ближе к берегам Ан-Марья, и за серыми волнами, лизавшими чёрные песчаные берега, иногда виднелись берега покинутой родины. Опытные корабелы были среди анласов, но лес не рос на этой земле. И не жил никто, кроме снежных чудищ, белых волков, куропаток, да оленей. Выросло поколение, не видевшее деревьев, не знавшее лета!

Но были они упорным и отважным народом. Страшно медленно, но верно людская река — сто двадцать пять тысяч мужчин-воинов, более восьмисот тысяч стариков, женщин и детей, более двух миллионов голов скота — после семнадцати лет скитаний по льдам вышли в дельту могучего Туснана и хлынула на юг, в безлюдные леса левобережья, где и остановилась в изнеможении и изумлении при виде открывшихся просторов и того, как похожи они на леса Анласа — какими они были до того, как странные и страшные зимние дожди убили деревья. Дальше идти пока что никто не мог, да и не особо хотел — кое-какие зинды начали отделяться. Так возникли Дэлана, Нортасур, Бёрн и Гатар — анласские княжества. Правда, лихие молодцы под началом непоседливых младших сыновей старых кэйвингов уже сколачивали дружины, поднимали новые гордые баннорты и подбивали людей идти и дальше на юг, в земли невиданных народов — но пока что никто не забирался дальше огромного лесного озера-моря, названного пришельцами Сентер. Лишь охотничьи экспедиции по суше выбирались в обширные степи, да новенькие корабли-скиды добрались до каких-то островов в океане… На восток — там, где вдоль издавна гор жили их родичи, а дальше селились славяне — никто не забирался, о тех местах рассказывали недоброе — что там влыдчествуют колдуны со звёзд, и одолеть их простому человеку невозможно…

…Отца Ротбирт не помнил. Ратэст одного из кэйвингов, он погиб в начале похода — касатка проломила припай, на котором отец мальчика и ещё один ратэст из младших ловили рыбу. Мальчишку отважный воин вытолкнул на цельный лёд, а сам попал в пасть морской зверюге… Спасённый назвал мать Ротбирта своей сестрой и заботился о ней и о малыше, пока и сам не погиб в схватке с волчьей стаей.

Слабые и беззащитные у анласов одиноки не бывают. Кэйвинг Радда, которому служил отец Ротбирта, заботился о семье погибшего ратэста. Вырос Ротбирт с детьми других воинов.

Мальчик впервые попробовал хлеб в четырнадцать лет. Он до сих пор помнил это восхитительное, ни с чем не сравнимое ощущение, этот изумительный вкус…

…Мать он потерял при переходе через горы во время обвала — даже откопать её тело, чтобы предат ьогню, не представлялось возможным. Тот же обвал погубил и Радду, а с ним — и будущее ратэста Ротбирта. Его сын Хэста был на два года старше Ротбирта…

… - Что же дальше? — не выдержал Вадим. Приподнявшись на локте, он смотрел над рдеющими углями костра туда, где лежал замолчавший Ротбирт. Послышался вздох, потом — невесёлый смешок и распевный голос:

— Странное что-то

С кэйвинга дочкой

Вдруг приключилось.

Сватов не слали

К юной девице,

Дома порога

Нога жениха

Не перешагнула.

Воины крепко

Её сберегали,

Верностью честно

Они клялись —

Никто покой

Её не нарушил.

Никто не может

Вождю ответить,

Как это случилось,

От кого дочь

Понесла вдруг?!.

…Своей кормилице

На меч старинный

Над изголовьем висящий,

Чтоб сны покойны

У девы были,

Кивая тихо,

Открылась только,

Шепча украдкой:

"Меч этот —

Отец ребёнка!

Клянусь богами!

Меч этот в юношу

Оборотился,

С ним ночь провела я…"

Уже проходит

Девятый месяц.

Вот сын родился…

…Двенадцать лет минуло.

Без отца подрастает парнишка.

Но злое слово

Никто не смеет

Мальчику бросить.

Ему — двенадцать,

А ростом, статью —

Пятнадцатилетнему

Он не уступит.

Кулак — что молот.

Он крепко телом,

Он гибок в кости,

Как меч хороший,

Богами кованый.

Глаза парнишки —

Стальные цветом.

И, если взглядом

Недобрым глянет —

Он словно острым

Клинком ударит.

А волосы парня

Золотом сверкают,

Словно оковка

На рукояти.

Мать сына

Зовёт

Арнсакси.

"Клинок из стали," —

То имя значит!

За двести ярдов

Из лука большого —

Из эдлхантанга —

Стрелою парень

Быку глаз пронзает.

Щит пробивает

За двадцать ярдов

Брошенным дротом.

За сорок ярдов

Ударом акса

Перерубает копья он древко.

Мечом кольчугу

Двойного плетенья

Как мешковину,

Он рассекает.

Веслом гребёт он

Один часами,

Воинам взрослым

Не уступая.

В бурлящее море,

В волны холодные

С прибрежных утёсов

Без страха прыгнет

И проплывает

Шесть перестрелов.

Часами может

Бежать в доспехе,

Со всем оружьем,

По лесу, скалам,

Через речушки, холмы, овраги.

Не уступает парень дорогу

Ни волку, ни рыси,

Ни злому медведю,

Ни человеку!

В пиру — как взрослый,

В любви — как мужчина,

В бою — как воин.

Лучшим он равен!

Дед втихомолку

Внуком гордится.

Шепчутся женщины:

"Отец ублюдка —

Дьяус Однорукий,

Астовидату

Победитель,

Образ меча

Хитро принявший!"…

…Как-то под вечер

С товарищем лучшим

Во дворе дома

Арнакси боролся.

С сыном верного воина дедова

(Тэри мальчишку звали).

Чтоб поддразнить,

Чтоб раззадорить

Друга на схватку,

Тэри смеялся:

Мол, ты не знаешь,

Кто был отец твой!

Не жеребец ли

Из деда конюшен?

Мол, мастью соловой

Ему ты подходишь…

Вспыхнул Арнсакси!

Гнев разум застил!

Не рассчитав сил,

Сплеча ударил —

Словно не в шутку,

Словно не друга,

А в бою жарком

Врага побеждая!

Череп пробил он

Этим ударом.

Лучшего друга

В запале, по гневу,

Слепо убил он!!!

Видя, что сделал,

Пьяный от горя,

Кляня свою силу,

Коня оседлал он

И прочь помчался,

Чтоб никогда больше

Не возвращаться

К дому родному!

Чтоб беды больше

В слепом угаре

Не натворить бы… Конечно, не обо мне эта история, и сходство лишь в том, что и мне пришлось покинуть родной зинд…

…Хэста проявлял столь дикую и явную радость от смерти отца, что и дружина, и хангмот просто недоумевали. Первым же поднял свой голос открыто именно Ротбирт, навек сохранивший в душе благодарность к кэйвингу. В лицо он, мальчишка, не заслуживший ещё права носить отцовский меч, сказал молодому кэйвингу:

— Не гоже тебе, щенок, ничем не проославивший своё имя, занимать место, которого ты не достоин!

Воины просто онемели. Они клялись в верности Хэсте, но были справедливы слова Ротбирта… И пока ратэсты решали, выбирая между долгом и совестью, гнев Хэсты решил и разом и его судьбу, и судьбу Ротбирта.

Вскочив, кэйвинг метнул в Ротбирта нож. Но тот прошёл хорошую школу. Он пригнулся и метнул свой нож в ответ раньше, чем сам успел понять, что делает.

Хэста рухнул на стол с ножом в горле.

А дружина осталась. И двое млаших братьев Хэсты, близняшек, ровесников Ротбирта — Синкэ и Стэкэ — остались. И они-то носили мечи по закону…

Короче, Ротбирт бежал — благо, ничто его не держало, да и гнаться за ним особо не гнались. Отстали в лесах и Синкэ со Стэкэ, потеряв от стрел Ротбирта половину пёсьей своры… да вот напоследок пометили мальчишку, и умер бы он в степи, если бы не Вадомайр-Вадим.