Любимый город может спать спокойно. Рассказы - Юлиан Коробков

– Я? Нет. – ответил Рамазан и сел на своё место. – Была бы моя воля, сидел бы в комнате и никуда не ходил. Много лет уж прошло, а страх остался. Вот здесь. – он постучал кулаком себе в грудь. – Говорят душа у человека есть. Так вот страх в душе сидит. Мозгами понимаю, глазами вижу, а душа в комок сжимается и не хочет раскрываться. Боюсь я людей.

– И этих людей, что здесь живут?

– Это волки. Каждый по себе одиночка, а вместе – стая. Разорвут в клочья, а если придётся умереть, то молча, гордо. – он смотрел куда-то вперёд, даже сквозь неё. – Бояться надо тех, кто дружбу предлагает. Не знаешь, что от них ожидать: ложь, а может предательство, фальши, жестокость, безразличие или может трусость. Сашке УДО дали за примерное поведение. На полгода раньше освободился. Я говорил ему, что домой не вернусь, в Москву поеду. Домой я писем не писал, через Санькину мать она узнавала, как мои дела. Через полгода и меня выпихнули. По приезду домой я должен был отметиться у участкового, но домой я не поехал. На вокзале, пока поезда ждал, познакомился с парнем, он предложил рвануть в Питер. И узнал я тогда, что жизнь вовсе не мёд и даже не сахар-рафинад. Всё рассказывать нет смысла. Но бежал я из Питера короткими ночными перебежками, прячась от людей и зверей.

– Отпустите меня домой, пожалуйста. – сказала Эльвира. – Я домой хочу. – и только сейчас заметила в дверях стоящего повара.

Он подошёл к Рамазану. Дотронулся до его плеча. Тот повернул голову в его сторону.

– Пошли спать. – тихо сказал Данил. – Пошли, а? Я помогу.

Рамазан согласился, кивнув головой. Даня помог ему подняться и они вдвоём направились к дверям. Из этой комнаты они вышли в другую, а потом в коридор. Не прошло и двух минут как к ней вошёл Стас, а с ним Максим.

– Ну пошли, я тебя в твою комнату провожу. – сказал Стас. – В бассейн сегодня пойдёшь?

– Пойду. – ответила Эля.

Они вдвоём пошли её провожать до комнаты. Весь путь он что-то объяснял мальчишке.

– Чтоб не потеряться считай шаги и помни, если ты вошёл во вторую дверь, то выйдешь через четвёртую или шестую. Чётные совмещены с чётными. Ты не сможешь войти, например, в третью дверь и выйти через четвёртую. И шагов всегда чётное количество. Потом всё ориентация будет как на автопилоте, идёшь и не задумываешься когда и куда повернуть. Да не ссы, не потеряешься! – он обратился к девушке. – Переодевайся мы тебя здесь подождём.

Стас подошёл к двери, подставил ладонь к замку и сделал поворот. Послышался щелчок. Он толкнул дверь от себя. Эльвира вошла в комнату и включила свет, закрывая дверь за собой. Она переоделась в купальник, накинула халат, взяла полотенце и вышла из комнаты. Они сидели на корточках на противоположной стене и что-то рассматривали в руке.

– Попробуй сам закрыть дверь. – сказал Стас парню, и чтоб Эльвира не видела этого, повёл её в сторону бассейна. – Потом догоняй нас.

Пока Эльвира плавала в бассейне, Макс сидел на пластмассовой скамейке и смотрел на неё, охраняя её халат и тапочки с полотенцем. Привыкши этот час плавать одной, его присутствие вызывало дискомфорт поначалу, но потом она просто перестала обращать на него внимания. С его стороны не было ни репликов, ни комментариев. Вытираясь полотенцем, она попыталась завести с ним разговор, спросила, как его зовут, сколько ему лет? Он молча показал ей рукой на дверь и они вышли из бассейна.

Она долго ворочалась в постели, всё никак не могла уснуть. В голову лезли разные мысли. Но больше всего она хотела позвонить деду и сказать, что с ней всё в порядке, и всё что он увидел в квартире – это не правда!

12 глава

Рамазан вошёл в комнату, где собравшиеся завтракали, оживлённо беседовали. Он только что, час с лишним, плавал в бассейне, но успел переодеться и просушить волосы. Он вошёл бесшумно в середине разговора.

– Имея теперь доступ в её комнату, пришёл бы к неё ночью и поимел бы. – предлагал Олег Максу. С этим мужчиной он вместе возился вчера в автомастерской. Некоторые звали его Лежик, а кто-то Ёршик.

Максим улыбнулся. Он посмотрел на собравшихся за одним обеденным столом парней. Они были разного возраста, разной комплекции, но между ними было и что-то общее, а главное, как они обращали с друг другу с какой-то иронией, но по доброму.

– Ты, чему парня учишь?! – гаркнул Рамазан и все собравшиеся притихли. Он сел за стол, походу это было его место всегда. – Тебе лет сколько? А мозгов как у подростка. – и тут же обратился к Максу. – Не слушай его. Выбрось эту мысль из головы. Только тронь её. Я потом так трону, пожалеешь, что парнем на свет родился! – и обратился к собравшимся за столом. – Я уже сказал и ещё раз повторяю: девушку никто не трогает.

– Это пока. А потом? – спросил Олег.

– А почему до сих пор завтракаем?! Это мне к десяти, а у вас рабочий график с 8:00! Чаи они сидят тут распивают. Реще жуём! Чтоб через 30 секунд тут ни одного не было. За опоздания с каждого вычту! Совсем распустились!

Все тут же начали заканчивать с завтракам. Запихивая в рот бутерброды, запивая чаям, мужчины стали выходить один за другим из-за стола. Рамазан сидел, опустив голову.

– Ну, что ты с утра начинаешь? – сказал Даня, подойдя к нему, поставив перед ним кружку с горячим чаем. – Если у тебя похмелье, никто в этом не виноват. Что головка «боба»?

– Мозги конкретно плющит. – ответил Рамазан. – На улице дождь?

– Нет. Ясно. Ни облачка. – ответил Данил.

– Значит дождь будет днём. Не мозги, а барометр какой-то.

– Спасибо, Данюша. – сказал Олег, выходя из-за стола. – Всё было вкусно. Особенно хлеб. – пошутил он.

– Да иди уж, иди. – махнул на него Даня.

– Макс, ты можешь не торопиться. – сказал Рамазан, размешивая ложкой сахар в кружке. – Я сейчас в город еду, мы тебя подбросим до автомастерской. Лёха, в машине бензин есть?

– Так вчера полный бак заправляли. – ответил водитель.

– Так иди заводи.

– Так не зима же, прогревать не надо. Ключик повернул и поехали.

– Иди, я сказал, дай с человеком поговорить.

Лёха вышел из-за стола, за ним засобирался и Стас.

– Ты в налоговую сегодня заедешь. Бланки возьми.

– Так ещё успеется. До мая далеко. – возмутился Стас.

– Чтоб как в том году, да? Всю ночь сидеть с калькулятором и циферки в клеточки рисовать. По человечески налоговую декларацию заполнить никак нельзя, надо всё в последний момент делать. Аль может до декабря оставим? Чтоб потом сразу за весь год. Эйнштейна во мне увидел?

– Хорошо. Сегодня съезжу. – сказал Стас и вышел из комнаты.

– На обед что готовить? – спросил Рамазана Данил.

– Башка болит. – простонал Рамазан, прикрыв рукой глаза от яркого света.

– Таблетки не забудь свои выпить. – сказал Данил и пошёл к себе на кухню.

– Ну я тогда тоже пойду. – проговорил молодой парнишка, так как за столом он остался один и Макс, который не спеша поедал печенье.

– Богдан, – тормознул Рамазан его, – ты неделю назад обещал стены оклеить. А может у меня со зрением худо?

– Так плёнку не могли подобрать! То остаток остался, то расцветка дерьмо. Я сегодня же сделаю

– Пацан сказал, пацан сделал! Спать не ляжешь, пока всё не доделаешь

– Ладно, понял. – ответил Богдан собрав со стола пустые кружки, отнёс их к Дане на кухню, поставив в раковину. Потом вернулся, забрав ещё последние шесть, по три в каждую руку, и тоже их унёс, вышел через Данину дверь и пошёл готовить раствор. Объём работы бы большой, мог до вечера и не закончить.

За столом остались сидеть Макс и Рамазан. Рамазан попросил, чтоб он достал его таблетки. Он показал на стол, где стояла раскрытая баночка с капсулами, Рамазан отрицательно покачал головой. Он принёс ему его таблетки взятые на полочке в тумбе. Рамазан выпил одну, запив её чаем. К еде он не притрагивался. Он показал Максу на стул, рядом с собой.

– Я много чего в жизни видел. – начал свою речь Рамазан, посмотрев на парня. – И хочу сказать тебе одно – зло возвращается! Да, ты можешь войти к ней в комнату, да у тебя хватит сил её уложить, зажать. Ты испытаешь удовольствие на две-три минуты. А после на душе будет так противно, будь то ты дохлую кошку съел. Я думаю эти три минуты того не стоят. – Максим жестикулировал руками, что не собирается этого делать. Рамазан продолжал. – Мне довелось в жизни пообщаться с одним человеком. Он не был физически сильным, он не был мачо, но в неё было что-то, за что его уважали. Если бы я умел красиво писать, я написал бы про него книжку. Мы встретились в лагере. Не в пионерском. Его все звали Пахан. Когда он входил, все замолкали. От него шла какая-то сила. Его даже менты уважали. Матёрые убийцы перед ним пасовали. Он мог свободно перемещаться по территории, независимо от распорядка дня. Мне до него не было никакого дела. Он сидел уже много лет. А за что срок мотал я не знаю… Может пришёл в милицию и рассказал про то, как сбили человека, а может ещё за что. У меня уже было несколько попыток расстаться с жизнью и в этот разу меня созрел план: броситься утром вовремя зарядке в сторону, прямо овчарке пасть. Псы там натасканные. Своего не упустят. Хватка железная. Она мне в шею вцепилась. Повезло, что драть не стала, мотать головой из стороны в сторону. Кусок бы вырвала, и всё, мне хана. Сдох бы от кровотечения, а так только артерию сонную на шее прокусила. Первого кого я в медсанчасти увидел был Пахан. Он видел мою истерику, как не давал рану перевязывать, как орал, чтоб все шли на х.у, что сдохнуть хочу, как снотворное мне вкололи, как меня на три часа вырубило. Он сидел на стуле и смотрел на меня. Я помню этот взгляд. В минуты, когда мне бывает плохо, я всегда вспоминаю эти глаза. Мне тебе не передать их словами, их просто надо прочувствовать. Он посмотрел на меня и говорит: «Придёт время ты за свою жизнь биться ещё будешь.» Сказал, встал и пошёл. Я орал ему вслед, что мне жизнь не нужна, пусть себе её заберёт, лишь бы мне помог сдохнуть. Я матерился, рвал простыми, что к кровати меня привязывали, пока на депрессанты меня не посадили… А ведь он был прав. Если бы ты, Макс, только знал, как я жить хочу… Он не был пророком, ясновидящем или хиромантом, он просто знал жизнь, законы вселенной, что всё возвращается на круги своя и зло, сделанное тобой, к тебе же и вернётся. И то, что ты сейчас ненавидишь, потом будешь любить, то что ты сейчас не ценишь, потом бесценным будет… Он приходил ко мне в палату каждый день. Я думал, что он приходит со мной поговорить, ободрить, поддержать. А потом выяснилось, что он сам здесь постоянный клиент. У него со здоровьем совсем худо было. Его в своё время хирурги по частям собрали, как конструктор. Но он нигде, никому, никогда не жаловался. Он мне рассказал свою историю. Есть в этой истории вымысел или это чистая правда, я не знаю. – Рамазан посмотрел на мальчишку, тот внимательно слушал его, аж затаив дыхание. – Он был мотогонщиком. На соревновании не справился с управлением и вылетел с трассы. Сломал всё, что можно сломать, порвал связки, разрыв селезёнки и множественные ушибы внутренних органов. Операцию 8 часов делали. Ему было тогда 26. Единственный ребёнок у родителей. Он впал в кому и врачи не могли ничего сделать. И увидел он себя снова подростком. Всё как тогда в детстве. Он, трое его лучших друзей, берут у дядьки запорожец покататься. Нам по 17-ть лет. Жили тогда в деревне. На выходные из города на запорожце у одного из друзей приехал родной дядя. Транспорта в деревне никакого, ну мы по сельской дороге, аж пыль столбом, частенько гоняли. Автобус из города приходил два раза в день: рано утром и вечером. Если когда трактор встретиться, так нам за азарт было его обогнать. По 160 выжимали на спидометре. И в тот день было как обычно. Уже темнелось и мы к деревне мчались. Мужик на дорогу из леса вышел. То ли грибник, то ли турист, да поздно мы его за разговорами заметили. Всё произошло быстро, мы даже затормозить не успели. Как и тогда, видит он себя сидящим на заднем сиденье, рядом друг сидит, ещё двое впереди, музыка в салоне орёт. И на полном ходу, мы сбиваем этого человека. Тогда мы промчались дальше, даже не остановились. Естественно в деревне никому ничего не сказали, постарались забыть про это. И сейчас мы сбиваем этого человека, проезжаем метров сто и машина глохнет. Дальше всё в точь – в точь как фильмах ужасах: окровавленный мужчина медленно поднимается с обочины и шатаясь, идёт к нам. На пол лица у него сплошное кровавое месиво, рука оторвана, болтается, держаться только на жилах. По одежде течёт кровь. Радио молчит, машина никак не хочется заводиться. Мы изнутри запираем все двери. Ужас и страх в глазах. Он начинает ломиться то в одни двери, то в другие. Стучит ладонью по стеклу, оставляя отпечаток кровавой ладони. Где-то подсознательно, я почувствую, что ему нужен я. В тот день он не был за рулём и сейчас видел себя на заднем сиденье автомобиля. Но это чувство не покидало меня. Я чувствовал, что если я сейчас выйду из машины, то мои друзья смогут завести машину и уехать. Но страх сковал тело. Я мог только поворачивать голову, видя, как мужик ломиться в двери. И вдруг на горизонте появился смерч. Воронка приближалась к нам, поднимая до неба густую непроглядную пыль. Она засасывает в свой круговорот того человека. Я зажмуриваю глаза от страха, сидя в кромешной тьме, и открыв их, он увидел перед собой медсестру в белом халате. – Рамазан помолчал и продолжил историю Пахана. – Ни у кого из четырёх парней не сложилась судьба. Есть такое выражение – виновен в соучастии преступления. Сам ты его не совершал, но и попытки с твоей стороны не было, чтоб предотвратить зло. По его рассказам парни в общем и не плохие были. Так что, нет плохих людей, есть плохие поступки. Все три дня, что он был в коме, мать по церквям ездила, сына у Бога вымаливала. И Он дал ему время, чтоб принести раскаянье в содеянном. Тому парню, что был за рулём руку отрезало тем же летом. Он отцу на пилораме помогал. Рукавом зацепился и по самое плечо. Правая рука. Школу бросил, пристрастился к алкоголю. Весной схоронили, палёная водка попалась. Тот, что рядом с водителем сидел, отслужил два года, вернулся в родную деревню. Как бывает в таких случаях, стол накрыли, сына встретили. Друзья пришли, родственники собрались. Пошли на речку искупаться. Всю жизнь в этой реке купались. Спиртного выпили рюмки две. Разбежался, нырнул и не вынырнул. Крепкий, здоровый парень. Думали, разыгрывает. Спохватились, да поздно. Вытащить его мы из реки вытащили, да спасать уже было поздно. Толи судорогой ногу свело, толи от перепада температуры сердце остановилось, то ль судьба такая. Тот парень, что рядом со мной сидел на стройку на практике был. На монтажника последний курс заканчивал. Последний день практики, при дипломная работа. Оступился и насмерть. 23 года должно было исполниться. Пахан в 26 должен был разбиться на мотоцикле. Выжил. Один их всех пережил. Его век тоже был не долгим. Ему и сорока не было. Вроде как 35 или 36 лет было. Пришёл как-то ко мне в отряд, меня уже из больнички выписали, говорит: «Завтра освобождаюсь.» Ну, попрощались. Пожелал мне терпения. Библию свою подарил. Парням в своём отряде тоже вещички свои раздал, мол, примета плохая собой из зоны что-то забирать. Утром на перекличке его уже не было. Только месяца через три узнали, что умер он, кто-то из охраны проболтался. За оградой на пустыре его похоронили, по ту сторону забора, считай на воле. Родная деревня его развалилась, отец умер, мать сама у сестры в городе жила. Бальзамировать дорого, вести далеко, да он и сам просил, чтоб здесь оставили. Только не хотел, чтоб по нему переживали, вот и соврал всем про освобождения. Да, ладно, не реви, ты же его не знал. – сказал Рамазан, видя, как слёзы текут по щекам у Макса. – Оставайся сегодня дома. Девушку разбудишь, завтракать приведёшь. Договорились? – к ним вошёл Антон, а следом влетел Алексей. – Да выхожу я, уже выхожу. – сказал он Лёхе и обратился к Антону. – Ханс где?