Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков - Бушков Александр Александрович

Поскольку денежное производство требует особо строгой отчетности, таковая, разумеется, велась – но приличия ради дукат в документах русского монетного двора уклончиво именовали «известная монета».

Продолжалось это достаточно долго, голландцы в конце концов догадались, где собака зарыта, но в ответ на все их ноты протеста заинтересованные лица (то есть большинство европейских государств) с выражением крайнего простодушия отвечали: знать ни о чем не знают, ведать не ведают, и вообще, у них приличная страна, а не шалман какой-нибудь… Как ни злились голландцы, прямых улик не было.

В общем, «известную монету» чеканили в России (иногда с перерывами на несколько лет) с 1738 по 1868 год. Продолжать далее было очень уж неприлично, да и европейские страны одна за другой прекращали этот интересный промысел. Ну, и голландцы одолевали нотами, талдыча о злостном нарушении международного права.

В конце концов бо́льшую часть дукатов перечеканили в российскую золотую монету – но какое-то их количество еще некоторое время ходило в России. В повести А. П. Чехова «Степь» (1888 год) можно прочитать: «Купец им на радостях три сотенных пожертвовал, а мне пять лобанчиков дал». Следовательно, в те времена «лобанчики» еще ходили. Их, кстати, за эти сто тридцать лет было отчеканено ни много ни мало – двадцать два с половиной миллиона.

По той же старой доброй традиции во время очередной русско-турецкой войны 1809–1811 годов в России чеканили золотые турецкие пиастры – опять-таки неотличимые по весу и пробе. Ну, а американцы чуть раньше забавлялись с испанской золотой и серебряной монетой, ходившей в Вест-Индии. Номинал у тех и других был примерно тот же, а вот по весу испанские превосходили американские. Так что янки в больших количествах ввозили к себе вест-индские деньги и с большой для себя выгодой перечеканивали их на доллары…

Напоследок можно упомянуть о давнем историческом курьезе. В 1863 году купчина Перевалов, владелец фарфорового завода в Иркутске, стал выплачивать своим рабочим жалованье деньгами собственного производства. Ну, предположим, это были не деньги, а то, что в нумизматике именуется «боны»: разноцветные кружочки с надписью «Фабрики И. Д. Перевалова». Разные цвета требовались оттого, что большая часть рабочих была неграмотной. Пятикопеечная «деньга» была красного цвета, трехкопеечная – зеленого, двухкопеечная – синего.

Смысл? Самый житейский. Этими «деньгами» рабочие только и могли расплачиваться за всевозможные товары в принадлежащих купцу лавках – а в «чужие» пойти не могли за отсутствием настоящих денег. Выгода для купца получалась солидная: «живые» деньги оставались при нем, фарфора у него было хоть завались, да к тому же на любой товар в лавках можно было установить «накрутку», какую только душа пожелает. Рабочие, конечно, встретили этакие нововведения без всякого энтузиазма, но в Сибири-мамушке с ее известной пословицей насчет закона и прокурора и не такое прокатывало (ну, а купец наверняка отстегивал кому надо уже настоящими деньгами, чтобы закрывали глаза). Купец развлекался таким образом семь лет – но в 1870 году известия о сибирских забавах дошли до столицы, купца строго предупредили о недопущении впредь, а для надежности издали особый указ о запрещении изготавливать какие бы то ни было денежные суррогаты…

Еще один курьез. Чуть ли не за четверть века до Наполеона шведский король Густав собрался в 1788 году войной на Россию. Идти войску предстояло через финские территории, там же закупать фураж и продовольствие. Кто-то подсказал королю, что финны шведские кроны не особенно и берут. Король, не раздумывая, велел в таком случае печатать фальшивые русские медные пятаки.

Его специалисты на монетном дворе постарались на совесть. Фальшивый пятак, выполненный с большим искусством, прямо-таки невозможно было отличить от настоящего…

За исключением одной-единственной детали, погубившей всю задумку. Шведские мастера копировать умели отлично, но вот в русской геральдике оказались несильны. И потому двуглавый орел на фальшивом пятаке оказался коронован не российской императорской короной, а королевской шведской. Различия меж ними достаточно велики. Естественно, подделки обнаружили очень быстро и изъяли из обращения…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава третья. Сыщики и воры

Как уже писалось, Петр в 1701 году распустил Сыскной приказ – что борьбе с преступностью отнюдь не способствовало. А она расцветала пышным цветом, прямо-таки массово пополняясь кадрами: в воры-разбойники уходили и дезертиры из армии, и доведенные до отчаяния ворохом новых налогов крестьяне, и прочие «тягловые люди» (то есть налогоплательщики), и те, кто не хотел угодить на очередную «великую стройку», откуда порой было мало шансов вернуться живым. Да что там, доходило до того, что небогатые дворяне записывались в крестьяне, а то и запродавались в холопы – подальше от сложностей жизни.

В отчаянных прямо-таки попытках хоть как-то наладить дело Петр решил положиться главным образом на армию – организованная вооруженная сила, к тому же многие и офицеры, и рядовые гвардейцы подчинялись лично ему.

Если называть вещи своими именами, Петр был первым (и, слава Богу, последним) русским самодержцем, который оккупировал собственную страну. Именно так, без всяких натяжек. Произвел «раскладку полков на землю» – то есть по всей стране, во всех провинциях разместил воинские части, которые население обязано было полностью содержать. Главной задачей был сбор «подушной подати», то есть налогов, в отличие от прошлых времен взимавшихся не с подворья, а с каждой живой души мужского пола.

Сборы эти планировались, как военные операции, регулярно: два месяца воинские команды колесят по «подведомственной территории», собирая подати и недоимки, потом следует перерыв на два месяца, а там все повторяется. В Казанской губернии менее чем через два года такого хозяйствования при очередной «ревизии» (переписи населения) недосчитались 13 тысяч душ – то есть более половины числившихся по бумагам налогоплательщиков. Народ попросту разбежался кто куда, благо возможностей хватало: и на Дон, и в Дикое поле, и даже «к башкирцам на ничьи земли»…

Попутно расквартированный в той или иной провинции полк брал на себя и массу других функций, в общем-то к военному делу никак не относившихся: ловили воров, разбойников и беглых крестьян, удерживали от побегов тех, кто еще сбежать не успел, боролись с контрабандой и незаконным винокурением, с незаконными порубками леса, а главное – осуществляли неустанный надзор за гражданской администрацией, сплошь и рядом не заморачиваясь существующими законами. Коломенского бургомистра проезжий генерал Салтыков «бил смертным боем». Но бедняге, можно сказать, еще повезло: псковского бургомистра рядовые пьяные солдаты исколошматили так, что он умер, а члена ратуши застрелили. По всей Руси Великой носились особо доверенные гвардейцы, чтобы присматривать за губернаторами и прочими высшими канцеляристами провинции, не допускать волокиты в делах и со сбором налогов. В Твери тамошнего воеводу и нескольких других высших чиновников держали в цепях по распоряжению рядового (!) гвардейского солдата. Не где-нибудь, а в Москве опять-таки рядовой солдат Преображенского полка Пустошкин прямо-таки на рабочем месте посадил на цепь тамошнего вице-губернатора Войекова, имевшего, между прочим, воинский чин бригадира (по тогдашним уставам, средний между полковником и генералом), а потом присовокупил к нему бо́льшую часть канцелярии. Так и работали во главе с бригадиром – сидя на цепи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Да что там бригадир… К одному из виднейших русских военачальников того времени графу Шереметеву, первому кавалеру ордена Андрея Первозванного, прислали в качестве «смотрящего» гвардии сержанта Щепотьева. С именным повелением Петра, где говорилось, что сержанту «велено быть при вас некоторое время и что он будет вам доносить, извольте чинить». Фельдмаршал, отданный под команду гвардейскому сержанту, – это уже нечто сюрреалистическое… Сохранились жалобные письма Шереметева своему свату Головину о том, что Щепотьев приказывает фельдмаршалу «во всем его слушать». А попутно развлекается на всю катушку, пьянствуя и днем, и ночью, пуская ракеты: «опасно, чтоб города не выжег». Головин посочувствовал письменно, но сделать ничего не мог…