Сенсация по заказу - Фридрих Незнанский

Оказалось, почерковедческую экспертизу Смагин не проводил, потому что предъявил предсмертную записку Белова трем его сотрудникам (Майзелю, Кол-дину и какому-то Ляпину), и все опознали почерк шефа.

— Значит, вы уверены, что это самоубийство?

— Конечно. Я прокурору Григорьеву так и написал. Он изучил материалы и согласился. Дело закрыл. — И добавил с легкой тревогой: — По-моему, он опытный специалист…

То, что Смагин нервничал, было немудрено. Он, молодой следователь областной прокуратуры, то есть, в сущности, московской, собрал весь материал и предположительно классифицировал происшествие как самоубийство. Прокурор такое мнение подтвердил и дело закрыл. Точка. Но Колдин и Гордеев настаивают, что совсем даже не точка.

Турецкому сейчас нужно было, чтобы Смагин не мандражировал, а четко отвечал на его вопросы.

— Опытный так опытный. Ладно. Вы сказали: за время, которое прошло с момента смерти. А что определил врач, сколько времени прошло с момента смерти?

— Пять-шесть часов. Так врач сказал.

— То есть время смерти Белова… — Турецкий вопросительно смотрел на младшего коллегу.

— Между одиннадцатью и двенадцатью часами.

— Хорошо. Хотя что же тут хорошего… Да, а как насчет самого выстрела? Никаких, даже косвенных, свидетельств нет?

— Выстрела никто из соседей не слышал, возможно, потому, что был день и все были на работе, — уточнил Смагин, упреждая следующий вопрос о возможных свидетелях. — А те, кто оставался, — пенсионеры, и они…

— Старые и глухие, — закончил за него Турецкий.

— Вроде того. А Колыванов хоть и не глухой, но спал. У него ночная работа была.

Неплохой паренек, подумал Турецкий. Шустрый. Надо его запомнить. А впрочем, зачем запоминать, когда можно…

— Слушайте, Смагин, вы чем сейчас занимаетесь? На службе я имею в виду.

— Я… у меня есть дело о поджоге на чердаке… и еще там по мелочи… — Смагин покраснел как красна девица. Что-то почувствовал. Интуиция — это хорошо, пригодится.

— По мелочи, значит. И как, интересно?

— По-всякому. Работа же.

— Это точно, — кивнул Турецкий, вполне удовлетворенный философским ответом. — А вас не задевает неприязненное отношение обывателей?

— Когда это? — удивился Смагин.

— Или вы его просто не замечаете? Я имею в виду то, как в обществе относятся к правоохранительным органам. Вы же понимаете, что неоднозначно. Или однозначно плохо. А уж в кругу ваших сверстников — так небось и подавно. Смеются, наверно, над вами, иронизируют, а? Как вы это переносите?

Турецкий намеренно не смягчал выражений: он хотел видеть реакцию Смагина. Реакция оказалось очень простой.

— Я на это внимания не обращаю, Александр Борисович, это пустая трата времени. Я служу своему делу, как умею, как меня научили, и… горжусь своей работой. Я думаю, что я — на своем месте.

Турецкий даже подивился: такие слова не из телевизора или газетных передовиц, а вживую, от нормального человека, услышишь нечасто.

А Смагин продолжал:

— Если кто-то считает, что нашей работы нужно стесняться, так это только потому, что мало о ней знает. А ведь в прокуратуру попасть работать не так-то просто. Уж вы-то понимаете! Во-первых, такое образование нужно еще суметь получить, а во-вторых, нужно постоянно доказывать свою профпригодность. Рутины, конечно, много, но ведь должен же кто-то отделять зерна от плевел.

Теперь Турецкий был не только удивлен, но даже немного растроган, словно увидел в этом мальчике себя самого двадцатилетней давности. Тоже ведь собирался горы сдвинуть… Ну а что, может, даже и вышло немного. По крайней мере, стыдиться точно нечего, господин государственный советник юстиции третьего класса.

— А что вы скажете, Смагин, если я попрошу ваше начальство откомандировать вас ко мне, пока я этим делом занимаюсь?

— Самоубийством Белова? — спросил Смагин чуть дрогнувшим голосом.

— Или убийством, кто знает. В этом и есть суть проблемы.

— Александр Борисович, вы не шутите — насчет «откомандировать»?

— У меня на это времени нет, коллега.

Смагин был в полном восторге и смотрел на Турецкого влюбленными глазами.

Вероятно, подумал Турецкий, парень поглощен не столько работой, сколько смутным предчувствием раскрывающейся жизни. Наверно, ему уже рисуется новая жизнь, полная удивительных приключений и государственных тайн.

У Турецкого зазвонил мобильный. Если жена, то жизнь удалась, загадал Александр Борисович, а если Меркулов… то тоже удалась.

— Алло?

— Саша, ты нужен на работе. — Это был Меркулов.

— Скоро приеду. Надеюсь, там у тебе не новый Шляпников меня дожидается?

— Генеральный дожидается.

— Ого!

Турецкий попрощался со Смагиным и пошел к своей машине. Потом остановился и крикнул:

— Слушайте, Олег, а это ведь довольно одинокое занятие — бег на длинные дистанции, а?

Смагин немного подумал, прежде чем ответить, но сказал твердо:

— Ничего, мне нравится.

Пять минут спустя Смагин ел мороженое (ягодное, в пластиковом стаканчике, 13 рублей), вышагивал по тротуару и счастливо улыбался, подставив лицо нежестокому еще утреннему московскому солнцу. Рядом кто-то пару раз нажал на автомобильный клаксон. Смагин посмотрел налево и увидел медленно двигающуюся «Волгу» Турецкого.

Не останавливаясь, Турецкий спросил в открытое окно:

— Забыл спросить. Нашли что-нибудь любопытное при обыске? Что-нибудь стоящее?

— Да нет как будто. Документы всякие научные… но это же в порядке вещей… Да и Майзель никакого интереса к ним не проявил — я ему показывал… Ну дневники Белова потом, — стал перечислять Смагин.

— Стоп! Шутишь?! — Турецкий перешел на «ты» и сам этого не заметил, а Смагин вообще воспринял как должное.

— Почему? В деле же все есть.

— Да я еще твоего дела в глаза не видел! Смагин оторопел:

— Как же так, Александр Борисович…

— Залезай в машину! — Турецкий остановился. Подождал, пока Смагин заберется в кабину. — Подвезу тебя на работу… Да вот так, как видишь, работаем. Пока что ты — мое дело. А ты уже решил, я тут тебе экзамен устроил?

— Ну, честно говоря… — смутился Звягин.

— Был у него дома сейф или какое-нибудь подобное место, которое хорошо запиралось?

— У Белова?

— Да!

Смагин почувствовал, что Турецкий отчего-то нервничает, и стал отвечать предельно быстро.

— Сейфа не было, а вот ящики стола, где у него всякие чертежи и формулы лежали, в принципе запирались. Но так они все открытые были.

— А сколько их всего? Смагин ответил без запинки:

— Три. Двухтумбовый стол.

— Закрываются на разные ключи?

— Нет, все на один, я проверял.

Интересно, подумал Турецкий. От стола, где рабочие документы, ключ есть, и ящики даже не закрыты. Зато от спальни ключа нет, и она закрыта, хотя в кабинете Белов спать никак не мог. О чем это говорит? Нет, не так. Надо задать вопрос: на что это намекает? Если допустить (принять?) версию об убийстве, то некто закрыл спальню и забрал (спрятал?) ключ, чтобы Белов не смог воспользоваться выходом на балкон, на который можно было попасть только через спальню, значит…

— С балкона на балкон там легко перелезть?

— Нетрудно, — кивнул Смагин.

…значит, убийца (если он все-таки был!) собирался гарантированно побеседовать с Беловым (чтобы тот не удрал) либо просто подстраховался.

— Вскрытие проводилось? — задал Турецкий последний формальный вопрос. Все равно результаты вскрытия будут на первом же документе в деле после постановления прокурора.

— А зачем? — удивился Смагин. — Смерть наступила… В результате сами знаете чего.

— Выстрела в голову?

— Вот именно.

— А наличие в организме отравляющих веществ? Наркотических? Психотропных препаратов? — раздраженно сказал Турецкий. — Ты спрашиваешь как преступник. «Зачем?» Затем, что жмурика надо исследовать со всех сторон на предмет насильственной смерти, что бы там кому ни казалось. Как бы нам теперь вообще эксгумация не потребовалась…

Глава третья

Генеральный прокурор Владимир Михайлович Кудрявцев встретил Турецкого радушно, словно утром не виделись.

— Александр Борисович, у меня к вам деликатный вопрос.

— Догадываюсь. О Шляпникове.

— От вас ничего не скроешь. Как его проблема?

— Владимир Михайлович, мы не можем всерьез ею заниматься. Вы же не распорядитесь завести дело, верно? Это слишком частная ситуация. В общем, я порекомендовал господину Шляпникову хорошее детективное агентство. Ему там помогут.

— Хорошо, Александр Борисович, в этом я на вас полагаюсь. — Генеральный чуть ослабил узел галстука и расстегнул пуговицу рубашки. — Жарко сегодня… Хотите чего-нибудь освежающего? У меня есть боржоми.

— Спасибо, нет.