Акты отчаяния - Меган Нолан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы познакомились в апреле, а сейчас ноябрь, думала я. Мы вместе почти целых три сезона.
2
Было два часа ночи, выходной. Мы только что закончили заниматься сексом, я сходила в кухню и принесла нам воды, а когда забиралась обратно в постель, он спросил:
– Сколько у тебя было сексуальных партнеров?
– А что? – вполголоса отозвалась я с деланым безразличием.
– На днях у нас с коллегой вышел об этом интересный разговор. Мне просто любопытно.
Я вспомнила, что Фрейя изменяла Кирану с кучей мужчин, и наскоро произвела кое-какие расчеты: о скольких парнях я успела ему рассказать, о ком еще могла упомянуть, какое число прозвучит правдоподобно.
– Девять, – ответила я.
– Вот видишь! – очень быстро сказал Киран, словно ничего другого и не ожидал. Он сел и повернулся ко мне. – У меня тоже было девять партнерш, а ты на несколько лет моложе меня. У всех моих знакомых было больше партнеров, чем у меня. Что не так с людьми? Неужели все просто спят с кем попало?
Вообще-то я не помнила, со сколькими спала. Скорее всего, у меня было около тридцати партнеров, а может, и больше. Съехав от родителей, я первое время часто напивалась до беспамятства, а потом не помнила, да и не хотела вспоминать, что именно со мной происходило.
Меня встревожила не сама ложь, а то, как быстро я ее соорудила.
3
В то время я стала меньше пить, а всерьез назюзюкивалась только с друзьями. Киран терпеть не мог пьяных и говорил, что не любит алкоголь, но по выходным мы иногда стояли перед «Оленьей головой» и он хмелел после двух-трех кружек.
Я любила его пьяным. Любила, когда мы напивались вместе. Если я была умелой пьянчужкой, то есть, наклюкавшись, держалась почти как обычно, то пьяный Киран был ангелом. Угрюмость его испарялась без следа, он становился импульсивным и забавным. Взгляд туманила нежность, и он по-детски неуклюже хватал меня, кружил, наклонял в танце и покрывал поцелуями. Пьяным он становился счастливым, тогда как на трезвую голову состояние счастья было для него редкостью. Конечно, это было ненастоящее счастье, но разве можно винить меня в том, что я в него верила, если достичь его было столь легко?
Субботним вечером мы могли с моей подачи выпить по несколько «белых русских», а потом смотреть фильмы ужасов и до рассвета слушать пластинки. Так было даже лучше – наедине со мной он иногда давал себе волю, напивался допьяна, и мы танцевали по гостиной, хохоча как сумасшедшие.
Я валила его на диван, щекотала, прижималась губами к чудесному местечку между его пупком и пряжкой ремня, а он визжал и уворачивался. Мы падали на пол, возбужденные и счастливые. В такие ночи мы, раскрасневшись и запыхавшись от борьбы, трахались прямо на старом потертом ковре. Наутро я пугалась, обнаружив жуткие синяки на коленях и спине, а потом с улыбкой вспоминала, как именно их получила.
Как-то в один из таких вечеров произошел случай со стихами, которые он посвятил Фрейе.
Мы выпивали недалеко от дома Кирана, в стилизованном под подпольный кабак баре с неоновой вывеской и полом, посыпанным опилками. Сидя на вращающихся табуретах у барной стойки, повернувшись лицом к лицу, мы беспрестанно прикасались друг к другу: ладонь ложилась на бедро, пальцы скользили по шее, прижимались к губам.
Мы разговаривали о сочинениях Кирана. Теперь он мог позволить себе раз в неделю брать дополнительный выходной и посвящать его собственному творчеству. Он никогда не давал мне читать ничего, разве что рецензии и научные статьи, в которых я ничего не понимала. В тот вечер он рассказывал, что начал работать над циклом стихотворений, а я кивала, излучая гордость и поддержку, и вдруг уловила сквозь пьяный туман:
– …И в этот раздел войдут стихи, которые я пишу о Фрейе…
За полгода, прошедшие с тех пор, как мы поговорили о Фрейе, он почти не упоминал ее имени, и меня это устраивало. Я так уверилась в том, что у нас с Кираном все будет идеально, что вытеснила воспоминание о ней.
– Какие стихи? – спросила я с колотящимся сердцем.
– Я же наверняка тебе о них рассказывал, – ответил он, отхлебывая пиво. – Нет? Я пишу цикл о ней и наших отношениях, особенно об их начале, когда мы вместе жили в Осло.
Я медленно, вдумчиво кивнула, взвешивая его слова.
Не делай из мухи слона, велела я себе. Я чувствовала накатывающую панику, но благоразумно старалась взять себя в руки.
(Что готовы терпеть от меня другие люди? Что из того, в чем я нуждаюсь, я вправе требовать?)
(Ничего, ничего, ничего.)
Я отправилась в туалет, встала перед раковиной и горько разрыдалась. Я понимала, что веду себя как ребенок, но было так больно от этого небрежного напоминания о том, что все самое дорогое для меня зависит от чужих прихотей.
Я вернулась, залезла на табурет, через силу улыбаясь, коснулась его лица, сжала его колено. Он выглядел смущенным, но тоже осоловело улыбался. Не будь он пьян, не проговорился бы, подумала я с тенью неприязни. При всем своем показном отвращении к не контролирующим себя выпивохам он иногда вел себя ничем не лучше.
– Ты же не расстроилась?
– Нет, конечно. Просто удивилась.
– Хорошо, хорошо. – Он продолжал улыбаться той же идиотской неуверенной улыбкой, избегая смотреть мне в глаза. – Потому что, по-моему, они и правда весьма хороши. Фрейя осталась под впечатлением.
Мое лицо невольно скривилось, так же как несколькими минутами ранее у раковины.
– Ты посылал их ей? Ты посылал Фрейе стихи, которые про нее написал?
– Да, чтобы узнать ее мнение. И я подумал, что ей захочется взглянуть. Ты же знаешь, мы просто друзья.
Я потрясенно, обессиленно уставилась на него. Я не заплакала, но внутри что-то сломалось, и, наверное, это было заметно по моему лицу.
До того момента я не отдавала себе отчета, что последние несколько месяцев сдерживалась изо всех сил. Казалось, мое тело очень долго задерживало дыхание и только сейчас осознало, что нельзя делать это вечно.
Я почувствовала, что суеверия и заговоры не сработали, молитвы остались неуслышанными.
4
Когда я была маленькой, моего
