Это было недавно, это было давно. Воспоминания о 30-х, 40-х, 50-х - Борис Сударов

– Это ты?! – не веря своим глазам, наконец, спросила она, опешивши.

– Ну я, кто же ещё? – бледный и дрожавший от волнения, с опущенным топором в руках, ответил Рува.

– Господи! Я думала, тебя давно уже нет в живых.

Она обняла брата, прижалась к щеке, орошая его лицо своими слезами.

Смущённый её слезами Рува, отвыкший от столь тёплой домашней ласки, стоял, опустив руки, не решаясь обнять и поцеловать сестру.

– Как ты появился здесь? Ты словно с неба упал. Видно, Бог услышал мои молитвы.

…В ту холодную октябрьскую ночь, когда, выйдя из города, они наткнулись на полицейских, Руве удалось уйти от преследования. Полицаи, добежав до опушки, в лес не рискнули углубляться и, постреляв в темноту, вернулись к своему укрытию у дороги.

Гонимый страхом, Рува всю ночь петлял по лесу, пока, вконец обессиленный, не упал на кучу хвороста и тут же не уснул.

К утру он бы наверняка замёрз, если бы на рассвете его не обнаружили двое партизан, возвращавшихся с задания к себе на базу. Это были начальник разведки отряда, коренастый, кряжистый и гибкий, словно молодой дубок (его в отряде так и звали – «Дубок»), Семён Дворин и совсем ещё молодой Андрей Уголев, сын партизанского комиссара Михаила Уголева.

Андрей первым заметил лежавшего под сосной, слегка запорошённого снегом Руву.

– Гляди, Дубок, – шепнул он и показал в сторону развесистой сосны. С двух сторон они осторожно подошли к свернувшемуся в клубок Руве.

– Эй, парень, – тронул его за плечо Дубок, – живой?

Рува открыл глаза и не сразу сообразил, где он и что с ним.

Затем вдруг мелькнула мысль – полицаи! Он рванулся и хотел было бежать, но закоченевшие ноги не слушались его, и он беспомощно упал на спину.

– Ты кто такой? – строго спросил Дубок.

– Юра Вихрин. Детдомовский я, из Могилёва, – ответил Рува, с трудом поднимаясь на ноги.

– А почему здесь, в лесу, оказался?

– Иду к своему дяде в Рославль, заблудился я.

– И давно ты идёшь?

– Больше двух месяцев уже, – входя в роль, гнул свою линию Рува.

Поведение и ответы парня показались Дубку подозрительными. «Не шпионит ли этот пацан тут в лесу за нами, – подумал он, – база ведь недалеко отсюда? Надо проверить».

– Ладно, пойдём с нами, – сказал Дубок, – поможем тебе добраться до твоего дяди.

О партизанах в ту пору Рува ничего не слышал и не сомневался, что попал в руки полицаев. «Надо бежать, – подумал он. – Но как?» «Полицаи» всё время были настороже, шли рядом, и всякая попытка оторваться от них исключалась. А вскоре Дубок нахлобучил ему шапку на глаза (благо она была ему велика), чтоб не видел, куда они идут, и его повели под руки.

По прибытии на базу, убедившись, что находится среди своих, Рува, тем не менее, не зная, как отнесутся к этому партизаны, исповедоваться перед ними, рассказывать им всю правду о себе не стал, а продолжал придерживаться своей детдомовской легенды. Так во второй половине октября сорок первого года в партизанском отряде «Чапай» появился новый боец – Юрий Вихрин. Поначалу к нему приглядывались, затем стали брать на задания. Маленькая, тщедушная фигура мальчишки не вызывала какихлибо подозрений у окружающих; он появлялся в деревнях и на ближайшей железнодорожной станции, добывая для партизан нужные сведения.

Морозным февральским утром группа из десяти человек во главе с Дубком выехала на двух санях из лагеря для проведения важной операции: в одной из дальних глухих деревушек предстояло собрать народ и рассказать людям о разгроме немцев под Москвой.

Выбор пал на Сосновку: деревня эта находилась в стороне от большой дороги, у самого леса (удобно было подъехать незамеченными), не было там и постоянного полицейского поста.

Бордовый диск холодного зимнего солнца прятался ещё гдето за верхушками деревьев, когда партизаны остановились на лесной опушке. В километре впереди чернели на снегу домики Сосновки.

Дубок вытащил из футляра трофейный цейсовский бинокль и стал наблюдать за деревней. Она казалась сонной и неживой: улица была пуста, во дворах тоже никого не видно было. Лишь струйки дыма над печными трубами, уносимые ветром кудато вдаль, указывали на то, что деревня проснулась. Единственная живая душа, которую Дубок сумел разглядеть, была женщина в крайнем дворе, коловшая дрова. Вот она воткнула топор в плаху, взяла охапку дров и понесла в баню, над которой тоже вился сизый дымок. Выйдя из бани, женщина стала расчищать дорожку от снега.

Ничего подозрительного.

«Вроде бы всё спокойно», – вслух подумал Дубок. Потом повернулся к Руве:

– Сходика, Юра, уточни, что там делается. Видишь, вон женщина в крайнем дворе? – Дубок дал ему свой бинокль.

– Ага.

– Пойди, поговори с нею. Оружие оставь. Спроси, есть ли в деревне немцы или полицаи. Если есть, узнай, сколько их и где располагаются. Понял?

– Ага.

– Если всё спокойно, махнёшь вот так шапкой. – Дубок показал как, – А нет —возвращайся, будем решать, как действовать. Всё понял?

– Ага.

– Иди с богом.

Сокращая путь, Рува свернул с дороги и по заснеженной тропинке направился прямо на видневшийся вдалеке сарай. Подойдя к ограде, он обратил внимание на стоявшую за сараем, со стороны, которая не просматривалась из леса, запряжённую в сани лошадь. Сани были не обычные крестьянские розвальни, а с задком, покрашенные в зелёный цвет.

Рува в нерешительности остановился. Какаято неясная тревога удерживала его от того, чтобы подойти к женщине и начать с ней разговор. Его насторожила и сама рослая, явно армейская, лошадь, которая лениво жевала лежавшее перед нею сено, и столь же не простые санки.

Мгновение поколебавшись, он шагнул через нехитрую изгородь – две параллельные жерди – и, утопая по колено в снегу, подошёл к сараю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Ю. Эер, которого в городе считали не от мира сего, отказался следовать за полицейским, оказал сопротивление и был застрелен на пороге своего дома. Жена и муж Михлины, чтобы не попасть живыми в руки врагов, ушли в лес и там на одной сосне оба свели свои счёты с жизнью. Четырнадцатилетнему Б. Шифрину удалось бежать из-под расстрела и благополучно перейти линию фронта. А затем он с группой десантников был заброшен в немецкий тыл и до конца войны воевал в составе этой группы. Бежавших из города Т. Бейлину, А. Сагалову, сестёр Хенкиных и других спасли в деревнях селяне. Бежавшие М. Литвер, И. Новикова и другие через несколько дней были схвачены полицейскими и расстреляны.

2

Через много лет женщина случайно узнает Ермоленко в Донбассе на Доске почёта среди шахтёров-ударников коммунистического труда. Суд приговорит предателя к расстрелу.