Вселенная в одном атоме: Наука и духовность на служении миру - Тензин Гьяцо

Фактически представление о независимом самобытии несовместимо с идеей причинности прежде всего потому, что причинность предполагает неопределенность и зависимость, тогда как то, что существует независимо, должно быть неизменным и замкнутым в самом себе. Все содержание мира представляет собой взаимодействующие объекты, не имеющие в себе какой-либо неизменной сути и пребывающие в процессе непрерывного изменения. Вещи и события «пусты» именно в смысле отсутствия этой неизменной, по их собственной природе присущей им сути, или абсолютного бытия, наличие которого сделало бы их независимыми. Эта основополагающая истина о том, как на самом деле существуют все вещи в мире, называется в буддийских писаниях истиной о пустотности, называемой на санскрите шунья.

В своем обыденном мировосприятии мы обращаемся с вещами и событиями так, словно они обладают собственной неизменной сутью. Мы имеем склонность верить в то, что мир действительно состоит из вещей и событий, каждое из которых само по себе представляет собой отдельную, независимую реальность, и что эти вещи, обладающие изначальной самоидентичностью и независимостью, взаимодействуют между собой. Мы верим, что в подлинном смысле реальное семя производит столь же реальный росток за реальный период времени и в абсолютно реальном месте. Мы полагаем, что каждый из этих элементов — семя, росток, время, место, процесс роста — сам по себе имеет прочный онтологический[4] статус. Такое представление о мире, как о состоящем из отдельных объектов с изначально присущими им свойствами, затем усиливается средствами нашего языка, построенного на подлежащих и сказуемых, которые образуются с использованием имен существительных, прилагательных, глаголов и прочих частей речи. Но все состоит из частей, начиная с нашей собственной личности, которая объединяет в себе тело и ум. Далее, само определение вещей зависит от множества факторов, таких как даваемое им имя, их функции и наши о них представления.

Теория пустотности в буддизме основана на древних буддийских текстах, составленных, согласно преданию, на основе речей самого Будды, но впервые систематически она была изложена великим буддийским философом Нагарджуной (II в. н.э.). О жизни Нагарджуны известно немногое: мы знаем, что он происходил из южной Индии и был вторым по значимости после Будды распространителем буддизма в этой стране. Историки приписывают ему создание школы срединного пути буддизма махаяны, которая до сегодняшнего дня остается ведущей школой в тибетском буддизме. Его основополагающее философское сочинение Коренные строфы о срединности до сих пор продолжают заучивать, изучать и обсуждать во время дебатов в процессе получения классического тибетского монастырского образования.

Я провел много времени в детальном изучении положений этого текста, обсуждая их со своими учителями и коллегами. В 60-е годы, во время первого десятилетия моего пребывания в изгнании в Индии, я смог глубоко и очень личным образом погрузиться в философию пустотности. В отличие от сегодняшней ситуации моя жизнь тогда была гораздо более свободной, и я был загружен относительно небольшим количеством обязанностей. Тогда я еще не начал путешествовать, теперь поезки по миру занимают значительную часть моего времени. В период этого замечательного десятилетия я имел счастье провести много часов с моими наставниками, которые оба были большими знатоками философии пустотности и мастерами в медитации на пустоте.

Я также получал учения от простого, но очень одаренного тибетского ученого по имени Ньима Гьялцен, более известного как Ген Ньима, который обладал редким даром выражать глубокие философские истины самыми простыми словами. Он был слегка лысоват и носил огромные круглые очки с затененными стеклами. У него был небольшой тик правого глаза, в результате чего он часто моргал. Но его способность к концентрации, особенно когда после ряда рассуждений он мысленно погружался в рассматриваемый вопрос, была поистине поразительной. Находясь в таком состоянии, он совершенно забывал об окружающем. А поскольку философия пустоты была специальностью Ген Ньимы, часы, проведенные с ним, были для меня необычайно полезны.

Одно из самых поразительных и захватывающих последствий успехов современной физики — изменение обыденных представлений о природе реальности в результате выяснения особенностей взаимодействия микрочастиц, подчиняющихся законам квантовой механики. Тот факт, что свет может рассматриваться одновременно и как поток частиц, и как волновой процесс, принцип неопределенности, гласящий, что мы не можем одновременно вычислить и координаты, и импульс электрона, а также принцип квантовой суперпозиции* — все это предполагает совершенно иное понимание устройства мира, отличное от принятого в классической физике, в которой все наблюдаемые объекты взаимодействуют совершенно определенным и предсказуемым образом. Например, в известном мысленном эксперименте Шрёдингера, в котором кот помещен в закрытый ящик вместе с радиоактивным источником, распад которого происходит с вероятностью в 50% и приводит к выбросу ядовитого токсина, мы вынуждены признать, что до тех пор, пока экспериментатор не открыл крышку ящика, чтобы увидеть результат, кот является одновременно живым и мертвым, что явно нарушает логический закон исключенного третьего.

Сточки зрения буддизма махаяны, во многом построенного на философии Нагарджуны, имеется несомненное соответствие между представлениями о пустотности и взглядами современной физики. Если на квантовом уровне рассмотрения материя оказывается вовсе не такой плотной и определенной, как нам кажется при обычном наблюдении, значит, на мой взгляд, наука довольно близко подошла к буддийскому медитативному постижению пустотности и взаимозависимости. Однажды на конференции в Нью-Дели я слушал доклад индийского физика Раджи Раманана, в котором он проводил параллели между философией Нагарджуны и квантовой механикой. В результате многолетних бесед с моими друзьями-учеными я пришел к выводу о том, что великий мировоззренческий поворот в области физики восходит к открытиям Коперника, а именно — к его пониманию того, что реальность не такова, какой она видится нам в нашем восприятии. Подвергая мир тщательному анализу — будь то научный эксперимент, философский анализ на основе буддийской философии пустоты или же созерцательные методы медитативного погружения, — мы обнаруживаем, что исследуемые объекты являются гораздо более тонкими, чем представляется нашему обыденному восприятию, причем зачастую результаты такого рассмотрения прямо противоречат всему, что мы знаем о мире из нашего повседневного опыта.

Можно спросить, чем еще, помимо не совсем точного отражения реальности, плоха вера в независимое самобытие вещей в мире? Согласно Нагарджуне, такая вера имеет весьма серьезные негативные последствия. Нагарджуна показывает, что именно вера в независимое, изначально присущее самим вещам их самобытие составляет основу для эгоизма в нашем отношении как к миру, так и к окружающим нас живым существам. Считая, что определенные вещи сами, по своей собственной сути, привлекательны, мы развиваем в отношении них страстную привязанность; другие вещи мы, напротив, считаем отвратительными, и в нас возникает отторжение. Другими словами, Нагарджуна показывает, что вера в независимое самобытие вещей приводит к возникновению вредоносных аффектов, которые, в свою очередь, порождают ряд деструктивных поступков, что в конечном итоге оборачивается страданием. Таким образом, согласно Нагарджуне, теория пустотности не сводится только к интеллектуальному пониманию реальности, но имеет глубокое применение на психологическом и моральном уровнях.

Однажды я спросил моего друга физика Дэвида Бома, чем, с точки зрения современной науки, грозит вера в независимое самобытие вещей, помимо неправильной интерпретации фактов? Его ответ был впечатляющим. Бом сказал, что если мы рассмотрим различные идеологии, ведущие к разделению между людьми, такие как расизм, крайний национализм или марксистская теория классовой борьбы, то увидим, что ключевым моментом в их возникновении является тенденция рассматривать вещи как разделенные по своей природе и не связанные между собой. Из такого ложного подхода возникает вера в то, что каждая из этих, видящихся отдельными сущностей пребывает независимо и имеет самобытие. В этом ответе, основанном на его понимании квантовой физики, Бом указывает на те же плачевные последствия веры в самобытие вещей, что и

Нагарджуна, писавший свои работы около двух тысяч лет назад. Конечно же, строго говоря, наука не касается вопросов морали и не имеет дела с ценностными категориями, но тем не менее, будучи одним из видов человеческой деятельности, она остается связанной с основополагающими проблемами общечеловеческого благополучия. Поэтому в таком ответе Бома нет ничего удивительного. Хотелось бы, чтобы как можно больше ученых имели сходное понимание взаимосвязи базовых положений науки и гуманизма.