Бульон терзаний - Ольга Лукас

– Правильно сказал. А он?

– А он: «Тебе кажется. Выбирай что-то одно!» А что тут выбирать? У меня семья. Две. Я ему честно: «Сериалы бросить не могу. В театре играть хочу!»

– А Капитан?

– Сощурился, как монгол: «Буду иметь в виду». И снял со всех ролей.

– А почему ты не сказал никому? Мы ведь думали, ты сам ушел.

– Да смысл какой? Сам ушел, не сам ушел. Главное – ушел. Нет меня.

– Не понимаю. Почему он так с тобой, своим верным учеником? При этом других привечает! Вот Бурцев – сериальная же рожа! А ставит и ставит на главные роли.

– Бурцев-то пришел из сериалов в театр. А не наоборот, как я. Капитан его в нашу веру хочет обратить и постепенно спасти от тлетворного влияния больших бабок. Я так думаю. Да и хрен бы с ним. Лучше про наших расскажи. Колян там как?

– А, Колян… Так он ведь женился, завязал, ушел из театра. Работает в чайном клубе.

– Вот как жизнь-то поворачивается. А ведь мечтал человек о собственной пивной. Кстати, как насчет того, чтобы закончить все эти реверансы и честно вдарить по пиву? Эй, барышня! Счет нам и таксомотор, плиз.

Таксист оказался большим поклонником Батяни. Узнав, что любимый артист едет в пивную, он объявил, что не желает ничего об этом слышать и отвезет его «В такое место, такое, где тебя накормят, как дома, напоят, как в гостях, и денег возьмут, как в студенческой столовой».

Сказочное сие «место» помещалось в подвальном помещении, в жилом доме. Низкий потолок нависал над пластмассовыми столиками. На грязноватых стенах, выкрашенных синей краской, болтались приклеенные скотчем фотографии знаменитостей, когда-либо посещавших это безымянное кафе – вероятно, по милости того же ушлого таксиста. Пока артисты рассматривали меню, откуда-то из темноты возникла веселая барышня с фотоаппаратом, велела улыбнуться, щелкнула вспышкой – и словно испарилась.

– Вот и нас теперь на стенку повесят, – сказал Стакан: – Мне кажется, за это нам должны налить в счет заведения!

– За счет заведения, – барышня уже стояла за барной стойкой и разливала по бокалам пиво, – для нашего любимого Батяни и его друга.

– Друг любимого Батяни – Владимир Виленин, крутой театральный артист! – рявкнул Стакан.

– Арти-ист? – с сомнением протянула барышня. – А в кино вы почему не снимаетесь?

– Вот кстати! – повернувшись к Владимиру, строго спросил Стакан. – Почему ты, Вилен, в кино не снимаешься? Тебе же предлагали роли, я знаю!

– Не надо, не начинай, – попросил Владимир. – Девушка, не слушайте его.

Девушка и не слушала – она уже принимала заказ у следующих посетителей.

Но Стакан оседлал любимого конька:

– Ты, Вилен, хочешь, чтоб к тебе пришел самый крутой современный Феллини и сказал: «Вот вам сценарий, мистер Виленин. Прочитайте и скажите мне свое мнение про главную роль. На нее мы хотим взять вас, и никого кроме вас. И готовы выполнить любые ваши условия». Но так же не бывает. А жизнь при этом не кончается. Надо постоянно работать, что-то делать – вот как я. Тогда не скопытишься раньше времени. Поэтому я ни от каких предложений не отказываюсь. Помнят, зовут – вот и отлично.

– А я и так постоянно работаю. У меня в Среднекаменном «Чайка», «Зойкина квартира» и «Горе от ума». Я пьесу пишу.

– Я тебе о деле, а ты мне о пьесе. Ну что за человек? Вот ты почему в антрепризу эту не пошел, ну которая «Сцены из Бориса Годунова»? Они сейчас по стране разъезжают, зашибают тысячи. А ты же типичный этот, как его, летописца-то, сволочь старую, звали? Нестор… Нет, Пимен. А? Ну-ка отвечай! Почему ты не Пимен? Не отворачиваться!

– Не ори, люди смотрят.

– На то мы и артисты, чтоб на нас людям смотреть. Ну-ка отвечай перед людьми! – совсем разошелся Стакан.

– Сходил я на прослушивание, сходил. Уймись. Меня условно взяли. А потом нашелся претендент получше.

– Лучше тебя? – с сомнением переспросил Стакан.

– По их логике. Он на экране часто мелькает. А вот на сцене совсем теряется. Играет на камеру, которая, как ему воображается, стоит где-то в первом ряду. Я сидел в третьем, до меня доносились только заученные реплики. Игры там не было.

– Зато – медийная рожа! Для антрепризы это важно. Чтоб человек в провинции оторвался от телевизора и пошел в театр, в котором он тыщу лет не был, надо, чтоб ему в театр привезли людей из телевизора.

– Не надо этого снобизма. И в провинции есть нормальные, умные, чувствующие люди.

– Есть-то они есть. Но заплатить за билет штуку или поболее не каждый сможет. А на медийную рожу пойдут. Побегут даже. Это только бизнес, детка. Содвинем бокалы!

Содвинули.

– Тебе, Вилен, надо чаще мелькать на экране, – продолжал Стакан. – Ради святого искусства! Чтоб и в провинции смогли наслаждаться твоей игрой. Ну-ка вспомни, когда ты в последний раз мелькал на экране? А?

– Забыл? Сам ведь заманил. Помнишь – ссылку прислал? Я позвонил.

– Не помню. – Стакан хмыкнул и придвинул к себе тарелку с картошкой фри. – Ну-ну…

– Там было написано так: «Требуется мужчина после сорока пяти интеллигентной внешности…»

– О, это как раз про тебя!

– …на роль трупа. Два съемочных дня. Оплата – три тысячи рублей».

– И чего, снялся в роли трупа? Показали тебя?

– Показали.

– Все. Это – прайм-тайм. Теперь ты – медийное лицо. Хоть и с трупными пятнами. Жди приглашений в антрепризу.

– Труп был очень обезображенный. Даже чересчур. Гример – молодая женщина, ее муж бросил. Она как-то задумалась, увлеклась и давай меня раскрашивать. На следующий день только отмыли, уже у нее дома. У нее, по счастью, все нужные средства есть…

– Все средства дома, значит. Видишь, не зря на съемку попал.

– Она хорошая. Ее муж бросил.

– Нормально, нормально. Это нормально, особенно для тебя. Дальше-то что?

– Все. Я взял ее телефон, но как-то не знаю… Она в театре последний раз была в школе, с классом. О чем с ней говорить? О средствах для нанесения макияжа?

– Да плевал я на нее. Что с тобой было дальше? Загримировали – и?

– И все. Сняли, заплатили. Не понимаю, зачем им была нужна интеллигентная внешность? Под слоем крови и грязи ничего не различить.

– Внешность – чтоб не торговался. Если бы поторговался, дали бы пятихатку.

– Мне предложили пять тысяч. Но с условием, что откопают прямо в кадре. То есть – предварительно закопают. Я отказался и получил три.

– Ну, видишь, видишь. Значит, можешь сниматься в сериалах. А еще корчил из себя лорда Байрона. Труп – это только начало. Дебют, так сказать. Я попробую тебя к нам вытащить на постоянку…

Выпили молча, не чокаясь, – в память о трупе, обезображенном гримом.

– Значит, сегодня ты – труп. Завтра – киллер. А послезавтра – следователь, главный герой, на котором весь сериал держится. Таков закон этого бизнеса. Надо только не отказываться от шансов и пахать, как подорванный.

– Я от шансов не отказываюсь, – теряя терпение, сказал Владимир, – это они от меня, похоже, отказались. Последний фильм, в который меня звали, не вышел в прокат, потому что в середине съемок подруга продюсера сбежала с исполнителем главной роли и всей кассой.

– Вот! А если бы ты был исполнителем главной роли, сбежала бы с тобой. Или ты вразумил бы ее, и она не убежала. Я же говорю – не отказывайся от своих шансов.

– Каких шансов? Каких? Может быть, я слепой, – Владимир машинально поправил воображаемые очки. – Тогда укажи мне верный путь. Только спасибо скажу.

– Ой, старичок, ой-ой-ой! – закатил глаза Стакан. – Я же тебе самое главное-то не сказал. Ты при памяти? Ты готов воспринимать самое главное?

Владимир кивнул и попросил официанта принести кофе.

Стакан отодвинул тарелку, оперся локтями о стол и начал рассказ о Самом Главном.

– Я тебе говорил уже, как удачно сложилась моя карьера преподавателя. Говорил?

Владимир кивнул.

– Что за один частный урок сценречи мне платят как за целый съемочный день? – уточнил Стакан.

– Да, директор мебельного магазина. Я помню.

– Не магазина! Не магазина, а фирмы, которая делает мебель. Столы-стулья элитные, на заказ и небольшими партиями. И вот владелец этого всего – мой ученик.

– Зачем ему сценречь, если он – владелец фирмы?

– Для форсу. Знаешь, как этим бизнес-воротилам нравится друг другу нос утирать по всякому поводу? Вот они в бане, допустим, собираются, мечут понты на стол. А мебельщик этот такой подождет-подождет и говорит: «Как сказал мой преподаватель сценической речи, ну, пацаны, вы его видели, это Батяня…» И уже всем по фигу, что я сказал – а я ничего путного ему не говорю, потому что все равно не поймет, не под то башка заточена. Но сам факт. Батяня – мой личный преподаватель сценречи. Можно и приплатить.

– У него есть друг, которому тоже захотелось завести преподавателя, я угадал? – поинтересовался Владимир.

– Не совсем. Но мыслишь в правильном направлении. На последнем уроке я дал своему безнадежному ученику дельный совет. Вместо трех тупых корпоративных тренингов и не менее тупого корпоративного Нового года сделать какой-нибудь спектакль силами коллектива. Это экономия денег – и всем удовольствие. В театр-то поиграть всяко приятнее, чем на тренинге пыхтеть.