Земля - Ли Ги Ен

— Ты что ж, сволочь, глаза мне хочешь выколоть?

Он схватил японца за горло и швырнул его в канаву. Японец упал вниз головой; барахтаясь в грязи, он кричал что-то; писарь растерялся, смотрел на захлебывающегося японца испуганными глазами и не мог двинуться с места.

Куак Ба Ви усмехнулся и, повернувшись, зашагал домой.

Что сделано, то сделано. Теперь нужно было ожидать самых худших последствий.

Вечером за Куак Ба Ви пришел полицейский.

В полицейском участке Куак Ба Ви допрашивали несколько дней подряд. Потом дело его передали в местную прокуратуру. Суд приговорил Куак Ба Ви к двум годам тюремного заключения — за саботаж и за нападение на должностное лицо во время исполнения им служебных обязанностей.

Но вскоре его снова вызвали на допрос. Теперь Куак Ба Ви обвинялся уже в убийстве. Как на грех, японец, болевший до этого туберкулезом, приняв устроенную ему крестьянином холодную ванну, слег в постель и через несколько дней умер. Всё приписали Куак Ба Ви: он, мол, нанес японцу тяжелые увечья, избил его до потери сознания… К прежнему сроку прибавилось еще четыре года.

Такая уж, видно, судьба у бедняги: прежде писарь все набавлял и набавлял ему арендную плату, а теперь японцы, возводя одно обвинение за другим, утроили Куак Ба Ви наказание за преступление, которого он не совершал.

Шесть лет тюрьмы стоила бедняку его минутная несдержанность. Но в тюрьме Куак Ба Ви многое понял и многому научился.

Отбыв срок наказания, Куак Ба Ви вернулся в родную деревню. Печальные вести ждали его на родине: мать умерла, умерла на фабрике и сестренка, так и не увидев белого света; жена вышла замуж за другого.

Горю бедняка не было предела. И ненавистью наполнилось его сердце. Теперь, когда Куак Ба Ви видел японцев или даже только слышал о них, он сжимал кулаки и скрежетал зубами. Порой Куак Ба Ви хотелось убить первых встречных японцев, а потом и с собой покончить…

Ах, если б кто научил его, как отомстить этим извергам!

Куак Ба Ви покинул деревню, в которой родился. Начались его скитания по чужим селам. Он выбирал самые глухие, самые захолустные места. С пустым диге за плечами, угрюмый, молчаливый, шагал он из деревни в деревню… Он со всем смирился; даже побои выносил теперь терпеливо. Десять лет батрачил Куак Ба Ви у разных хозяев и наконец осел в деревне Бэлмаыр.

Ни одного из своих обещаний не удалось выполнить Куак Ба Ви. Обещал сестре вызволить ее с фабрики, но так и не осуществил этого. Обещал обеспечить матери счастливую, спокойную жизнь — и ничего не мог сделать для нее… Мать и сестра умерли, так и не дождавшись светлых дней, и Куак Ба Ви чувствовал себя виновным в их безвременной смерти… Он понял: что ни делай, все к худшему, и, махнув на все рукой, пустился в безрадостные скитания с диге за спиной да с неистребимой ненавистью к японцам в груди.

Беспросветной, безрадостной была первая половина жизни Куак Ба Ви.

Глава вторая

Помещик

Спустя несколько дней после опубликования закона о земельной реформе крестьяне окрестных сел устроили в волостном центре многолюдную, торжественную демонстрацию. Колонны демонстрантов лились по центральной улице городка, направляясь к рыночной площади.

Услышав радостный шум, Сун Ок выскочила из дому. Она добежала до главной улицы и остановилась, пораженная невиданным зрелищем: через город шли бесчисленные колонны крестьян, около домов толпились высыпавшие на улицу горожане.

Тысячи, десятки тысяч крестьян проходили перед Сун Ок, потрясая над головами серпами, лопатами, мотыгами; тут и там слышались громкие возгласы:

«Да здравствует вождь корейского народа Ким Ир Сен, давший нам землю!»

«Землю — тем, кто поливает ее своим потом!»

«Да здравствует единая, независимая Корейская республика!»

Возбужденные, торжественные лица крестьян были озарены изнутри неведомым доселе светом. Многоцветные плакаты, лозунги покачивались над колоннами. Воздух дрожал от ликующих возгласов. Пришло, наконец, счастливое время и для крестьян. Прозябавшие прежде в нищете, они могли теперь свободно, как хозяева, идти по своей земле в одном тесном строю! Общая радость передавалась и тем, кто вышел посмотреть на демонстрантов. С волнением следили они за шествием крестьян. Это была поистине величественная картина!

У Сун Ок заблестели на глазах слезы — слезы радости. Ей хотелось сойти с тротуара, встать в ряды демонстрантов и идти вместе с ними — пусть влечет ее за собой могучая волна всенародного ликования!

Ей близки были чувства этих крестьян, простых корейских тружеников. Долгие годы находились они в кабале у японцев и у собственных помещиков, отдавали им плоды своего труда. О жизни крестьян Сун Ок знала не понаслышке: она на себе испытала ее тяготы.

Тен, отец Сун Ок, был бедным крестьянином. Он арендовал небольшой участок земли в Каштановой роще, неподалеку от городка. Когда земля перешла к перекупившему ее помещику Юн Сан Еру, бедняк счел за счастье, что новый хозяин не отобрал у него участок. Он так рад был этому, что не заметил надвигавшейся на него беды. Мог ли он предвидеть, что новоявленный «благодетель» отнимет у него единственную дочь, сделает ее своей содержанкой?..

Прослышав, что у Тена красавица-дочь, Юн Сан Ер пришел к нему с полицейским и за долги увел Сун Ок с собой. Тен не перенес свалившегося на него несчастья, не выдержало его старое сердце: он заболел и вскоре умер…

Сун Ок неотрывно смотрела на праздничный поток демонстрантов. Она вспоминала о печальной кончине отца и тайком вытирала слезы. Каждый раз, когда доносился до нее торжествующий клич «мансе!»[11], — перед взором ее вставал образ отца; ей казалось, что и он идет в рядах демонстрантов и вместе с ними кричит «мансе!»

Ах, если бы чуть-чуть пораньше пришло освобождение! Тогда бы и отец был жив, и она не стала бы содержанкой помещика.

Как жаждал отец получить землю, как холил он свой крохотный участок! Из-за этой земли все и стряслось: Сун Ок попала в чужие руки, преждевременно умер отец.

Спазмы невыплаканных слез сжимали горло Сун Ок. Молча смотрела она на проходящих мимо нее демонстрантов. Вдруг кто-то коснулся ее плеча.

— Что же ты, Сун Ок, не кричишь «мансе»? Тебе ведь тоже дадут землю!

Обернувшись, Сун Ок увидела рядом с собой старую Кэгутянь. Пустая это была женщина, проныра, сплетница; за это ее так и прозвали[12]. Она часто заходила к Сун Ок, лебезила перед ней, расточала сладкие речи; такой умнице, такой красавице давно бы уж замуж надо, а у нее, у Кэгутянь, есть как раз хорошая партия на примете. И уж на что подходящая! На что выгодная!

Непрошенная сваха вызывала у Сун Ок чувство брезгливости.

Взглянув старухе в глаза, Сун Ок с усмешкой спросила:

— Что, и ты посмотреть пришла?

Кэгутянь пропустила мимо ушей вопрос Сун Ок. Кривя тонкие, злые губы, она затараторила:

— Вот оно как, красавица… У Сон Чхам Бона сейчас словно покойник в доме… Все вверх дном перевернулось, все плачут — и мужчины, и женщины… А тебе горевать нечего. Землю получишь… То-то хорошо будет! Я бы на твоем месте прямо плясала от радости! Ха-ха-ха!

— Вот и плясала бы — кто ж тебе мешает?

— Ну, мы-то с землей вовек не возились… Нам земли не дадут.

— А разве плясать можно только тем, кто землю получит? Весело тебе — и пляши на здоровье!

— Как можно так говорить, Сун Ок! Без земли какое уж веселье! Сегодня на вашей улице праздник.

— Земля… Да разве только в ней дело? Мне и без того радостно! Могли ли мы при японцах такое увидеть?..

— Вот-вот! Я и говорю: пляши да кричи «мансе!»… Ха-ха-ха!

Кэгутянь нагло посмеивалась, не обращая внимания на окружающих; в голосе ее чувствовалась явная издевка. Посмотрим, мол, как ты, Сун Ок, будешь возделывать землю, когда ее получишь! Нет, милая, как была ты содержанкой, так ею и останешься… Ишь, что вздумала: земледелием заниматься!

Старой своднице не давала покоя мысль, что Сун Ок может получить землю. Ведь если б не эта земля, Сун Ок вынуждена была бы снова пойти в содержанки. Кэгутянь чувствовала себя так, будто у нее прямо из рук вырывают драгоценности.

Поведение Сун Ок ставило старуху в тупик. После того как Юн Сан Ер, прежде довольно часто захаживавший к Сун Ок, перестал посещать ее дом, она поостыла к своему покровителю. Но зачем ей понадобилась эта проклятая земля? Разве она не может прокормить себя и свою родню более легким способом? Да будь Кэгутянь на месте этой зазнайки, она уж не выпустила бы из своих когтей такую жирную добычу, уж поубавила бы богатства Юн Сан Ера! И жила бы сейчас безбедно, беззаботно, да и родственникам своим обеспечила бы вольготную жизнь! Не всякой женщине подваливает такое счастье. Хорошо могла бы устроиться Сун Ок, будь она поумнее. А ее — ишь ты! — на земледелие потянуло! Ничего иного и нельзя было ждать от глупой деревенской бабы! Ей стол накрывают к обеду, а она его ногами опрокидывает!