Сказание о пятнадцати гетманах - Валерий Евтушенко

— Его царское величество, — внушительно говорил молодой посланник царя, — гневаться изволит на тебя за то, что не прислал послов с известием о кончине прежнего гетмана. Да и об избрании тебя гетманом стало известно только от киевского воеводы. Почто ты не уважил государя? Негоже так поступать впредь.

— Ни о какой обиде его царскому величеству я и не помышлял, — оправдывался Выговский. — Сразу после кончины гетмана Богдана хотел отправить к государю трех урядников, но многие из генеральной старшины стали обвинять меня в том, что я посылаю к государю от себя лично, а не от Войска. Тогда, чтобы не вызывать недовольство, я написал к воеводе киевскому Андрею Васильевичу Бутурлину и к князю Ромодановскому в Белгород, чтобы они известили государя.

— И как сейчас старшина отнеслась к избранию тебя гетманом? — насторожился Матвеев. — Не ждать ли рокоша?

Выговский объяснил как проходила рада и подчеркнул что гетманом выбран Хмельниченко, а он при нем только «на той час».

— Нет, так не годится, — покачал головой посол. — Его царскому величеству учинилось ведомо, что гетмана Богдана Хмельницкого не стало и великий государь, жалуя вас, указал ехать в Войско Запорожское со своим государевым милостивым словом и для своих государственных великих дел боярину и наместнику казанскому, Алексею Никитичу Трубецкому, да окольничему и ржевскому наместнику Богдану Матвеевичу Хитрово, да думному дьяку Лариону Лопухину. Тебе же следует послать к полковникам и велеть им съехаться в Киев, и сверх того, чтоб из всех полков по пяти человек было прислано. Выборы нового гетмана надо провести с соблюдением всех обычаев.

— Я и сам уже думал назначить новую раду, — не стал возражать Выговский, — у Войска должен быть один гетман.

— Ну и ладно, — согласился посол. — Да, вот что еще. Павел Тетеря, когда был в Москве посланцем у государя, то просил оберегать вас против неприятелей ваших. Государь внял просьбе и теперь приказано князю Ромодановскому идти наскоро с конными и пешими людьми, да велено также боярину Василию Борисовичу Шереметьеву выслать конных и пеших. А ты, гетман, вели приготовить им запасы и подводы.

Выговский знал, что Богдан Хмельницкий просил у царя Алексея Михайловича прислать подкрепления на случай возможного обострения ситуации в Малороссии, но сейчас прибытие войск Шереметьева и Ромодановского совершенно не вписывалось в далекоидущие планы нового гетмана. Однако, он ничем не высказал своего недовольства, заверив Матвеева, что все будет исполнено по слову государя.

Перед отъездом царский посланник сказал Выговскому:

— Ходят слухи, что шведский король хочет привлечь на свою сторону Войско Запорожское. Так вот, следует отправить к шведам посланцев, чтобы те посоветовали Карлу-Густаву помириться с государем, оставить притязания на пограничные земли и не рассчитывать на помощь Войска Запорожского. Наоборот, если он продолжит враждовать с царским величеством, то Войско Запорожское пойдет на него войной.

Произнеся эти слова, Матвеев испытующе взглянул в лицо гетмана и тот понял, что в Москве уже известно о миссии Немирича.

Не успел Артамон Матвеев оставить Чигирин, как в Переяславль прибыл князь Ромодановский, где расквартировал свое войско. Одновременно с ним в Пирятин явился сильный отряд Ляпунова. Концентрация царских войск на Левобережье проводилась в соответствии с просьбой еще Хмельницкого, но ожидавшееся прибытие князя Трубецкого, о чем сообщил Матвеев, вызвало беспокойство в гетманском окружении. До этого времени отношения Москвы с Малороссией больше напоминали военный союз, а все вопросы гражданского управления были отданы на полное усмотрение гетманского правительства. Конечно, формально гетман должен был собирать налоги с подвластных городов и отправлять их в Москву, но фактически за три года после Переяславской рады Богдан Хмельницкий не отправил туда ни шеляга. Так как сбором налогов занимались полковники на своей территории самостоятельно, то большая часть поступлений оставалась в их распоряжении и даже гетману передавалась лишь малая часть. Такое положение вполне устраивало старшину, которая привыкла распоряжаться доходными статьями (орандом) по своему усмотрению. Поэтому приказ снабжать фуражом, продовольствием и транспортными средствами царские войска был полковниками и старшиной воспринят, как посягательство на их доходы, что вызвало вполне понятное недовольство.

Зная об этом недовольстве старшины, Выговский решил использовать сложившуюся ситуацию в своих целях с одной стороны для укрепления собственного положения, а с другой, чтобы углубить недовольство казаков Москвой.

Ранним утром 25 сентября на обширном поле под Корсунем собрались представители от всех казацких полков, прибывшие на раду. Вскоре подъехали Выговский в окружении генеральной старшины, а также державшиеся несколько в стороне Немирич и Беневский. В толпе присутствовали несколько посланников киевского и путивльского воевод, которые потом представили подробные доклады своему начальству.

Открыв раду, гетман в немногих словах объявил, что царский посланник Артамон Матвеев передал ему такие требования государя, которые фактически ликвидируют казацкие вольности.

— Я в неволе быть не хочу, а поэтому слагаю с себя гетманские полномочия, — с этими словами Выговский положил на стол булаву и бунчук, — а рада вольна выбрать себе другого гетмана.

Поклонившись собранию, Выговский вскочил в седло и не спеша уехал прочь. Однако, не успел он отъехать и сотню шагов, как полковники и генеральная старшина догнали и вернули его назад. Судья Самойло Богданович Зарудный под крики собравшихся вручил ему назад булаву, сказав:

— Сейчас всем нам надо стоять за свои вольности, чтоб, как прежде были и теперь оставались свободными.

Выговский, словно уступая раде согласился принять булаву и на этом первый день собрания закончился.

На следующий день перешли к обсуждению текущих дел.

— При покойном гетмане Богдане Хмельницком, — начал свою речь Выговский, — у нас не бывало рады и совета, но теперь вы меня избрали гетманом, и я без вашего воинского совета не стану делать никаких дел. Ныне я объявляю вам: прислал к нам шведский король, зовет нас к себе в союз, а царское величество прислал к нам грамоту с выговором, зачем мы без его, государева, ведома сложились с Ракочи. Государь требует, чтобы Антона Ждановича наказать: «вы уже, говорит, прежде изменили шведскому королю, изменили и крымскому хану, и Ракочию венгерскому, и господарю волошскому, а теперь и нам хотите изменить. Долго ли вам быть в таких шатостях?»

Гетман сделал паузу, обводя взглядом собравшихся, чтобы увидеть их реакцию на своих слова. У многих на лицах отобразилось недоумение, некоторые прямо выражали свое негодование, в толпе ширился ропот. Именно на такую реакцию гетман и рассчитывал, но, в то же время, опасаясь царского гнева, если слова его дойдут до Москвы, продолжил:

— А только нам отложиться от царского величества никак нельзя! Никто более не поверит в непостоянство наше и мы дойдем до конечного разорения. Мы все приносили присягу на верность царскому величеству и. если нарушим ее, то станем клятвопреступниками. А теперь без всякой шатости дайте мне совет, как поступить?

Первым взял слово Григорий Гуляницкий, нежинскийй полковник, заявив, что нельзя отступать от присяги, данной царскому величеству. Его поддержали полковники: полтавский Пушкарь, прилукский Дорошенко, ирклеевский Дженджелей, заявив: «Мы не отступим от его царского величества, как присягали, так в той мысли и стоим!»

Со стороны других левобережных полковников и полковой старшины никаких возражений не последовало.

Тогда Выговский, видя настроение большей части рады сказал не то, о чем думал:

— Я вам свою мысль объявляю, что нам быть надежно при милости царского величества, по присяге своей, неотступно, а к иным ни к кому не приложиться.

Рада приветствовала заявление гетмана громкими возгласами, но в это время слово взял Иван Богун:

— Нам, пане гетмане и все паны — рада, не ладно быть у царского величества: он, государь, к нам милостив, да начальные его люди к нам не добры, наговаривают государю, чтоб навести нас в большую неволю и достояние наше отнять!

Слова знаменитого воина произвели впечатление на собравшихся. А полковник тем временем приводил примеры недоброжелательного отношения русских начальных людей к казакам и местному населению, подчеркивая, что царь далеко, а царским воеводам казацкие вольности, как кость в горле.

Богуна поддержал Зеленский и еще несколько правобережных полковников, но все же их было значительное меньшинство.

Выговский, хотя в душе и был солидарен с ними, но приняв грозный вид, произнес: