Карафуто - Олесь Донченко

Володя пополз вслед за отцом, но вдруг остановился и круто повернул к трапу, ему показалось невероятным, показалось бессмысленным, что могут погибнуть дневник и карта. Нет, еще не поздно, совсем не поздно!

Крепко держась за перила трапа, Володя сошел вниз. Он брел коридором по колена в воде. Тускло мерцала единственная на весь коридор лампочка. Кое-где с потолка срывались тяжелые капли.

Юноша перемещался, напряженно прислушиваясь к хаотичным ударам тяжелых волн об корпус корабля. И не мог найти нужную каюту, ему показалось, что он видит знакомые двери. Толкнул их и переступил порог. Тени от лампочки, все время качавшейся, прыгали по стенам. Только здесь Володя увидел, что ошибся. Это была совсем незнакомая каюта.

Он развернулся, чтобы выйти. И здесь случилось то, чего он не ждал. Свет потух. Через минуту лампочка снова блеснула — раз, второй, а потом черная тьма окутала все вокруг. Динамо-машина перестала работать. Володя бросился назад, на палубу, где уже, наверное, спускали на воду шлюпку.

Он израсходовал несколько минут только на то, чтобы найти выход из каюты. Вслепую тыкался в стены, качавшиеся, как качели. В коридоре беспорядочно плескалась вода. Володе показалось даже, что у него под ногами стрелой пронеслась какая-то большая рыба. Он брел, держась одной рукой за стену, стараясь не поскользнуться на скользком полу.

Юноша неожиданно остановился. Он думал о том, что давно уже должен быть трап. Протянул руку и наткнулся на стенку. Справа и слева тоже были какие-то деревянные переборки. Володя понял, что попал в незнакомый закоулок. Ну, конечно! Выйдя из каюты, надо было повернуть налево, а он пошел совсем в противоположную сторону.

Возвратился назад. Но не прошел и пяти шагов, как наткнулся на стол. Сбитый с толку, не знал, что делать. Куда он попал? Куда пойти? И почему в коридоре может быть стол?

Холодная жуткая мысль о том, что он заблудился и не сможет найти выход, впервые мелькнула в мыслях Володи. Он знал, что каждая потраченная минута может стоить ему жизнь. В любую минуту «Сибиряк» мог пойти на дно.

Отчаяние и пылкая, непобедимая жадность жизни охватили парня. Он вслепую рванулся вперед. Стол перекинулся и поплыл. Удар по голове оглушил юношу. Потрогал лицо — на пальцах ощутил теплую липкую кровь. В темноте он наскочил на острый косяк.

Теперь Володя уже знал, что безнадежно заблудился. Он совсем потерял ориентацию. Сколько он так блуждает? Десять минут? Час? Два?

Казалось, что прошло много-много времени с того времени, как он спустился внутрь корабля. Конечно, шлюпку уже спустили. Не будут же рисковать жизнью двадцати моряков и пассажиров ради его одного. А может, о нем даже никто и не вспомнил?

В воображении возникло лицо отца.

— Отец! — прошептал Володя, чувствуя, как тяжелые слезы катятся у него по щекам. — Отец!..

И неожиданно, набрав полную грудь воздуха, он изо всех сил закричал голосом, полным отчаяния и надежды:

— Сюда-а! Спасите-е!

Короткое эхо замерло здесь же, под невысоким потолком. Только плескалась и плескалась вокруг вода и чувствовалось, как со страшной силой бьют о борт парохода волны. Володя убедился, что никто его здесь уже не услышит и никто не найдет.

ПАРОХОД ГИБНЕТ

Совсем растерянный, сбитый с толку, Володя брел теперь наугад, цепляясь за стены, натыкаясь на какие-то вещи, потеряв направление и напрягая все сила, чтобы не упасть.

Идти было почти невозможно, так как судно еще больше легло на борт. Володя осторожно опустился на четвереньки и пополз.

Неожиданно ему придумалось сравнить себя с кротом. Он лезет в темноте под землей десятками разветвленных переплетенных ходов. Но каждый крот сейчас в тысячу раз счастливее его, так как он, Володя Дорошук, через минуту-другую может погибнуть. Вода достигала груди. У юноши не было сомнения, что пароход уже все покинули. Шлюпка давно отчалила. Только он один остался где-то глубоко внутри погибающего судна.

Обессиленный, он уже несколько раз готов был упасть. Но каждый раз могучий инстинкт жизни поднимал его на ноги, толкал вперед, заставлял идти, лезть, ползти.

Ему начали мерещиться вопли, голоса. Вдруг он ясно различил голос отца, который звал его. С сердцем, чуть не выскочившим из груди, Володя крикнул:

— Я ту-ут!

Он сам испугался звуков, вырвавшихся из его горла. И тотчас догадался, что никакого отца нет, что это только кажется, что это обман слуха.

Среди беспросветной душной тьмы Володя снова закричал. Это уже был короткий придушенный вопль ужаса: в воде юношу окружили десятки мокрых живых существ. Небольшие животные быстро вползали ему на руки, на плечи, выдирались на голову.

Это были крысы. Они спасались от наводнения, случившегося на судне в их подпольном крысином царстве.

Стиснув зубы, Володя упрямо и долго боролся с ними, снимая с себя свободной рукой. Крысы кусали его за пальцы и снова ползли и ползли, утратив всякий страх перед человеком, что был для них сейчас единственным островком на воде.

Володя напрягся и встал на ноги. Он начал топать и взбивать вокруг себя воду. Это немного помогло. Стая крыс исподволь рассеялась и только некоторые из них неистово старались уцепиться за его ногу. Скоро окончательная победа осталась за Володей.

Обессиленный, он прислонился к мокрой стенке. Что-то похожее на оцепенение медленно сковывало все существо. В конце концов — все равно. Зачем двигаться, искать, надеяться, если все напрасно, если вот-вот всему конец? Но где-то в дальнем уголке его существа еще таился другой Володя — непокорный, неугомонный. Он не хотел сдаваться, он хотел бороться, хотел жить. Юноша снова пошел вперед.

Невольно начал прислушиваться. Это, бесспорно, снова было обман. Он прислушивался, затаив дыхание, хотя и знал, что это лишь кажется его напряженному слуху.

Потом он начал стучать кулаком в деревянную переборку. Он надсадно кричал. И тогда снова услышал… да, это настоящий голос, голос живого человека!

Наверное, не таким благодатным и чудным кажется после холодной дождевой ночи теплое, животворящее солнце, каким показался Володе трепетный и бледный свет карманного фонарика. Навстречу брел человек.

Вода пенилась и плескалась, а человек — все ближе и ближе, его фонарик пронизывает этот смертельный мрак…

— Нашел! — прозвучал совсем, совсем близко такой знакомый и невыразимо родной в ту минуту голос.

— Хотта! — прошептал юноша, ему захотелось сказать японцу несколько слов на его родном языке. Но как ни силился, Володя не мог найти сейчас таких слов. Да и какие это должны быть слова? Благодарность? Разве можно было высказать то, что чувствовал он?