День ангела - Павел Комарницкий

Машина въехала в лес, и жара сразу ослабела. Я с жадностью вдыхал запахи летнего леса, прогретого солнцем. Ветки то и дело хлестали по открытому окну, и сорванный березовый листок прилип к моим губам. Я поймал норовящий ускользнуть листок языком, разжевал и проглотил, стараясь унять волнение. Все будет хорошо.

Наконец впереди появились крыши лесного кордона, утопающие в зелени. Я подъехал к воротам, немногим уступающим по размерам воротам того скита (глядика, и петли бронзовые! Богато живет дед). Забора было не видать, кругом буйно разрослись колючие кусты можжевельника, проросшие крапивой. Я пригляделся коегде сквозь зелень проглядывала колючая проволока "егоза". Круто живет дед.

Ворота были закрыты. Ничего удивительного, у Петра Иваныча Дымова масса хлопот, и сидеть на кордоне ему особо некогда. Ладно, подожду.

Я уселся поудобнее, открыв водительскую дверцу, достал бутерброды с сыром и флягу с водой. Я вдруг отчетливо представил себе, как за столом в сказочном тереме, совсем уже недалеко отсюда, сидят ангелы, уплетая шаньги, запивая молоком из высоких стеклянных бокалов, безмолвно беседуя меж собой. Дед Иваныч щурится, пряча улыбку в густой бороде, и моя Ирочка смешливо фыркает, глядя поверх стакана.

Я будто на проволоку налетел. Моя Ирочка. Когда это она моей стала? Голова перегрелась, не иначе.

Я неторопливо жевал бутерброд, размышляя. Усмехнулся. Моей голове перегрев не грозил. Куда дальшето сходить с ума некуда. Сам факт моего появления здесь свидетельствует об этом со всей очевидностью.

Ладно, с дурака какой спрос. Поэтому я могу твердо заявить да, моя Ирочка. Пусть не в физическом смысле. Чего притворяться она стала частью моей души, значит, меня самого. И даже если наше свидание будет последним (мысли о том, что оно вообще может не состояться, я теперь просто не допускал), она моя.

Тут я заметил, что размышляю о смысле бытия не один. Среди спутанных ветвей блестели фосфорическим блеском внимательные кошачьи глаза. Здоровенный темносерый котяра удобно разместился в зарослях и бесстыдно разглядывал меня. И как он там ходит, там же еще и "егоза"! Мне стало жутко при одной мысли о том, что можно лезть в такие заросли, но кота это, по всей видимости, не смущало.

- Кискис глупо, конечно. Котяра только чуть прижмурился, не двинувшись с места.

Второй наблюдатель обнаружился в ветвях мощного кедра неподалеку. В тени сидела крупная серая ворона. Она делала вид, что я ее совершенно не интересую, поворачивая голову боком. Очень сильно я ее не интересую.

Ладно, не будем отвлекаться. Смотрят и смотрят. Когда же дед Иваныч вернется? А что, если он там и заночует? У него же тут, похоже, ни коровы, ни козы, вообще никакой живности. Кот не в счет, его доитьпоить не надо.

Я доел бутерброд, отряхнул крошки. Завинтил флягу. Не помру, заночую в машине. Хоть две ночи, хоть три.

Меня разбудил громкий собачий лай. Я открыл глаза. В боковое стекло, наглухо закрытое для защиты от комаров, царапался Казбек. За ним, заслоняя яркое утреннее солнце, памятником Петру Первому возвышался дед Иваныч, верхом на Чалке.

- Здорово, Рома! Чем, значит, обязаны столь раннему визиту?

Я моргал против света. Непохоже на деда, и слова не его, и интонация не слишком любезна.

- Здравствуй, Петр Иваныч.

- Здоровее бывали. Ладно, излагаю вопрос проще. Чего приперся?

Я усмехнулся. Простейший психологический прием. Если обижусь значит, праздный турист, решивший возобновить приятное знакомство. Человек с серьезными намерениями обижаться не станет.

Дед Иваныч кашлянул.

- Ладно, разберемся. Давай загоняй свою колымагу во двор.

Мы сидели на чисто прибранной веранде, пили чай. Казбек дисциплинированно лежал рядом с хозяином, по обыкновению высунув язык.

Всетаки разговаривать с умным человеком одно удовольствие, а с телепатом так даже два. Я вкратце изложил деду свою беду, стараясь поначалу выглядеть достойно, но голос предательски дрожал, да и дед видел мои мысли насквозь, и я махнул рукой бог с ним, с достойным видом. Я вкратце пересказал ему свой визит к Геннадию. Ну, что скажешь, дед?

Дед Иваныч молчал долго, сопел. Потом пошел кудато, вернулся с кисетом и трубкой. Я наблюдал за ним с долей удивления мнето показалось, что он не курит.

Дед долго, ожесточенно набивал трубку. Чиркнул спичкой, затянулся и закашлялся. Бросил трубку на стол.

- Ясное дело, не курю, почитай, с войны. Да тут и лошадь закурит. Слушай, Рома, у меня такое впечатление сделалось, что это тебя тогда машиной долбануло, с отягчающими последствиями. Ты в шахматы, часом, не играешь?

- Играю маленько. При чем тут? я растерялся.

- А при том, что раз играешь, должон уметь просчитывать ходы хоть на чуть вперед. Ну как ты себе это все представляешь?

- Я не знаю. Я должен ее увидеть.

- Ну увидел, а дальше? Про здоровье спросишь, про погоду? Или в кино пригласишь, а не то в ресторан?

- Я не знаю, Иваныч. Я должен ее увидеть.

Дед снова схватил трубку, досадливо бросил. Шумно глотнул остывший чай.

- Эк тебя угораздило, парень. Но я таки повторяю вопрос что дальше? После того, как о здоровье спросишь да в глазищи ее разок поглядишь что потом?

Я попытался улыбнуться и не смог.

- Я не знаю, Иваныч. Но могу предположить, что потом мне надо будет увидеть ее еще раз. И еще. И так до смерти. Я буду с ней рядом, Иваныч, хоть как.

- Таак, еще гуще. У Уэфа с Машей, значит, намерен просить руки ихней дочери. Не в загс ли вести собрался? Ладно удумал она, значит, вся в белом, и крылья за спиной, заместо фаты. И ты во фраке жених хоть куда! А потом она тебе, значит, штаны утюжит да яичницу жарит, а ты телевизор глядишь!

Теперь дед был просто страшен. Наверное, таким его видели лишь эсэсовцыкаратели перед своей смертью.

- Ну а об остальномпрочем и помыслить невозможно. Может, ты и не дорос своим умом, что хоть у нас, хоть у них вместях живут не только для того, чтобы в глаза смотреть. Дитев чтобы ростить, и спать вместе, дурья башка!

Я смотрел в угол. В углу стояло дедово ружье. Хорошая штука, карабин СКС.

Может, это выход?

Я прямо посмотрел деду в глаза. Казбек зарычал.

- Застрели меня, Иваныч. Или я должен быть с ней.

Дед дышал тяжело, со свистом, придерживая глухо рычащего Казбека за шкирку. Ошейника не было.

- Ты напомни мне, как это называется? Не знаешь?

- Педофилия? я криво улыбнулся.

- Да нет, легко отделаться хочешь, парень. Кажись, зоофилия, ежели учесть, что роду она не человечьего.

Он помолчал, постепенно успокаиваясь, и Казбек, почувствовав это, затих.

- Я уже молчу о том, что она сюда, значит, не на каникулы к папемаме прибыла. У нее работа, понимаешь? Они, вот эти шестеро, да их товарищи, наш род спасают. Человечество, понял ты или нет? Горсть их всего на Землето, и такую ношу тянут!

Дед еще помолчал.

- Эх, и зачем тогда вам памятьто оставили. Добрые они, понимаешь, и Маша с Иркой в особицу. Сидел бы ты сейчас с удочкой, на поплавок глядел и нет проблем, как КолькаХруст говорит.

Он окончательно успокоился.

- Ладно, помогу чем смогу. Отведу тебя завтра, Маше разъясним ситуацию, она поможет. Сотрет тебе ненужное, вправит мозги, значит.

Последнюю фразу дед произнес с явным сомнением. Я усмехнулся.

- Добрый ты, Иваныч, спасибо тебе. Только я не дам убить свою любовь это ты понимаешь? Там как сложится, а это мое. И не ори на меня зря, я ни в чем не виноват.

Но дед уже улыбался в свою бороду.

- Ладно, не виноват и не виноват. Твоя правда. Но только и Ирка не виновата, что ты ей на пути, значит, попался, такой олух.

- Я только увижу ее, а там как она скажет, так и будет. Не захочет меня видеть что же, так тому и быть.

Дед Иваныч рассмеялся, хлопнул себя по коленям обеими руками.

- Олух и есть. Ты когданибудь пробовал пройти мимо бездомного котенка, коли он за тобой бежит и мяучит? А она, Иркато, доброты безмерной, не чета нам, да и ты не котенок все же, а человек разумный, по крайности, был недавно. Сможет ли она смотреть, как человек изза нее засыхает на корню?

Дед одним глотком допил холодный чай.

- Измучаешь ты ее, Рома, зазря измучаешь. И тебе легче не станет. Езжайка домой, очень тебя прошу.

Я смотрел ему в лицо.

- Ты очень любишь ее, Иваныч?

Наконецто он растерянно заморгал глазами.

- И несчастной ее не делаешь, правда? Почему же ты думаешь, что это сделаю я?

Дед подумал секунд пять, и из него будто выпустили воздух.

- Понял я, к чему клонишь. Останусь, дескать, на базе, буду помогать по хозяйству, ватрушки стряпать или еще там чего. И каждый день буду глядеть в прекрасные Иркины глаза. Не так?

Я рассмеялся, и удивился сам, что могу.

- Ты сильно упрощаешь, Иваныч.

- Нет, Рома, это ты сильно упрощаешь. Кухонный мужик им не нужен, а уж Ирке тем более. И не путай меня, старого, с собой. Бывает любовь и любовь. Ты же тут на роли Ромео, значит, а ей роль Джульетты отвел. Чем там кончилось, помнишь?