История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова - Александр Нечволодов

Гораздо хуже была другая мера Бориса. Стремясь узнать тайные мысли своих врагов, которые ему мерещились повсюду, он развил до крайних пределов доносы и шпионство, что, конечно, не замедлило оказать самое развращающее влияние на население и вместе с тем возбудило против царя неудовольствие всех благомыслящих людей.

Особенно поощрял он доносы слуг и холопов на своих господ; один из таких холопов князя Шестунова донес о чем-то на последнего, и по-видимому несправедливо, так как Шестунова не постигла ни кара, ни опала; но, тем не менее, доносчику за его усердие было сказано жалованное царское слово перед всем народом на площади, а затем его наградили поместьем и велели служить в боярских детях.

С этого времени доносы со стороны прислуги приняли страшные размеры; оговариваемые ею господа шли в ссылку и тюрьмы, а холопы получали за это деньги и земли от Бориса. Таких же доблестных слуг, которые оставались верными своим господам и, несмотря на пристрастные допросы, не оговаривали их, – тех мучили пытками и огнем, резали им языки, сажали по тюрьмам и казнили. Скоро доносами стали заниматься не одна только прислуга, но и люди знатного происхождения, потомки Рюрика; мужчины доносили друг на друга Борису, а женщины – царице.

По словам летописца, Годунов послал его на поле ставить город царев Борисов. При выполнении поручения Бельский, человек богатый и щедрый, сумел расположить к себе множество рабочих и ратных людей. Скоро Годунову донесли, что Бельский величает себя царем Борисовским. Он рассвирепел, приказал его схватить, разорить и сослать в тюрьму, подвергнув при этом позорному наказанию: один из иноземных вырвал у Бельского по волоску его длинную густую бороду.

Затем доносы сделали свое дело и относительно семьи братьев «Никитичей». Мы видели, какие большие права имели они на стол после смерти Феодора Иоанновича, вследствие чего сложился даже рассказ, что царь Феодор, умирая, вручил свой царский жезл Феодору Никитичу, но, «чтобы избавить свое любезное отечество от внутренних междоусобий и кровопролитий, Феодор Никитич, – говорит Исаак Масса, – знавший, что он своими действиями может причинить отечеству великую опасность, передал корону и скипетр Борису».

Вообще, по всем отзывам, братья Никитичи отличались всеми высокими душевными свойствами, искони присущими членам благородного рода Кобылиных-Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых-Романовых.

По-видимому, опасаясь коварства Бориса Годунова, Никита Юрьевич Романов перед своей кончиной и устроил, как мы говорили, между ним и своими сыновьями «завещательный союз» дружбы и вверил первому «о чадех своих соблюдение». Но, конечно, этот дружеский союз не мог защитить Никитичей от злобы Бориса, как только последний признал необходимым их погубить для своего спокойствия.

По словам летописца, произошло это так: один из дворовых людей Александра Никитича, Второй Бартенев, пришел тайно к дворецкому Семену Годунову и объявил ему, что готов исполнить царскую волю над своим господином. По приказу Бориса Бартенев с Семеном Годуновым положили в мешок разных кореньев и подкинули их в кладовую Александра Никитича, а затем Бартенев донес, что его господин держит у себя отравное зелье.

После этого все Романовы были заключены под стражу со своей родней и друзьями: князьями Черкасскими, Шестуновыми, Репниными, Сицкими, Карповыми. Затем братья Никитичи и их племянник князь Иван Борисович Черкасский не раз были подвергнуты пытке. Пытали также и их людей, как мужчин, так и женщин, требуя, чтобы они показывали против своих господ. Но те, однако, ничего не показали.

Тем не менее, в июне 1601 года состоялся над Романовыми и их близкими приговор: Феодор Никитич, как старший, а потому наиболее опасный соперник на престол в глазах Бориса, был насильно пострижен под именем Филарета и сослан в Антониев Сийский монастырь на Северной Двине; нежно любимая жена его Ксения Ивановна, из рода Шестовых, была также насильно пострижена с именем Марфы и отправлена в один из Заонежских погостов; ее же шестилетний сын Михаил с маленькой сестрой были отняты от матери и сосланы на Белоозеро вместе с теткою их Настасьей Никитичной, мужем ее, князем Борисом Черкасским, и женой Александра Никитича; сам Александр Никитич был сослан к Белому морю в Усолье-Луду; Михаил Никитич – в Ныробскую область Великой Перми, а Василий Никитич – в Яренск. Остальные их родственники и друзья были также разосланы но отдаленным местам.

Из пяти братьев Никитичей только двое пережили ужасы ссылки: невольный инок Филарет и Иван Никитич; Александр же, Михаил и Василий скончались почти одновременно – в феврале и марте 1602 года. Народная молва тогда же обвинила в их смерти Бориса Годунова. В дошедшем до нас деле об их ссылке нигде не видно, чтобы Годунов отдавал подобное приказание; приставам при узниках велено было только строго следить за тем, чтобы они не убежали и ни с кем не могли иметь сношений, причем о всяких мало-мальски подозрительных словах их приказывалось доносить в Москву.

Но этим же приставам могло быть дано словесно и тайное поручение: держать заключенных в возможно большей тесноте и лишениях, причем, в случае их смерти, большой беды себе не ждать. На последнее предположение наводит зверское поведение пристава, состоявшего при Василии Никитиче и самовольно оковавшего его железными цепями. Василий Никитич, находясь уже при последнем издыхании, был переведен в Пелым и содержался вместе с больным своим братом Иваном. «Взял я твоего Государева изменника Василия Романова больного, чуть живого, – доносил о его смерти Годунову пристав, – на цепи, ноги у него опухли; я, для болезни его, цепь с него снял, а сидели у него брат его Иван да человек их Сенька; и я ходил к нему и попа пускал; умер он 15 февраля… а изменник твой Иван Романов болен старой болезнию, рукой не владеет, на ногу немного прихрамывает».

Еще ужаснее была судьба Михаила Никитича. Этот богатырь по силе и по росту и святой по жизни человек был заточен в селе Ныробе, причем пристав оковал его двухпудовыми цепями и заключил в тесную яму, где он, по-видимому, умер от голода. Сердобольные крестьяне тайно подавали ему пищу некоторое время, но затем были в этом пойманы, и пять человек из них пострадало.

Мощи Михаила Никитича были обретены нетленными в 1606 году; среди же жителей села Ныроба, несмотря на то, что со времени его кончины прошло более трехсот лет, до сих пор жива память о его страданиях, и он почитается ими святым. Ежегодно тысячи богомольцев приходят помолиться в Ныробской часовне у ямы, где был замучен Михаил Никитич, а в 1902 году небогатые жители этого села собрали 6000 рублей серебром, чтобы поставить колокол в его память, весом в 300 пудов.

Одним из доказательств, что смерть Михаила Никитича входила в намерение Годунова, служит то обстоятельство, что истязавший его пристав Роман Тушин получил вслед за его кончиною повышение, будучи назначен воеводою в Туринск.

Несладко жилось и Филарету Никитичу, который, вероятно, был оставлен Борисом в живых, как уже постриженный в иночество, а потому и почитавшийся не опасным, наравне с братом своим Иваном, хромым и не владевшим рукой.

Пристав Воейков, состоявший при Филарете в Сийском монастыре, строго следил за ним, расспрашивал каждого, кто имел с ним какой-либо разговор, и обо всем доносил в Москву Борису, но ни о чем подозрительном донести не мог.

В 1601 году Московское государство постигло страшное бедствие: вследствие полного неурожая наступил неслыханный голод, продолжавшийся целых три года.

От недостатка пищи люди щипали траву и ели сено, как скот; случалось, что дети поедали своих родителей, а родители – детей; от голода помирало великое множество народа, причем иногда у мертвых во рту находили навоз. Скоро наступило и моровое поветрие – холера, от которой в одной Москве погибло, как говорят, до 500 000 человек.

Борис старался помочь голоду самой щедрой раздачей денег бедным; но это только усилило бедствие: узнав про милостыню, раздаваемую царем, толпы народа хлынули со всех сторон в Москву; сюда шли и те, которые смогли бы прокормиться на местах. От этого, разумеется, нужда в столице еще усилилась, а Борис, видя, что, вследствие предпринятой им раздачи денег, народ со всего государства стремится на явную смерть в Москву, решил прекратить эту раздачу, что повело к еще большим бедствиям.

Наступившей страшной нуждой старались воспользоваться некоторые алчные и жестокосердные люди, обладавшие большими запасами хлеба в зерне; они тщательно берегли его, ожидая еще большего повышения цен. «Даже сам патриарх, – рассказывает Исаак Масса про Иова, – имея большой запас хлеба, говорил, что он не хочет еще продавать его в ожидании цен».

Но, к счастью, наряду с такого рода лютыми корыстолюбцами, в эти бедственные времена были и люди, стяжавшие себе память высокими подвигами милосердия. К числу их принадлежала Ульяна Устиновна Осорьина, вдова зажиточного дворянина, причтенная нашей Церковью к лику святых под именем Праведной Юлиании Лазаревской (по месту погребения в с. Лазареве, близ Мурома).