Старое доброе Зло - Генри Олди

Старое доброе Зло

Из тайных архивов Нихона Седовласца, автор неизвестен.

После исчезновения Нихона в Жженом Покляпце собрание текстов в присутствии лейб-стряпчего Антоина Д'Эрнона передано Гувальду Мотлоху, верховному архивариусу Надзора Семерых, для заключения под стражу.

Частично публикуется согласно «Декреталию об утечке», параграф «Альтернативная мифургия: предел допустимого».

Да буду Я!

Небытие отпускало без особой охоты. Чмокало, ворчало, всхрапывало. Краткие всплески сознания, мутного спросонок, — как толчки бьющей из раны крови. Ноздри щекочет (у меня уже есть ноздри?!), освежая и дразня, запах серы. Подземные испарения, рудничный газ, аромат тлена и разложения. Благовония сразу придают бодрость телу. Тело?! — разумеется. Я всегда просыпаюсь в плотском облике. Традиция. Если только полное отсутствие в течение четырех тысячелетий можно назвать сном.

Можно.

Просыпаюсь.

Стали доступны чувства. Не все, жалкий огрызок былого спектра, но и на этом спасибо. Лесным пожаром вспыхнула жадность нетерпения: коснуться, вобрать, насладиться! Тянусь во все стороны душой, существование которой у меня более чем спорно, эманациями, наличие которых безусловно, щупальцами тончайшей тьмы. Прочь! за границы плоти! в ласковый мрак Цитадели. Блаженный озноб сырости впивается в рассудок. Острые иглы кристаллов умбронита, какие растут лишь здесь, веками вбирая боль ожидания, пронзают кожу, вливая сладкий яд обреченности. Глубже, глубже!.. Жаль, сейчас я слишком слаб для этого удовольствия. Хватит, я сказал! Тихое урчание: это поток исконной бленны, подземная река, где мертвое превращается в живое, а живое — в странное, кружась в паводке метаморфоз. Моя колыбель, убежище для спящего Владыки и легионов Хаоса, которые вскоре затопят наружный мир! Твердь и небеса содрогнутся от симфонии «Vexatio Grande»; так было бессчетное число раз, так будет снова — и да будет так во веки веков!

Ах мечты, мечты!

Иногда на меня находит. В позапрошлый раз вообще не хотелось вставать, выбираться на поверхность… Лежу, понимаешь, мечтаю о высоком. Нет, чтобы заняться делом, воплотить грезы в жизнь… А в итоге? Упустил пару веков, сущий пустяк, а едва выбрался наружу — смотрю, ждут. Нехорошо получилось, некрасиво. Вульгарно. Даже Вульрегину поднять не успел.

Вульрегина! Девочка моя!

Я уже хочу тебя.

Входить в твое жаждущее нутро, снова и снова, содрогаясь от болезненного наслаждения; шкворчащие струи бленны омывают нас, единое целое, сплавившееся в пароксизме блаженства. И апофеоз любви — мое тело, опустошенное и безвольное, рвут безжалостные челюсти Черной Вдовы, чтобы останки скользнули в оплодотворенную утробу, растворяясь под напором едкой влаги. Мы сольемся воедино, теснее, чем сотни тысяч любовников. Вечность минет вспышкой молнии, дабы я восстал не из Цитадели, слаб и ничтожен, а из твоей утробы, крошка моя! — обновленный, в мощи и славе, готовый возглавить армады Зла.

Армады ты извергнешь вслед за мной, прежде чем впасть в спячку.

Геремалумы, мортиферы, вектоморбусы, мисерии, формидонты, феррорки, вокафунусы, гестаторменты, мортикулы, либитинии, инфернефусы, бестистраги… И местные искаженцы, кто встанет под мои знамена на поверхности. Правда, с местными будет трудно — за прошедшие века Адепты Света, победители в последней схватке, наверняка извратили природу большинства достойных существ. А самых непримиримых извели под корень. Ничего, справлюсь. Мне не привыкать. В любом случае пора брать в руки кисть и приступать к сотворению нового шедевра. А сопротивление лишь расцветит полотно новыми красками: охра — ненависти, кармин — вскрытых жил, чернь — смерти, алые сполохи пожаров и сверкание стали. Палитра Черного Владыки. В конце концов, без воинствующей добродетели Адептов было бы скучно: создание Царства Зла невозможно вне разрушения.

Что ж, наверху в избытке найдется, что разрушить!

«Наслаждайся!» — вот мой девиз.

Тянусь сквозь вечную ночь Цитадели, нащупывая зародыш Вульрегины. Бессмертная малютка спит, погружена в материнскую слизь Большой Ямы. Властным толчком я пробуждаю девочку, ощутив, как от нее к потоку бленны метнулись отростки кормящих щупальцев. Ешь на здоровье. Пройдет пять-шесть месяцев, прежде чем ты раздуешься до размеров, позволяющих совокупление.

…Присосалась. Чавкает.

Самое время разрешить себе легкую прогулку. Завести знакомства, приглядеться к будущему полю боя. Владыка бодр и весел, чего и вам желает!

— Нор'астор одчайнур, беле строматос а'Мни…

Над головой — небо гнусной, навязчивой голубизны. Хуже, чем глаза младенца! Бесстыже-нагое солнце вместо того, чтобы выжигать глаза (иногда это бывает приятно!), заставляло их слезиться. Экая пошлость! Пришлось опустить вторые, стеклистые веки. Помогло. Заодно пожухла дурацкая зелень травы. Кудрявая радость Адепта! Кстати, насчет «пожухла»… Это веки гасят аляповатую безвкусицу — или начинает действовать мой смертоносный взгляд?

Хотелось бы, но вряд ли.

Рановато.

На запястье села омерзительная эфемерида. Радуга крылышек, длинные усики и нежное продолговатое тельце. Дурашка, подумай, куда тебя угораздило опуститься! Или в тебе, уродце-однодневке, есть тайные ростки Темного Начала?! Никогда бы не подумал… Да и чутье подсказывает: нет. Хотя с моим, еще ущербным восприятием… Вторые веки налились пурпуром. Мрачное свечение окутало гостью. Под взглядом Черного Владыки крылья существа быстро твердели и заострялись на концах, тельце покрыла броня хитина, топорщась шипастыми чешуйками, лапки обзавелись коготками с очаровательными каплями яда на концах; и наконец из-под щитка, прикрывшего уязвимую головку, высунулись кривые жвалы. Прелесть! Чудо! Красота есть смертоносная целесообразность, добровольно обращенная ко Злу. Надо будет запомнить для грядущих поколений…

Тварь с треском расправила крылья. Взмыла в воздух, хищно сделав круг. Растроганно я следил за полетом дивного творенья. И тут жалкая, наивная ласточка решила пообедать. Отчаянный птичий крик, комок перьев, судорожно трепыхаясь, рушится наземь, а дитя Владыки вгрызается в живую плоть, спеша достать сердце, бьющееся в агонии. Изящно. Маленький шедевр: перышки живописно разбросаны, птичка распластана на земле, и в разодранной грудке с деловитым щелканьем копошится малыш-убийца.

С сожалением отрываюсь от радующей глаз картины. Надо будет при случае сотворить крошке достойную пару. Пусть плодятся и размножаются. Но сейчас есть дела поважнее.

И поинтереснее.