Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты завидуешь? Чего сам так не делал, когда занял его место в ГРОЗ?
Такого Радослав от Пелагеи не ожидал. – Потому что я не был Минотавром. Я был трудяга, между прочим, а не конь с вечно-возбуждёнными яйцами. Семейный человек, обременённый душевно-сдвинутой женой и кучей детей.
– Кто душевно-сдвинутая? Та, кто была на новогоднем банкете с тобою в ГРОЗ? Я не заметила. Только то, что ты её ненормально ревновал ко всем. Ты сам несколько душевно-сдвинутым был тогда. Так мне показалось, уж извини.
Радослав нахмурился, отвращаясь от Пелагеи настолько, что провались она в вакуум, руки бы не подал, – Кук будет потрясён твоим новым обликом до глубины своих яиц.
Он не заметил того, как появилась Ландыш, но сразу же притихла, поняв, что он злится на её мать. Девушка будто исчезла из отсека, хотя уже успела приблизиться, стоя за его спиной.
– Ссоры – дело привычное в замкнутом пространстве, – всё также весело ответила Пелагея. Он вздрогнул от неожиданности, почуяв лёгкое прикосновение к своей шее, и резко развернулся с таким выражением лица, о котором было бы уместно сказать: «Не подходи, убьёт»! Ландыш робко сияла девственно-прозрачными глазами ему навстречу.
Давайте мириться!
Вошёл Андрей вместе с Куком. Андрей был, похоже, приучен к метаморфозам своего командира, а вот Кук замер как монумент. Пелагея расцвела ещё больше, от неё разве что искры не сыпались, как он бенгальского огня. Она добилась своего. Кук застрял взглядом на её ожерелье, как впервые увидел. Взгляд его елозил то вверх, то вниз от жемчужных нитей, – то к губам, то к задранной груди недавней бабушки Яги под её новым комбинезоном. – А что, – спросил он несколько охрипшим басом, – у нас ещё будет время для послеобеденного отдыха или как?
– Как решишь, так и будет, – сладкозвучно пропела Пелагея, обернувшаяся белой, вернее жемчужно-серебряной лебедью. – Поработаем, устанем, а там Ландыш приготовит нам обед.
– Кажется, мы въехали в день сурка? – спросил Андрей. – А как же «Пересвет»?
– Он пока далёк от заданных координат. Его отдаление достаточное для того, чтобы мы тут побездельничали немного. Ты против, Андрей? – спросила командир, она же псевдо Яга, она же псевдо лебедь.
– Скучно-о! – капризно протянул Андрей. – Пора бы уж по домам, кому куда надобно, – он вёл себя как сын загулявшейся непомерно матери. А может, он скучал по своим красавицам, покинутым на планете «Пелагея Бусинка», где, если верить Пелагее, рай, о котором на Земле мечтают только юные или ленивые люди.
– Я думаю, Радослав, тебе после вынужденно повторного, праздничного обеда, раз уж задержка с «Пересветом», лучше уйти отдыхать в другое крыло, где и отдыхают Вероника, Алёша и Ландыш, – сказала Пелагея. – Там есть пустующие отсеки, и робот соорудит для тебя напольную воздушную постель. А то ты опять не выспишься.
– К чему столько практически не используемых пустот в твоём корыте? – спросил он, не скрывая досаду на её откровенное заявление о том, что она намерена опять предаться грешным утехам там, где неуместно, непозволительно, неэтично. Хотя бы потому, что в замкнутой этой кубатуре находятся невинная девушка-дочь и мальчик врача Вики, если уж сама Вика не в счёт. А мужчин она, похоже, и за людей не держала. Чего их, скотинку рабочую, стыдиться? – Матрона космическая! – процедил он в качестве добавки ей за шиворот. И уже шёпотом, – Давай, давай, оголяйся, раз уж возник такой экстремал, жаждущий нырнуть в твоё вулканическое и проснувшееся от спячки жерло… у него кожа что короста задубелая… две коряги полоумные…
Она сбоку пыталась вглядеться в его лицо, в сжатые в откровенной неприязни губы, – Твои мысли, Радослав, гремят как ржавая жесть. Ты учти, у меня развиты особые навыки считывать даже не озвученные мысли, а ты скрежещешь зубами, как… – она подбирала слова, – засыхающий дуб в непогоду. Ты злой или ты ханжа?
– Я всего лишь спросил, зачем тут лишнее пространство, если у тебя звездолёт малой вместимости?
– У меня звездолёт – спасатель. Места для тех, кого я и спасаю при случае. Просто у меня команда – некомплект, людей мало, а корабль-то мой вовсе не корыто, как врёт Кук.
Кук радостно покряхтел на её многообещающее предисловие к тому, что его ожидает после обеда. Он пошарил глазами по отсеку, ища Ландыш. Она стояла, почти прижавшись к стенке, бледная, как и обычно, нахмурив бесцветные бровки.
– Приготовь мне… – он задумался, чего бы пожелать.
– Курицу, раз уж ты петух, – дерзко ответила Ландыш. – А на десерт я синтезирую тебе куриное яйцо, как символ того, что она снесёт от тебя птенца по прибытии на «Бусинку».
– Снесёшь яичко? – насмешничал над нею Кук. – Тогда заказ на золотое.
– Ты зубами его не разгрызёшь, обломаются, – Ландыш дерзила в ответ.
– Так мы с твоей мамкой на пару его осилим. Будет чем заняться в послеобеденный отдых.
– Насчёт неё и не сомневаюсь. Она-то осилит. Да ещё тобою закусит. Она врёт, что у неё закончился репродуктивный период. Она же колдунья, и умеет преображаться в зависимости от того, хочет она мужчину или нет. Пожалуй, яйцо я сделаю в виде кукушечьего. Ты же Кук.
– А ты дерзкая! Кто ж меня опередил, а, жемчужный птенчик? Если ты знаешь о том, что мужчину можно хотеть…
Пелагея счастливо погладила Кука по жёсткой его и чрезмерно мужественной щеке. – Пусть хулиганит. Да, милый? Я буду помнить тебя долго. А после повторного обеда моя память станет ещё крепче.
Она прижалась к нему у всех на глазах, от чего Ландыш выскочила из отсека прочь. Кук ответил Пелагее счастливой же улыбкой, став совсем уж добряком-простаком по виду, обнял её крепко, затискал у всех на глазах.
– Нам уйти? – спросил Радослав холодно, нисколько не одобряя такого вот поведения матери на глазах, пусть и слабоумной, а очень уж впечатлительной девочки-дочери. Про Кука он и не желал думать ни плохо, ни хорошо. Тут всё решала женщина. Женщина же пропела ему в ответ голосом так же изменённым в сторону заметного омоложения, – Ты никак ревнуешь, Радослав? Но кого? Меня к Куку, или Кука к Ландыш? Не нужна ему малышка Ландыш. А тебе не нужна я. Так что я разрешаю тебе и сегодня покурлыкать с нею на вашем насесте вместе. Может, тогда и
