Иная сила - Вадим Сухачевский

— Нет, — ответил фон Штраубе. — Да простите меня, отец, я о подобном тоже думал. Но такое никак невозможно — ведь мы отсутствовали долго, а в доме проживает более десяти человек, и за это время, вероятнее всего, балка обрушилась бы на голову кому-нибудь другому. Это мог сделать лишь тот, кто знал наверняка, что я вот-вот вернусь.

— Что ж, — сказал комтур, — достохвально, что вы обуздываете чувства разумом и не отрицаете с маху любой возможности, пока не взвесите все pro и contra . Уверен, это еще не раз поможет вам в жизни… Однако, не скрою, рад, что не нахожусь под вашим подозрением, — прибавил он. — Рад потому, что в таком случае вы, возможно, мне доверитесь и выслушаете мой совет.

— О, безусловно! — подтвердил фон Штраубе.

— В таком случае совет мой таков, — сказал граф. — Поскольку на подозрении только трое, а проживают эти трое и вовсе лишь в двух местах, то надо без промедления, сейчас же наведаться к ним, посмотреть, у себя ли они, а главное, взглянуть, как они воспримут ваше внезапное появление в полном здравии.

Фон Штраубе согласился, что так оно, пожалуй, будет вполне разумно. Не тратя времени на переодевание, в несколько шутовских этих кирасах они вышли из дома Литты, тут же остановили экипаж и очень скоро были возле дома братьев Жака и Пьера.

Прислуга, единственная на весь дом, получив от Литты для большего откровения серебряный гривенник, тут же выложила, что те двое «басурман в жалезах», едва снявши свои «жалеза», тотчас куда-то отбыли и воротились назад «вот толькось».

Граф постучал в дверь их небогатых чертогов, однако никто не спешил отворять. Тогда Литта и фон Штраубе стали колотить уже в четыре руки. Но и после того прошло немало времени, пока дверь наконец отворилась и на пороге появился брат Жак в одном халате на голое тело.

При виде комтура и фон Штраубе он смутился до крайности. Ах, только ли смущение это было? Нет, пожалуй, еще и испуг.

— Граф?.. Брат Штраубе?.. — проговорил он. — Чем обязан?..

— Одним обстоятельством, — строго сказал комтур, — объяснять кое сейчас не время. По праву старшинства желаю знать, куда вы с братом Пьером отлучались только что.

— Но… мой комтур!..

— Извольте ответить, — перебил его граф.

Из соседней комнаты, наспех одетый, появился брат Пьер. Он-то и дал ответ, очевидно слыша начало разговора:

— Мы с братом Жаком ходили купить вина…

— Хотели согреться, очень уж продрогли, — пояснил брат Жак, розовый от смущения. — Однако же, отец мой…

Комтур снова его перебил:

— Мало вам, что с утра были пьяны?

Братья смиренно опустили глаза.

— Но я сейчас тут не затем, — продолжал граф, — чтобы отчитывать вас за пьянство, на то еще будет время. Сейчас хочу спросить о другом: почему вы отправились сами, коли так продрогли, а не отправили в винную лавку прислугу? — И поскольку рыцари, потупя взоры, молчали, поторопил их: — Я жду немедленного ответа, нечего раздумывать над каждым словом!

— Она бы не пошла… — выдавил из себя брат Жак.

— Прислуга? — удивился комтур. — Она что, сиятельная графиня?

— Она бы не пошла, — пояснил брат Пьер, — потому что хозяин лавки все равно бы не отпустил для нас в долг.

— Ясно, — криво усмехнулся Литта. — Должно быть, уже изрядно ему задолжали. Славную, как я погляжу, ведут жизнь в Санкт-Петербурге монахи Ордена!.. Но почему же он вам-то в долг отпустил?

— Это было не в долг, — угрюмо ответил брат Пьер. — Я отдал ему золотую цепь.

— Бог мой, орденскую цепь?! — вырвалось у комтура.

— Но мы бы выкупили ее у него! — поторопился вставить брат Жак.

— Вскорости непременно бы выкупили, — подтвердил брат Пьер.

— Из каких же это интересно денег, если вы, как тут говорят, в долгах что в шелках? — желчно спросил граф.

— Но… — сказал Пьер.

— Но… — сказал Жак.

Комтур топнул ногой:

— Клещами из вас вытаскивать?!

— Но император, мы так поняли, теперь милостив к рыцарям Ордена, — первым нашелся с ответом брат Пьер, — и мы полагали, что дела Ордена скоро поправятся.

— Они уже поправились, — сухо сказал комтур. — Но именно дела Ордена, а не пьяниц, кои числят себя его монахами. И если вы разумели, что я стану сорить деньгами, чтобы мои монахи пьянствовали безо всякого стыда, то вы, Господь тому свидетель, пребываете в сильном заблуждении. Будучи казначеем Ордена, говорю это вам со всею твердостью, чтобы вы не спустили в винной лавке всю одежду в уповании на то, что я стану ее выкупать. — С этими словами он повернулся к фон Штраубе: — Пойдемте из этого гнезда разврата, мой сын. Теперь, когда мы кое-что прояснили, нам с вами есть, пожалуй, о чем поговорить.

Оставив совсем поникших рыцарей, они покинули дом и уселись в ожидавший их экипаж. Литта приказал кучеру ехать на Фонтанку, где обретался отец Иероним, затем обратился к фон Штраубе:

— Ну и что вы на все это скажете, сын мой?

— По-моему, все достаточно подозрительно, — проговорил барон.

Литта чуть заметно улыбнулся.

— И что же именно? То, что братья пьяницы? Этим, я думаю, было бы трудно вас удивить. Однако вы их все-таки подозреваете. Что ж, я слушаю ваши резоны, а сам возьму на себя роль адвоката дьявола — это зачастую весьма помогает выявлению истины. Итак…

— Они вполне имели возможность, — сказал фон Штраубе, — опередить нашу карету (мы ведь ехали неспеша), подстроить мне ловушку, на обратном пути купить вина и со всем этим обернуться до нашего к ним визита.

— Все так, — согласился Литта, — но хочу вас все же предостеречь. Имели возможность — вовсе не означает, что они это в действительности проделали. Хотел бы услышать от вас более веские подозрения.

— А вы обратили внимание на то, как они держались? Они не могли скрыть, что смущены и даже испуганы; надеюсь, вы заметили это.

— Да, сие безусловно, — кивнул граф. — Но причину их смущения можно, поверьте, объяснить и совсем иначе. По праву адвоката дьявола придержу это на финал… Слушаю вас дальше — ведь вы еще что-то наверняка заметили.

— Вино, — сказал фон Штраубе. — Вы обратили внимание, что за вино стояло на столе?

— Не вы одни столь наблюдательны, — улыбнулся комтур. — Да, это была бутыль «Вдовы Клико». И какой же, интересно, вывод вы отсюда сделали?

— Вывод — что они были не искренни. Они сказали, что купили вина, дабы согреться. Но «Вдова Клико» не греет вовсе. А это самое дорогое из французских вин, и приобретать его только ради согревания тела способен лишь глупец. Для этого подходят многократно более дешевые русские напитки.

— Bravo! — воскликнул граф. — Оказывается, вы и в подобных материях разбираетесь, мой Штраубе!.. Нет, нет, я сие не в укор вам говорю, а напротив — воздавая должное вашей наблюдательности. Но простите, что перебил. Я весь внимание, крайне любопытно слушать вас.

— «Вдову Клико», — продолжал фон Штраубе, — сколь мне известно, пьют, празднуя успех. И если они были уверены, что их ловушка оправдала себя и я мертв — то вот вам и повод для празднества. Не думаю, чтобы у них имелись какие-то собственные причины меня убивать, они это могли сделать только по чьему-то указанию, и уж наверняка не бесплатно. Тут можно и цепь заложить в расчете на деньги, которые не замедлятся.

— И снова же bravo ! — похвалил его комтур. — Весьма убедительные рассуждения… Но… — вздохнул он, — к сожалению, они чрезвычайно однобоки. Я не берусь утверждать, что вы не правы, однако же надо посмотреть на все и с другой стороны, без того истина неминуемо ускользнет. Те же самые наблюдения позволяют сделать и совсем иные выводы, и действия братьев могли быть куда менее преступны, хотя, увы, тоже греховны. Что касательно меня, то я больше склонен именно к такому объяснению.

— Что вы имеете в виду? — спросил фон Штраубе.

— Что ж, начнем со «Вдовы Клико». Вы изволили заметить, что его пьют, желая отпраздновать успех. Но упустили то, что его также называют напитком любви. Впрочем, будучи монахом, вы могли этого и не знать.

— Вы хотите сказать, — смутился фон Штраубе, — что они ждали женщин?

— Ах, sancta siplicitas[Святая простота (лат.)] ! — воскликнул комтур. — Да зачем им женщины?! Разве вы не слыхали о прочной связи между мужчинами?! Разве вы не видели, какие взгляды бросают друг на друга братья Пьер и Жак?!

— Вы хотите сказать?.. — Фон Штраубе почувствовал, что краснеет.

— Ровно это самое и хочу, — хмуро подтвердил граф. — И увы, тут я бессилен что-либо сделать. Вы, быть может, не знаете, но еще во времена крестовых походов монахам всех рыцарских орденов самим папой дана была индульгенция на сей счет, дабы уберечь их от другого греха — от плотского соития с сарацинками. Только неискушенный человек вроде вас мог не заметить, что поведение братьев — это поведение неразлучных влюбленных; но я уже достаточно повидал на своем веку, чтобы не суметь этого понять! И вот представьте себе, что молодые любодеи после аудиенции у самого императора и после щедрых императорских посулов вдруг уверовали, что сам Господь воспоможет им вырваться из нищеты. О, они на седьмом небе от счастья! А счастье только подкрепляет любовь. Им не жаль даже фамильной цепи ради любовного напитка — отсюда и бутыль «Вдовы Клико», появившаяся на их столе. Отсюда и их смущенный, даже испуганный вид — они ведь, должно быть, решили, что я прибыл изобличить их в грехе… Ну а то, как был одет брат Жак? Уверен, что перед тем, как набросить на себя халат, он был в одеянии Адама. Когда мы ворвались, они уже уготовили себя к самым нежным утехам… Простите, сын мой, что я так подробно все обрисовал, но мы же с вами ищем истину.