Максим и Фёдор - Владимир Шинкарёв

И говорит дьяволу: хочу стать умным. А дьяволу того и надо. Раз – и стал Максим умным, как… Как два Платона. Долго сидел Максим такой умный и ничего не говорил. Открывал было рот, чтобы сказать что-то, но снова его закрывал.

(Петр разливает с нетерпением).

ВАСИЛИЙ: И был его ум так велик, что сам мог понять свою ущербность. Ведь один ум – что с него? Разве философом делаться, или математиком, или вождем народным. Ну и что?

ПЕТР: Как, ну и что?

ВАСИЛИЙ: Ты же сам говорил – помешались на самоочевидности разума?

ПЕТР(раздраженно): Видел я, куда ты клонишь… Если бы ты, западник, не был пьян, вспомнил бы, что Фауста Мефистофель этим и искушал:

Лишь презирай свой ум да знанья луч,Все высшее, чем человек могуч…Тогда ты мой без дальних слов!

ВАСИЛИЙ: Вот расскажу тебе такой случай. Был я на конференции по Достоевскому – хорошо, здорово, все докладчики – ученики Лотмана да Бахтина. Кончилась конференция, начались обсуждения… Выходит старичок какой-то, аж трясется от волнения. Он вовсе не готовился выступать, он вообще говорить не умеет "как по написанному"; просто очень любит Достоевского. этот старичок очень рад и взволнован, что услышал столько мудрых речей, ну и хочет поблагодарить, как умеет, этих мудрецов, да все не складно говорит, волнуется очень. И вот эти мудрые люди, наизусть Достоевского знающие (ты учти – именно Достоевского!), начинают над ним ржать! Куда, мол, со свиным рылом в калашный ряд! А? Вот тебе и ум. Что бы тут сказал Федор Михайлович?

(Петр разливает).

ВАСИЛИЙ: Эти докладчики очень умные, прямо страх, какие умные! Да не ущербен ли ум один?

Ну ладно, вот и Максим почувствовал это. Слушай, ты мне вермута в водку налил! А что Максиму делать? Что еще попросить? Пискнул было в отчаяньи, что чего там мелочиться, – раз путь Бога теперь недоступен – делай меня антихристом. Бес ему: нечего, нечего, много таких желающих, – а сам-то рад, думает – дело в шляпе.

Тут Максим очнулся, головой встряхнул, опомнился, да не совсем. Ну тогда, говорит, хочу благодати Божьей.

Бес на него только шары выкатил. Опомнился Максим, засовестился, улыбнулся горько. Как ему с бесом бороться? Бог-то простит…

ЖИТОЙ(входя): Да они уже вермут открыли! Самойлов, давай-ка!

(Житой разливает, Самойлов с мудрым видом настраивает гитару).

ПЕТР: Ты нам-то налей.

ЖИТОЙ: Да налью, не ссы! (разливает). Мотин, ты так до утра и проспишь?

ВАСИЛИЙ: Пусть спит, у него действительно работа хреновая.

ПЕТР(Василию): И чем дело кончилось?

ВАСИЛИЙ(после паузы): Да ладно… Как-то не знаю уже. Ну победил Максим, остался, правда, без ума, да и из Японии своим ходом добирались.

ЖИТОЙ: Кого победил?

ВАСИЛИЙ: Да нет, я так…

ПЕТР(строго): При чем здесь Кобот? И работа?

ВАСИЛИЙ: Непричем, успокойся.

ПЕТР: А помнишь, как Максим: и ты доиграться хочешь? И с дьяволом со своим этим вечно… Такую байку меньше всего к Максиму можно отнести. Да ты уж пьян, вижу!

ЖИТОЙ: Нормально выпили!

(Самойлов с сосредоточенным видом играет отрывки разных ме- лодий. Он играет очень быстро и чуть трясется.)

САМОЙЛОВ(хлопнув себя по колену): Э, Лешка, наливай, поехали!

ЖИТОЙ: А! Чего там! Давай! (разливает).

САМОЙЛОВ: Ну, начинайте, что хотите, а я продолжу. Любую песню.

(Небольшая пауза).

ВАСИЛИЙ:

Гул затих, я вышел на подмостки.Прислонясь к дверному косяку.Я ловлю в далеком отголоске,Что случится на моем веку.

САМОЙЛОВ(подхватывает):

А в это время –На столе стояли три графина.Один – с карболовой водой.Другой – с настоем гуталина.А третий – и вовсе был пустой!

(замешательство, смех).

ЖИТОЙ:

Из-за острова на стрежень,На простор речной волныВыплывают расписныеСтеньки Разина челны.

САМОЙЛОВ и ЖИТОЙ (хором):

А на столе стояли три графина.Один – с карболовой водой.Другой – с настоем гуталина.А третий – и вовсе был пустой!

(общий смех).

ПЕТР(с поганой ухмылкой):

Земную жизнь пройдя до половины,Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины.

ВСЕ(хором, с ликованьем):

А на столе стояли три графина.Один – с карболовой водой.Другой – с настоем гуталина.А третий – и вовсе был пустой!

ПОЕДЕМ В ЦАРСКОЕ СЕЛО?

Как-то вечером Василий со стаканом пива в руке говорил:

– - В Пушкине, сколько раз приезжал, каждый раз в пивбаре раки бывали.

– - Почем? – спросил Петр.

– - По одинадцать копеек штучка.

– - Крупные?

– - Да нет, мелкие вообще-то… Не в этом дело, ты когда- нибудь видел, чтобы в пивбаре раков давали?

– - Видел, – из гонора ответил Петр.

– - А где это – Пушкин? – спросил Федор, сворачивая ногтем пробку.

– - Как где? Ты что, не был? Под Ленинградом, на электричке двадцать минут.

– - Так чего, поехали? – осведомился Федор в сторону Максима, развалившегося на кресле, как Меньшиков на картине Сурикова. Максим безмолвствовал.

– - Когда, сейчас что-ли? – спросил Петр.

– - А когда?

– - Надо ж с утра, в выходной; там в парк cходить можно.

– - Поехали в выходной.

– - Идите вы в жопу со своим Пушкиным, – прервал разговор Максим, – пацаны, раков они не видели.

Он встал, уже стоя допил пиво, подошел к раскладушке и, сняв ботинки, лег. Раздался звук, как если бы, скажем, два отряда гусар скрестили бы шпаги.

– - А чего не съездить? – сказал Федор.

– - Какого ляда туда тащиться… – после долгой паузы, когда никто уж и не ждал ответа, объяснил Максим.

Да, конечно, трудно и представить Максима и Федора вне дома или его окрестностей, хотя поди ж ты – были в Японии…

– - А чего, поехали в субботу? – не унимался Федор.

– - Вали хоть в жопу, темноед, – проговорил Максим.

– - Почему темноед? – удивился Петр.

– - Потому что ночью встанешь поссать, а он сидит на кухне в темноте голый и жрет чего-нибудь из кастрюли.

Все засмеялись. Федор особенно умиленно.

– - С похмелья! С похмелья-то оно конечно! А у Кобота всегда в кастрюле суп есть!

Налили по пиву.

– - Петр, дай-ка бутылочку, – лежа головой к стене крикнул Максим.

Петр подал бутылку пива; Максим, как больной, кряхтя повернулся и стал пить.

– - Ладно, – сказал он, утирая пену с губ, – сегодня понедельник? В субботу поедем, только теперь уже точно.

– - Ну, а я про что говорил? Я же говорил! – развел руками Федор, многообещающе улыбаясь.

На следующий день ученики прямо с работы приехали к Максиму и Федору, чтобы все подробно обговорить, приготовиться, точно все наметить.

У Петра в эту субботу оказался рабочий день, но он договорился об отгуле, хотя ему и не полагалось. Пришлось выклянчивать, обещать всякое. Особенно трудно объяснить, зачем понадобился отгул. Не сказать же прямо – договорился в Пушкин поехать – не пустят! В воскресенье, скажут, поезжай. У Василия все вроде было нормально, хотя сама работа ненадежная – в любой день могли отправить в командировку – правда, всего на один день.

Сидели часа три и почти не пили – считали, сколько денег надо, да во сколько выехать, что брать с собой. Федор неожиданно для всех очень беспокоился, приговаривал: "Пальтишко взять не забыть, ватничек захватить", – хотел, чтобы все было тщательно распланировано, суетился. Обычно он совершенно ни о чем не заботился – есть ли деньги, заплачено ли за квартиру, есть ли в доме еда – все ему до лампочки, в чем спал (а спал он обычно одетый), в том и гулял везде. Тут же его будто подменили. Поездка в Пушкин казалась ему совершенно необыкновенным, чудесным делом, которое ни в коем случае нельзя пустить на самотек. Максим тоже вел себя необычно – никаких высказываний типа "да ну в жопу", ко всему внимателен, даже разрешил Федору взять ватник. Видно было, что они с Федором и до прихода учеников долго говорили.

В конце концов решили: вино и продукты купить на следующий день в среду, чтобы уж не дергаться, деньги на это достанет Петр – продаст в обеденный перерыв свои книги по искусству, деньги передаст тут же Максиму, который сам вызвался все купить. На том и разъехались.