Шайтан-звезда - Далия Трускиновская

Тут Мамед замолчал, хотя самое время было бы поклониться хозяину хаммама, подошедшему к нему совсем близко.

Это был статный и красивый мужчина, обладатель черных глаз и сходящихся бровей, с аккуратно подстриженной бородой, и облик его внушал почтение, но странным показался Мамеду сверток, что хозяин хаммама нес под мышкой. А нес он немалой величины предмет, обернутый старым шелковым платком, и с края платок разошелся, и виден был угол книжного переплета, и свисал заложенный между страниц плетеный шнурок, желтый с голубым.

Хозяин хаммама быстрым взглядом смерил Рейхана и Мамеда и, ловко скользнув между ними, исчез в воротах раньше, чем Мамед опомнился от своей растерянности.

– Не нужно было мне сегодня пить это вино из фиников, – сказал Мамед Рейхану, как бы оправдываясь за свою нерасторопность и изумление. – Воистину, покарал меня Аллах, лишив всякого соображения! Идем, о Рейхан, догоним его!

– Ты прав насчет соображения, о господин, – отвечал ему Рейхан. – Если мы сейчас войдем в хаммам, то поднимем шум на весь город. Ведь сегодня там женский день.

– Я напрочь забыл об этом, о Рейхан… – пробормотал Мамед. – Странные дела творятся сегодня со мной попущением Аллаха великого. Неужели все это – из-за кувшина финикового вина, которое и вином-то по-настоящему назвать нельзя, ибо оно – не из винограда? Я всегда полагал, что оно дозволено правоверным…

– Очевидно, тебе, о господин, лучше было бы сегодня обойтись молоком, – заметил Рейхан.

– Да, бывало, что пили люди молоко, являя тем самым свою глупость, особенно если владела ими скупость или у них были слабые поджилки, – сердито отвечал Мамед, – но мы, слава Аллаху, не из таких!

И Рейхан низко склонил голову, как бы признавая превосходство Мамеда над презренными, пьющими молоко, но поскольку чернокожий был огромного роста, а Мамед – роста невеликого, то и увидел несостоявшийся рассказчик, что поклон был всего лишь способом скрыть внезапную и неудержимую улыбку.

Сбежавшая от Мамеда с Рейханом банщица влетела в ворота хаммама, едва не сорвав висевшую перед входом занавеску – знак того, что в этот день баня принадлежит женщинам. Она столкнулась с выходящими из раздевальни посетительницами, отскочила назад, извинилась и вжалась в стенку. Банщица была уверена, что хозяин не воспользуется главным входом, чтобы не смутить женщин, которые еще не закрыли своих лиц покрывалами и изарами, и все же испуг ее был велик.

– Что ты мечешься, о Джейран, порази тебя Аллах? – спросила ее служительница, сидящая у дверей, чтобы собирать у выходящих деньги. – Ты точно старуха, что выжила из ума и не отличает четверга от субботы! Беги в парильню, о несчастная! Тебя заждалась богатая посетительница! Да не смотри на меня так, о исчадье шайтана!

Джейран, не ответив ни слова, метнулась в дверь раздевальни, а женщина схватилась рукой за ладанку, висевшую у нее на поясе, и прошептала довольно громко:

– Чур меня, чур от зла и сглаза, от короткого носа и синего глаза!

В раздевальне Джейран положила на скамью два дорогих кованых браслета, которые держала зажатыми в руке, дернула за шнурок, удерживавший на ее голове изар, но чересчур торопилась – и ветхий шнурок, пришитый к не менее ветхой ткани, лопнул. Под соскользнувшим на пол изаром на девушке была лишь короткая, всего по колено, и широкая нижняя рубаха – правда, чистая, ибо хозяин хаммама требовал от банщиц и банщиков безупречной белизны рубах, повязок и покрывал. Джейран свернула изар, положила на скамью и старательно упрятала браслеты в его складках. Затем она стряхнула с ног кожаные туфли, вышивка на которых истрепалась и залохматилась, и сунула смуглые сухие ступни в большие деревянные башмаки.

Посреди раздевальни был устроен фонтанчик с холодной водой, и Джейран подошла напиться. Но тут из предбанника вышла разносчица воды со своим медным кувшином. Джейран отстранилась, чтобы девушка наполнила кувшин.

– Где ты пропадаешь, о несчастная? – добродушно спросила ее разносчица. – Раздевайся скорее и соберись с силами, ибо тебе потребуется все твое мастерство, о Джейран! Тебя ждет женщина, у которой мощные бедра, тяжелые ягодицы и широкие плечи! И намучаешься же ты, пока разотрешь и разомнешь это тело, клянусь Аллахом!

– Почему ты не боишься смотреть мне в глаза, о Наджия? – спросила Джейран, скидывая рубаху и наматывая на себя в три оборота набедренную повязку. – Разве ты не веришь, что голубые глаза приносят несчастье?

– Прежде всего они приносят несчастье тебе самой, о Джейран, – сказала рассудительная Наджия, на которой тоже не было ничего, кроме набедренной повязки, обмотанного вокруг головы полосатого покрывала и деревянных башмаков. – Все зло, какое только могут причинить твои глаза, они, по воле Аллаха, причиняют тебе самой. Так что на мою долю уже ничего не осталось и опасаться бессмысленно!

– Права ты, о Наджия, – сказала Джейран, – и не вижу я средства к спасению.

– На твоем месте я бы прежде всего выкрасила волосы, – заметила Наджия. – Ибо я и раньше служила в хаммамах, пока меня не переманил наш господин, и видела много женщин, не только черноволосых, но и светловолосых, и даже с волосами почти белыми. Но ни у кого и никогда не видела я серых волос, и это воистину наказание Аллаха. А если ты выкрасишь их хной, то они, возможно, даже станут мягче и не будут торчать наподобие колючек. Можно и так насурьмить глаза, что они будут казаться черными…

– Мы целые дни проводим в помещениях, где воздух насыщен водой, и вода оседает на наших лицах, о Наджия, и мои насурьмленные глаза будут еще хуже, чем ненасурьмленные, – упрямо возразила Джейран. – И можешь не говорить, что мне нужно больше есть, и есть сладкое и жирное! Раз уж Аллах не дал мне груди и бедер, какие нравятся мужчинам, то не спасут дела ни пилав из риса с изюмом, ни лепешки из плотного теста!

С этими словами она покинула раздевальню и, торопливо обматывая вокруг головы покрывало, захватывая его складками пряди рассыпающихся волос, воистину серых, жестких и прямых, вроде конского хвоста, вошла в предбанник, а затем и в парильню.

И в предбаннике, и в парильне стоял невероятный галдеж, особенно в парильне, поскольку она была велика, и много в ней было устроенных по кругу ниш, а в середине имелся большой водоем с подогретой водой. И если из ниш доносилось лишь негромкое и блаженное кряхтенье, да изредка – вскрик от неловкого движения банщицы, то над водоемом, где плескались, плавали и ныряли обнаженные женщины, висел звон радостных голосов.

Джейран обогнула водоем и подошла к той нише, где обычно трудилась. Там действительно ожидала ее посетительница средних лет, которую Аллах щедро наделил всем тем, что привлекает мужские взоры, и она лежала на возвышении обнаженная и стонала, а две ее невольницы смачивали ей головную повязку холодной водой и почтительно ее утешали.