Точка пересечения - Ирина Лемешева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И не беда, что душ был на соседней турбазе, а умывальники на улице. Зато каждый вечер крутили кино, и они, накинув кофточки, сидели на деревянных скамейках с жёсткими спинками под абсолютно черным бархатным куполом, с которого гроздьями сыпались звёзды. Мама шептала ей:
– Загадывай желание!
А папа беззлобно шикал на них обоих:
– А ну, тихо! Кино идёт.
А они тихонько смеялись над ним. "Кино идёт!" – как будто, и так было непонятно, без его объяснений.
Когда она подросла, они несколько раз ездили в Прибалтику. Паланга, Каунас, Вильнюс, Рига – одни эти названия уже звучали музыкой. Летние дожди, промытая зелень, напоенный озоном воздух – одно это уже было чудом после раскаленных дней и душных ночей ее родного города. Спокойные, медлительные люди, вкусная еда, вечерние концерты популярной классики в открытых павильонах без стен, только с крышей – на случай дождя, наверное. Сталь Балтийского моря, в котором купались только смельчаки и эти дюны из тончайшего песка, перекатывающиеся, как живые. И сосны. Это был её пейзаж. Её погода. Но ведомственный санаторий ее мужа был в Сочи. И потому они тут.
Как-то утром совсем не хотелось вставать. Сослалась на плохое самочувствие и осталась в номере. Долго валялась в кровати, потом спустилась на завтрак, позже сидела на балконе, пытаясь читать. Включила радио. И услышала эту страшную новость. Авиакатастрофа. Погибла их команда, родной "Пахтакор".
Она любила футбол. Правильнее, его любил папа. А она садилась с ним рядом, желая просто составить ему компанию. Втянулась, знала всех поименно и болела только за них, за своих.
И вот такое несчастье, такой ужас. Она зарылась головой в подушку, думая о том, что творится сейчас в Ташкенте и у них дома. Не спустилась на обед. Не хотелось ничего – ни есть, ни пить. Анатолий пришел после обеда, увидя ее лицо, спросил, что случилось.
– Ты не слышал?
– Нет, а что?
– Про "Пахтакор", – выдохнула она.
– А, да, что-то говорили на обеде. Авиакатастрофа, вроде? Ужасно. Я в душ.
Она лежала, оглушенная этим его "я в душ", понимая, что за год совместной жизни совершенно не узнала этого человека, своего мужа.
Вспомнила, что как-то, сидя в салоне, услышала разговор родителей на лоджии.
– Не пойму я его, – говорил отец. – Чужой какой-то, не свой. Как за ширмой живёт.
– Тихо, Сема, – полушепотом одернула его мама .– Просто взрослый он, серьезный. Такой пост занимает.
– Пост, пост, – раздражённо ответил отец. – Жаннке-то нашей не с постом жить, с человеком.
– Погоди, вот, дай Бог, будут жить отдельно, детишки пойдут, все войдёт в норму. Не чувствует он себя здесь, у нас, комфортно.
– Вот и я о том. Чужой – он и есть чужой.
Они ещё немного пошептались там, на лоджии, но она больше ничего не услышала. Мама гремела тарелками, накрывая на стол, и скоро ее позвали обедать. А Анатолий? Вроде, был в очередной командировке.
Она вспомнила почему-то сейчас эту случайно подслушанную беседу, и, как тогда, стало жарко щекам и загорелись уши. Как ее папа, такой простой человек, оказался настолько мудрее и тоньше, чем она, настолько более разбирающимся в людях?
Анатолий вышел из душа, обмотанный по пояс толстым белым полотенцем. По его плечам стекали капли воды, короткие волосы были взъерошены, и без своих очков в солидной тёмно-коричневой оправе он казался младше. Жанна встала, одернув халатик, и демонстративно вышла на балкон. Она сидела там до вечера, пока на небе не зажглись звёзды. Не было никаких мыслей, кроме одной: что эту дату 11-го августа 1979 года она запомнит навсегда.
Они вернулись домой через неделю, и на работе все восхищались, как она посвежела и загорела.
И снова потянулась цепочка из УВЧ, ингаляций, дерсанвалей и электрофорезов. И снова все хвалили ее золотые ручки и дарили цветы и конфеты.
Лола отвела ее к своему парикмахеру – известному на весь город Додику, шевелюра которого, похоже, не знала прикосновения ни расчески, ни ножниц. Тем не менее, он принимал по записи, и с улицы к нему было не попасть. Скептически посмотрев на бесформенную прическу Жанны, он пощелкал языком, похвалил цвет и вынес свой вердикт: надо стричь. В ответ на испуганный взгляд Жанны, спросил:
– Девушка мне доверяет?
– Доверяет, Додик, конечно, доверяет, – закивала головой Лола. – Мы же знаем, к кому пришли.
Постриг хорошо, выпрямил челочку, легонько сбрызнул лаком, совсем по верху, и удовлетворённо пощелкал языком.
С этой новой стрижкой, в дымчатых очках Жанна была хороша. Мама всплеснула руками, обняла. Анатолий не заметил, а может, сделал вид, что не заметил.
Но это уже мало волновало Жанну. Она хотела ребенка. Дочку с темными локонами и толстыми, в перевязочках, ручками и ножками. Хотела гулять с ней по парку, покупать игрушки и завязывать бантики. Читать ей сказки и водить в кукольный театр. Понимала, что об этом думает и Анатолий. С получением квартиры что-то застопорилось, и это тоже его угнетало. Стал более холодным, отстранённым и ещё более молчаливым.
Но на Новый год решили не сидеть дома. Это была инициатива Анатолия. Собиралось несколько пар с его работы, и ему предложили присоединиться. Долго выбирали ресторан – "Узбекистан", "Россию" или Дом Кино.
– Хочешь, пригласи Лану, свидетельницу свою, у нас там и неженатые вроде будут. А вдруг, кто знает?
– Конечно, конечно. Я так рада! – Жанна закружилась по комнате в восторге.
После ее свадьбы они стали перезваниваться чаще, и Жанна знала, что особых новостей у подруги нет. Прошлым летом она закончила институт с красным дипломом, но на кафедре не осталась. И самое интересное, это решение пришло после беседы со стареньким профессором, который, постоянно поправляя галстук, шепнул ей на одном из заключительных экзаменов:
– И не думай об этом, девонька. Жизнь положишь на свою диссертацию, с такой-то фамилией. И что? Будешь тут среди стариков кружиться и на них трудиться. Тебе прямая дорога в переводчицы. Людей увидишь, мир поглядишь. Тем более, что тебя хвалили.
На пятом курсе у них была практика – лучшие с курса работали переводчиками на конференциях и симпозиумах. А Лана была из лучших. Она привлекала, прежде всего, своей внешностью: спортивный фигурой, ростом, осанкой, серьезным взглядом, сдержанными манерами и блестящим владением языком. С ней было приятно работать, это отмечали многие.
А потому, Лида-большая, задействовав все свои связи, устроила дочь на полставки в авиационный техникум, а все остальное время Лана трудилась переводчицей.
Ей это нравилось, но на личном фронте по-прежнему было никак. На такой работе служебные романы не крутили. Многие однокурсницы повыходили замуж за тех физиков – математиков, с которыми они встречали год Кролика. У
