Атаманыч - Василий Юксерн

Но за эти километры он был спокоен: тут его проводят эти трое и, если понадобится, отвлекут на себя внимание русских.

Нацуме и сопровождающие его солдаты нырнули в овраг.

Неожиданно из чащи вырвался широкий язык пламени и осветил все вокруг.

Японцы припали к земле. Пламя погасло, снова наступила темнота, и только тогда они двинулись дальше.

Пожар разгорался. Теперь то и дело приходилось останавливаться и пережидать, когда спадет шипящее пламя. Нацуме с опаской поглядывал на своих спутников. Молодые солдаты явно растерялись и жались к нему.

— Идите обратно! — приказал Нацуме.

Солдаты уползли. Нацуме остался один.

Он долго лежал в кустах прислушиваясь. Сначала он слышал среди далекого треска горящих сучьев шорох задеваемых уходящими японцами кустов. Потом наступила тишина.

Нацуме приподнялся и вдруг совсем рядом услышал шаги. Он плотно прижался к мокрой земле и замер.

— Товарищ старший сержант, пожар двигается в сторону батареи капитана Белова, — донесся до Нацуме тихий голос.

— Вижу, — ответил другой голос. — Артиллеристы, надо полагать, тоже заметили, но все равно надо сообщить на заставу. Беги к телефонной розетке.

Нацуме напрягся и даже перестал дышать. На его лбу выступили капельки холодного пота.

Пограничники пробежали в нескольких метрах.

Когда их шаги смолкли, Нацуме, не поднимаясь, ползком, скользнул через тропинку.

Лесной пожар захватывал все новое и новое пространство. Как огромная рыжая белка, с вершины на вершину перескакивал верховой огонь, а понизу пламя растекалось, словно вешняя широкая вода, пожирая кустарник и траву. Где-то в темноте с испуганными криками кружились птицы. Ломая ветки, метались дикие звери. Слышался треск и вой раздуваемого ветром пламени.

Атаманыч лежал не шевелясь и лишь время от времени ощупывал рукой сумку с запасными дисками. Лежа дышать было легче — дым шел верхом, не опускаясь на землю.

Миша тихо окликнул своего напарника:

— Ну как, Скворцов?

— Все в порядке. А ты не уснул?

— Скажешь еще? — обиделся мальчик.

Время тянулось медленно. Вдруг в овраге, сразу в трех-четырех местах, хрустнули сухие ветки. Миша крепче сжал автомат.

Мимо разведчиков промчалось несколько оленей.

— Вон это кто, — шепнул Скворцов и вздохнул, — проклятый япошка!

— Чего ругаешься? — спросил Миша.

— Сердце не выдержало. Сколько богатства пропадает…

— Да, здорово лесу погорит.

— Не один лес… А звери, птицы?

— Как ты думаешь, Скворцов, зачем они подожгли тайгу?

— Подлость какую-нибудь готовят. Думаешь, нас привели сюда от этих вот оленей границу охранять?

— Нет, конечно…

Миша замолчал.

«А что, если как раз против меня выйдет нарушитель?» — думал он.

Миша взглянул на часы. Они показывали двадцать минут первого.

Все было по-прежнему спокойно. Сколько Миша ни смотрел, как ни напрягался, разглядеть ничего не мог.

Он чувствовал, как тяжелеют его веки, как слипаются глаза, как на него наваливается дремота.

«Только бы не заснуть, — думал он. — Только бы не заснуть…» Но глаза его закрывались сами собой. Миша зажмурился на секунду и, вздрогнув, открыл глаза. «Кажется, задремал?» — подумал он и осторожно оглянулся но сторонам.

Вокруг было все то же. Скворцов тихо проговорил:

— Видать, наши одолевают пожар: вроде огонь стихает…

— Похоже так… — отозвался Миша.

Снова наступила тишина.

— Ну как там, на твоей стороне, Скворцов?

— Медвежья берлога — хоть глаз коли, ничего не видать. А у тебя?

— А я как в сажу на дне котелка смотрю: одна чернота. Тут бы на каждый метр по часовому поставить надо…

— Эх ты, разведчик, — усмехнулся Скворцов. — Где глаз не видит, там ухо должно услышать, а ты — «на каждый метр по часовому»!

Миша ничего не ответил.

Как медленно тянется время! Кажется, уж час прошел, а посмотришь на часы — оказывается, прошло всего каких-нибудь десять минут.

В час лейтенант Остапов начал обход постов. Занятая разведчиками позиция не превышала километра, но пройти ее было не так-то легко, почти половину пути надо было передвигаться по открытому месту, ползком.

Лейтенант подполз к Мише и Скворцову. Тихо окрикнул:

— Как дела?

— Все в порядке, — ответил Скворцов.

— Сон не одолевает? — спросил лейтенант Мишу.

— Ничего, справляюсь…

Лейтенант прилег рядом с мальчиком.

Вдруг Скворцов тронул его за ногу. Остапов быстро и бесшумно повернулся и стал смотреть в ту сторону, куда показывал Скворцов.

Кусты и деревья сливались в одну непроглядную темную массу. Послышались осторожные шаги. Кто-то шел с нашей стороны к границе. Потом лейтенант различил почти сливающиеся с деревьями три темные человеческие фигуры.

Люди остановились на мгновение и снова двинулись вдоль постов влево.

Там были еще три пары наших разведчиков. «Они, конечно, задержат неизвестных, — подумал лейтенант. — Однако на всякий случай надо отрезать путь к границе».

— За мной! — приказал лейтенант.

Скворцов и Атаманыч с автоматами наперевес побежали за Остаповым.

Но до того как они настигли неизвестных, те уже были окружены и обезоружены другими разведчиками.

В темноте можно было различить, что задержанные одеты в советскую солдатскую форму, лица у них вроде японские, а может быть, это и нивхи.

— Кто такие? — спросил Остапов.

Задержанные молчали.

— Мы уж спрашивали их, товарищ лейтенант, — сказал старшина. — Молчат, как будто русского языка не понимают.

Остапов ткнул рукой в грудь одного из неизвестных:

— Кто ты такой? Как тебя зовут?

— Павэл, — тихо ответил тот.

— А тебя? — повернулся лейтенант ко второму.

— Иван.

— А тебя?

— Пийэтр.

— Куда вы идете?

Все трое молчали.

— Ну вот что, Павэл, Иван и Пийэтр, — сказал лейтенант Остапов, — мне здесь некогда играть с вами в молчанку. Пойдете в штаб. Там разберутся. Старшина!

— Слушаю, товарищ лейтенант.

— Возьми троих бойцов, доставишь задержанных в штаб.

— Есть.

На границе снова наступила тишина.

Глава двенадцатая. Праздничный вечер в школе

Шестого ноября, под самый праздник двадцать седьмой годовщины Великой Октябрьской революции, подполковник Урманов вызвал Атаманыча в штаб.

— Вот, Миша, я получил письмо. Оно касается тебя, — сказал подполковник и протянул мальчику конверт. — Читай.

Миша достал из конверта сложенный вдвое тетрадный листок.

«Уважаемый товарищ подполковник! — читал Миша. — Это письмо шлет Вам пионерский отряд Онорской школы».

Дальше в письме говорилось о том, что пионеры Онорской школы хотят пригласить Мишу Ковальчука в школу на праздничный вечер и просят подполковника отпустить его из части на 7 Ноября.

Увидев, что Миша кончил читать письмо, Урманов спросил:

— Ты хочешь поехать в школу на вечер?

— Хочу.

— Хорошо. Даю тебе отпуск на сутки. В Онорскую школу поедешь завтра утром вместе с сержантом Кандалиным. Передашь пионерам привет и поздравления от всех нас, бойцов Советской Армии. Понятно?

— Понятно! — весело ответил Миша. — Есть передать привет и поздравления.

— Ну ладно, — улыбнулся подполковник, — иди отдыхай. Завтра тебе рано вставать.

На следующее утро Миша проснулся задолго до подъема. Все еще спали. В окно было видно ясное голубое небо, полуоблетевший, но кое-где еще зеленый лес.

Миша стал думать о предстоящей встрече со школьными друзьями. Перед ним вставали знакомые картины: Онор, школа…

Он представил себе школьный зал и себя на сцене. Что же он скажет учителям и ребятам?

— Здравствуйте, дорогие учителя и учащиеся Онорской школы! — с выражением, торжественно сказал он. — Поздравляю вас… Нет! Передаю вам привет!.. А может быть, все-таки сначала поздравить?

Миша задумался. Потом он достал из тумбочки тетрадку, карандаш и решил прежде написать свое сегодняшнее выступление, чтобы в нужную минуту не сбиться и ничего не забыть.

«Дорогие учителя и учащиеся Онорской школы…» — писал Миша.

Он написал и про привет, и про поздравление, перечитал написанное и остался доволен им.

Миша вырвал из тетради исписанный листок и убрал его в карман гимнастерки.

Было еще рано, ему снова захотелось спать, и он снова закрыл глаза.

— Спишь еще? — вдруг услышал Миша.

Преодолевая сон, он откинул одеяло, сел на кровати, раскрыл слипавшиеся глаза и увидел перед собой сержанта Кандалина.

— Он хочет в запас, на завтра, выспаться, — засмеялся солдат — сосед Миши по койке.

— Да нет, я не сплю, товарищ сержант… — смущенно проговорил мальчик. — Так просто лежал, думал…