Однажды в России, или Z cesku - z laskou - Властимил Петржела

Так вот перед той пресс-конференцией я страшно нервничал. Потому что на самом деле 5-минутная дорога от офиса (чего-то я там опять подписывал) заняла 40 минут, меня уже ждали, а на грязной от размокшего снега улице не было места для парковки. Эвакуироваться из микроавтобуса пришлось почти на ходу, Володя тут же уехал куда-то за угол. Да уж, где еще такое увидишь… Добавлю для полноты ощущений, что спрыгивать пришлось куда-то в грязь и без того нервное настроение усугубилось навязчивой идеей, что я наверняка запачкал костюм…

От вспышек фотокамер в огромном зале можно было ослепнуть. Пожалуй, не покривлю душой, если скажу, что большего скопления народа на пресс-конференциях с моим участием в моей жизни не было. Там уже ждал Мутко, который сел рядом со мной.

Вопросы мне задавали по-русски, и по идее их должен был переводить Иван. Однако, меня подстегивало отчаянное желание как можно скорее проверить себя на знание русского и, честно говоря, я старался понимать все сам и сразу отвечать. Подталкивал меня к активному изучению языка и Мутко, который постоянно твердил о необходимости как можно скорее «заговорить». Пару раз возникала путаница в вопросах и ответах, но об этом мне рассказали уже потом. Отвечая на самые разнообразные вопросы, я старался сделать выводы о журналистах, с которыми предстоит общаться в течение определенного времени. Какого именно я тогда, конечно, не знал.

Первоначальные выводы оказались наиболее верными и впоследствии неоднократно подтверждались на практике. Спортивные журналисты в Петербурге достаточно своеобразны. В большинстве своем, как я уже рассказывал, они не очень здорово разбираются в футболе, и не особо хорошо его знают, по сравнению с чешскими журналистами. Но эти ребята, за некоторым исключением, в целом более благожелательные, я сказал бы, человечные, чем их чешские коллеги. Всегда улыбаются, держатся с подчеркнутым уважением, желают удачи. Они попросту менее желчные. Даже те, с которыми у меня была война (или ее видимость - я даже теперь не могу сказать, что по-настоящему ссорился с кем-то из русских журналистов) рано или поздно смирились со мной. А я, соответственно, с ними. Проблемы? Они, разумеется, были. Когда я ехал в Россию, то не знал многих вещей, не подозревал какие конкретно нюансы ожидают меня.

В частности, сложно было предсказать тот момент, что Петербург - очень консервативный город, а с точки зрения футбольной жизни просто-таки болезненно консервативный. Здесь с подозрением относятся ко всем чужакам, даже к приезжим из других российских городов. Чего уж там говорить об иностранце, который-де приехал пить кровь местных тренеров, есть их хлеб, отнимать возможные рабочие места. Естественно, я подозревал, что с распростертыми объятиями меня встречать не будут. Но представить себе истинные масштабы разрушения чужой психики произойдут после моего появления в Петербурге, понятное дело, не мог. Вспоминаю это потому, что некоторые вопросы журналистов были явно каверзными. Один тип, фамилию которого называть не стану, но коего придется поминать довольно часто, сразу же по окончании официальной части подлетел ко мне и как-то жутко осклабившись спросил, когда я в итоге выучу русский язык. Мол, президент-то утверждал, что я говорю бегло. Понимаю, что язвительная подоплека вопроса адресовалась скорее всего не мне, а Виталию, который что-то там раньше говорил прессе, тем не менее, я сразу понял, что от этого товарища ничего приятного ждать не придется. При этом, задавая дополнительные вопросы, парень как-то неприятно ехидно улыбался, чем порядком выводил из себя. Но за долгие годы работы я научил себя одному правилу - приветствуй каждого человека с улыбкой, даже если он не вызывает у тебя восторга. Особенно, если ты в этот момент идешь в гору. Иначе когда будешь падать, никто не подаст тебе руки.

Меня поначалу донельзя удивляло это умение Властимила быть для всех хорошим. Он улыбался своей ставшей впоследствии за три года фирменной улыбкой доброго дядечки из Голливуда абсолютно каждому встречному, даже находясь в крайней степени раздражения. Более того - с врагами он имел обыкновение здороваться с невероятным радушием, за которым, впрочем, легко угадывалась концентрированная ирония. В смеси с «петржельским» русским языком эффект был потрясающим: «А-а, привет-привет, ты бандит. Что ты там про меня написал дураковин?". После чего, если не спешил, принимался обстоятельно объяснять подвернувшемуся журналисту суть «дураковин». Надо же было словечко придумать! Весь Питер его едва ли не за два дня после появления на свет выучил! Позвольте, кстати, объяснить его происхождение. Вообще любимым ругательством Петржелы на веки веков осталось невинное в общем-то русское слово «дурак»; вполне себе литературное и по сравнению с теми речевыми загогулинами, что вовсю пользуются отечественные тренеры, вовсе не обидное. В чешском языке для обозначения понятий, вроде «ерунда», «бред» или, если брать просторечия, «фигня» существуют слова: «volovina» или «kravina». Оба происходят от «коровы» (в первом случае даже от «вола»), то есть то, что этим называют - ничего не стоит, ноль. Властимил, постоянно держа в уме то, что русский и чешский языки в чем-то похожи, попросту скрестил два слова - к русскому «дураку» приставил чешское окончание «-ovina» и изобрел таким образом величайшее тренерское словечко в истории российского футбола. Поскольку Власта вовсю пользовался им и на пресс-конференциях, делая замечания отдельным журналистам за их творчество, количество коллег, которых Петржела «метил» «дураковинами» росло, что они сами воспринимали даже не без определенной гордости.

Любопытно, что русский мат Властимил так и не освоил, хотя, два-три «слова-столпа» выучил практически сразу. Другое дело, что отложил в сознании где-то далеко-далеко. Знаменитое словно из трех букв не казалось ему выразительным (еще бы! Выучить все возможные конструкции с ним иностранцу невозможно хотя бы потому, что он себе не представит, как такое с различными, так скажем, частями организма можно творить), а что касается прочих, то они были вполне созвучны чешским эквивалентам и их можно было употреблять, не озадачиваясь вопросом, как это будет по-русски.

В потоке всяких рутинных дел я, конечно же, с огромным нетерпением ждал первой встречи с командой. Особенно потому, что слышать про свою новую команду мне за неделю пребывания в Петербурге пришлось очень много чего. И про его лидеров, Кержакова и Аршавина, которые, якобы и раньше не отличавшиеся покладистым характером, окончательно развинтились в сезоне 2002-го года. И про старых футболистов, которые установили внутри коллектива свои порядки, согласно которым молодые футболисты должны были ходить едва ли не на цыпочках. И про Радимова, которого уже вышеупомянутый мной бородатый журналист назвал, задавая мне вопрос, скандалистом и дебоширом, да и комментарии остальных относительно нового приобретения команды отличались уклончивостью. Кого ни спроси, все начинали загадочно улыбаться, пожимать плечами, разводить руками и выдавливали из себя лишь то, что этот «монстр» Радимов очень странный и недисциплинированный. Что же касается Мутко, то он меня тогда, зимой 2002-го, только успокаивал. Дескать, все будет отлично, Радимов вернулся в свой город и за него уже только за это готов быть тише воды и ниже травы, а на поле порвать всех и вся.