Вернуться живым - Николай Прокудин

Мы с сержантом приговорили мясные консервы вдвоем. Время от времени, то он, то я посылали очередь за очередью вверх в укрепление на горе и по флангам – ближе нас к «духам» нет никого – мы в авангарде. Стреляли, не видя противника, для острастки, чтоб не думали атаковать. Вдруг я услышал рядом какой-то тихий хрип. Прислушался. Хрип повторился, и еще, еще, еще.

Хр-хр-хр-х-х-хы.

Перебравшись через неподвижные тела мертвых солдат к офицеру, увидел, что его тело содрогалось мелкой дрожью, глаза были закрыты, а рот чуть приоткрыт.

«Фантастика! Ожил?!»

Старший лейтенант действительно хрипло дышал, несмотря на это ужасное ранение в голову! Вид его был ужасен: кровь запеклась вокруг входного отверстия во лбу, подсохшие кровавые потеки разметалась по лицу в разные стороны, густой сгусток крови засох в волосах.

Живой!..

– Эй! Парни! Офицер жив! – зашипел я лежащим солдатам. – Передать по цепочке ротному – офицер жив!

Минут через пять ко мне подполз Кавун, взглянул на раненого и пристально посмотрел мне в глаза. Затем Иван выдал длинную серию витиеватых матов.

– Проклятье! Минут через десять прилетит вертушка и раненых заберет. Пятерых мы вытащили на площадку, с этим можем не успеть. Как же его нести под обстрелом? Волоком нельзя – голову повредим, пуля может в мозгу сдвинуться. Лейтенант! Бери этих двух бойцов и наших братьев-мусульман (ротный махнул рукой в сторону двух пулеметчиков-таджиков) – и откройте бешеный огонь! Давите на психику «духам»! Сначала бросаете гранаты, а потом из гранатомета долбанешь по вершине. Короче говоря, изображай лобовую атаку. Кричите «ура», материтесь, вопите что есть мочи. Сейчас начнет темнеть, и дождь помаленьку накрапывает, они не заметят, как мы унесем раненого. Атакой собьем «духов» с толку.

Действительно, недавно начал накрапывать мелкий-мелкий, как пыль, дождь, который постепенно усиливался. Ротный продолжил пояснять свой замысел:

– Возможно, «духи» психанут и отойдут, они свое дело уже сделали – крепко нас укусили! Если не успеем оттащить вниз и загрузить раненого старлея, то сегодня вертушек больше не будет. Минут через двадцать солнце зайдет – конец полетам.

Солнце уже почти закатилось за горную вершину, и лишь багрянец пробивался сквозь пелену дождя.

– Зибоев, Мурзаилов! Ползком к камням и с криком «ура» расстреливаете по ленте пулеметной! Все ясно? – уточнил я.

Солдаты кивнули головами, однако желания выполнять приказ на их лицах не читалось. Карабод и солдат, вооруженный пулеметом, тоже чудом оставшийся целым и невредимым, поняли наш замысел, но восприняли его с сомнением. Что-то пробурчали, но не возражали.

– Ура! Ура! Ура!!!

– Бам! – выстрел из «мухи».

– Трата-та-та, – отвечает сверху «духовский» пулемет.

– Бах-бах-бах, – брошена граната.

– Та-та-та, – вторят наши автоматы.

– Ура! Ура! Ура!!! – На четвереньках, пригибаясь и беспрестанно стреляя, мы продвигались вперед к вершине. Атакуем! После выстрела из «мухи» и взрывов гранат ответный огонь прекратился.

Быстрая атака на четвереньках и полуползком – и вот мы уже на вершине. А там никого. Только разбросаны бинты, камни залиты кровью, патроны, пустые упаковки лекарств, стреляные гильзы. Никого! Ушли! Сквозь пелену дождя, в мутном мареве проглядываются смутные силуэты и слышен топот ног убегающих врагов.

«Духи» бегут! Очередь вслед, еще очередь, еще очередь, еще, еще, еще… наугад в темноту.

– Гады! Сволочи!!! – громко ору, в бессильной ярости, что есть сил.

Я выхватил пулемет у Зибоева и с криком «а-а-а» расстрелял половину ленты вниз в сумеречное ущелье. Потом выпустил ракету в воздух, чтоб свои или вертолетчики случайно, по ошибке, не накрыли нас огнем.

Вертолет уже приземлился на площадке, солдаты быстро грузили в него раненых. Сержант Карабод и второй выживший солдат бросились обратно к командиру, осторожно положили его на плащ-палатку и с помощью наших бойцов быстро понесли к вертушке.

Эх, не успели! Солдаты не успели пробежать и полпути к площадке, а вертолет уже взлетел и, раскачиваясь, умчался, прорезая надвигающиеся на горные хребты черные тучи. Быстро смеркалось.

Вдруг кто-то из ущелья громко закричал:

– Нэ стреляйте, я свой.

– Ты кто? Ползи сюда! – подозвал ротный.

На наш отзыв выполз грязный, в оборванном обмундировании какой-то солдат.

– Кто такой? Что это за свой выискался?

– Я из восемьдесят первого. Меня ранило! Товарищи командиры! Гогия моя фамилия!

– Степан! – окликнул Кавун санинструктора. – Осмотри и перевяжи грузинского героя!

Мы присели возле охающего бойца, который поведал жуткую и невероятную историю. Он и еще один солдат несли раненого товарища по левому склону хребта, по ним ударили из автоматов и гранатомета. Напарника наповал, и раненый получил еще несколько пуль. Упали. Добитый «духами» раненый придавил грузина своим телом.

– Гогия тоже ранило. «Духи» подошли, взяли автоматы, полоснули очередями по лежащим, но все пули принял мертвый солдат, которого мы тащили.

И смех и грех! От страха этот Гогия обоссался, но молчал и почти не дышал. Кто-то пнул его ногой в бок, вырвал из рук автомат, но проверять, жив боец или мертв, душманы в спешке не стали. Тут мы сверху кинули гранаты, начали стрелять, «духи» убежали прочь. Со всех сторон грохот, голову не поднять, да еще придавило мертвым телом.

– От страха я вырубился – сознание на минуту потерял!

– Товарищ капитан! Что-то раны у него я найти не могу. Хотя он весь в крови, но вроде в чужой!

– Смотри хорошо, может, внутреннее кровоизлияние?

– Только царапины. Где болит?

– Нога, пятка болыт! – ответил гортанным голосом раненый.

– Действительно, осколок торчит большой в подошве ботинка. Сейчас сниму с него ботинок и осмотрю. Ого! Осколок ботинок пробил и в пятку попал, но только слегка рассек кожу и кровь уже засохла! Грузин, ты шо орал! И это усе? Чи ни? Это и усе твое ранение?

– Нога болна!

– Нога болна… Сейчас как тресну по башке, чурка! Болна ему!

– Я не чурка, я грузин.

– Вставай на ноги, нечего ползать! – злобно заорал санинструктор.

– Товарищ капитан, да его лишь пару раз поцарапало! Обосрался, гад!

– Сильно воняет? – ухмыльнулся Кавун.

– Та ни, в переносном смысле… Трус он!

– Ну, трус не трус, а повезло, могли и яйца, и уши запросто отрезать.

– Гогия! Бегом к сержанту Карабоду и помогай своим. Иди туда, где убитые лежат!

Степка дал ему затрещину, шок у бойца сразу прошел, и он поспешил на помощь своим товарищам, выносившим тела убитых.

– Степан! И ты ступай, помоги, надо выносить тела к площадке.

Мы вместе с ротным не остались в стороне и тоже взялись помогать. Уже в глубокой темноте удалось поднять обоих мертвых солдат из ущелья, собрали разбросанное имущество, оружие, понаставили растяжек-гранат и вернулись к себе на точку. Всю ночь по очереди, сменяя друг друга, Карабод и три солдата из его взвода стояли над командиром, держа растянутую палатку, защищая голову старшего лейтенанта от хлынувшего ливня.

– Эх! Жаль, не успели принести его к вертолету. И как вы раньше не заметили, что он живой? – сокрушался Кавун.

– Иван, ведь с такой раной, по-моему, ничем не помочь. Что успели бы увезти, что не успели… Один хрен…

– Никифор! Когда получишь пулю в лоб, не дай бог, конечно, и будешь валяться в грязи, тогда посмотрим, как ты запоешь!

– Ворон! Накаркаешь!

– Ты тоже брякнул глупость! Надеяться нужно до последнего. Наш закон – раненых и убитых не бросать! Кстати, у «духов» тоже такое правило. А раненого любого, даже безнадежного, надо спасать, чудеса всякие в жизни бывают!

Итог боя был трагичен и неутешителен: шесть убитых и шесть раненых (оцарапанный Гогия был не в счет).

На рассвете прилетел вертолет и вывез всех «соседей». А старший лейтенант прожил еще три дня и скончался в госпитале. А вдруг выжил бы, если б сразу вывезли. Прав был ротный… В итоге потери выросли: пять раненых и семь убитых. В нашей роте потерь не было, даже ни одного раненого.

Хмурым утром, прихлебывая горячий чай, ротный вновь давал мне наставления:

– Запомни! Чаще всего убивают в первых рейдах и последних. Никогда не откладывай отпуск и особенно берегись после отпуска!

– Это ты к чему?

– Железобетонные, проверенные кровью и смертью приметы! Старлей в отпуск должен был ехать, дочка родилась. Бойцы сказали: уговорил его командир роты отпуск перенести. А у человека уже мозги на дом переключились, а его в рейд затащили! Но это уже из области психологии. Бдительность потерял и концентрацию. Расслабился! Понятно? – Иван принялся жевать сухарь, задумчиво глядя на меня.

– А чего ты так задумчиво и конкретно на меня смотришь? – возмутился я.

– Да потому что у меня этот рейд последний, тьфу, тьфу, крайний, надеюсь, – вздохнул Иван. – А тебе молодому еще пахать и пахать…