Стиль предательства - Джеймс Блиш

Субмарины особенно заинтересовали Саймона. Некий бодейсианский гений, неизвестный остальной галактике, решил проблему орнитолета - хотя крылья этих аппаратов были не перистыми, а мембранными. При зависании машины вращали крыльями со сдвигом по фазе на сто восемьдесят градусов, но при движении крылья описывали восьмерку обеспечивая подъемную силу ударом вперед и вниз, а движущую силу ударом назад. Длинный, похожий на рыбий, хвост придавал устойчивость, а под водой, несомненно, имел и другие функции.

После потешного сражения орнитолеты приземлились, а войска разошлись; а затем дело приняло более скверный оборот, о чем свидетельствовали глухие взрывы внутри дворца Руд и повалившие оттуда клубы дыма. Очевидно, шел поиск предположительно спрятанных документов, которые, считалось, Саймон продал, и этот поиск не давал результатов. Звуки взрывов, а временами и публичные казни через повешение, могли означать только, что максимально пристрастный допрос Руд-Принца не помог обнаружить бумаги и не дал к ним концов.

Саймон сожалел о происходящем, так же как сожалел о гибели Да-Уда. Обычно он не был столь безжалостен - сторонний эксперт назвал бы его работу в этом деле угрожающе близкой к небрежности - но сумятица, вызванная преобразующей сывороткой и теперь быстро нарастающая по мере приближения срока, помешала Саймону контролировать каждый фактор так тонко, как он первоначально надеялся. В неприкосновенности остался только главный замысел: теперь возникнет мысль, что Бодейсия неуклюжим образом предала Экзархию, и у Гильдии не останется другого выхода, кроме как полностью капитулировать перед Саймоном, со всеми дополнительными унижениями, которые, по его мнению, не поставят под угрозу миссию, ради Джиллит...

Что-то вдруг заслонило ему вид на дворец. Он в тревоге оторвал глаза от бинокля.

Предмет, возникший между ним и заливом, оказался всадником - вернее, аптериксом с головой идиота, на котором сидел человек. Саймон был взят ими в кольцо, острия их копий целили ему в грудь, флажки волочились по пыльной виоловой траве. Одна из _п_е_р_с_о_н_ Саймона припомнила, что флажок нужен для того, чтобы не дать копью пройти тело насквозь, и оружие можно было легко вытащить и вновь использовать, но внимание Саймона было поглощено более непосредственной угрозой.

Флажки украшала эмблема Руд-Принца; но все воины отряда были вомбисами.

Саймон покорно встал, символически прорычав что-то скорее для себя, чем для впечатляющих протейских существ и их толстых птиц. Он удивился, как ему никогда раньше не приходило в голову, что вомбис может так же чувствовать его, как он чувствует их.

Но сейчас это больше не имело значения. Небрежность наконец дала свои столь запоздалые плоды.

8

Его поместили голым в сырую камеру: узкое помещение, по стенам которого, покрытым пожелтевшей штукатуркой, беспрерывно сочилась вода и стекала вниз, уходя в водостоки по краям. Он мог определить, когда наступал день, так как в каждой из четырех стен имелись мутные окошки с толстыми стеклами, в которых возникал и исчезал наружный свет. По частоте этих изменений он мог бы с точностью рассчитать, в каком именно месте на Бодейсии он находится, будь у него хоть малейшее сомнение, что он в Друидсфолле. Сырая камера представляла собой обратный вариант подземной темницы, помещенной высоко над поверхностью Бодейсии, скорее всего гипертрофированный зубец одной из башен Управления Предателей. По ночам с потолка сияло пятое окошко, за которым находилась натриевая лампа, окруженное легким облачком пара от пытавшейся сконденсироваться на нем влаги.

Побег был бессмысленной фантазией. Вознесенная в небо сырая камера даже не имела традиционного облика стен этого здания, не считая одного пятна на штукатурке, которое могло сойти за нижнюю часть детской ступни; в остальном прожилки на стенах были издевательски бессмысленными. Единственный выход вел вниз, в отверстие, через которое его засунули сюда, и которое теперь было заткнуто, как дырка неработающего туалета. Если бы ему удалось голыми руками разбить одно из окошек, он оказался бы голый и исцарапанный на самой высокой точке Друидсфолла, с которой не было выхода.

А он был гол. Они не только выдернули ему все зубы в поисках спрятанных ядов, но и разумеется, забрали его пряжку. Он надеялся, что они начнут экспериментировать с пряжкой - это означало бы верную смерть для всех - но они, очевидно, оказались умнее. Что касается зубов, они вырастут, если он не погибнет, в этом одно из немногих положительных свойств преобразующей сыворотки, но пока что его голые десны невыносимо ныли.

Они не заметили противоядия, находившегося в крошечной гелевой капсуле в мочке левого уха и замаскированного под сальную кисту - левого, потому что к этой стороне обычно относятся небрежно, как будто она всего лишь зеркальное изображение правой стороны человека, производящего досмотр - и это немного успокаивало. Уже через несколько дней гель растворится, Саймон лишится своих многочисленных ложных обликов, и ему придется признаться, но пока он мог чувствовать себя спокойно, несмотря на холод осклизлой, ярко освещенной камеры.

Он использовал время, пытаясь извлечь пользу из недостатков: в данный момент используя свои единственные внутренние ресурсы - бессмысленное бормотание других своих личностей - стараясь угадать, что они некогда означали.

Кто-то говорил:

- Но, я подразумеваю, вроде, понимаешь...

- Куда они направляются?

- Да.

- Не послать ли их - ха-ха-ха!

- Куда?

- Во всяком случае, ну, ах.

Другие:

- Но мамин день рождения 20 июля.

- Ведь он знал, что неизбежное может случиться...

- У меня от этого череп затрещал и кровь свернулась.

- Откуда у тебя эти безумные идеи?

А другие:

- Оправдать Сократа.

- До того, как она чокнулась, она была замужем за мойщиком окон.

- Я не знаю, что у тебя под юбкой, но на нем белые носки.

- А потом она издала звук, как испорченный круговорот.

А другие:

- Пепе Сатан, пепе Сатан алеппе.

- Ну, это смог бы любой.

- ЭВАКУИРУЙТЕ МАРС!

- И тут она мне говорит, она говорит...

- ...если он склонится к этому.

- Со всей любовью.

А... но в этот момент затычка начала поворачиваться, а из разбрызгивателей наверху, прежде поддерживавших сырость, повалили густые клубы какого-то газа. Им надоело ждать, пока Саймон устанет от себя, и они решили начать вторую стадию допроса.

9

Его допрашивали, одетого в больничный халат, настолько изношенный, что в нем было больше крахмала, чем ткани, в личном кабинете Верховного Предателя - обманчиво пустой, только трубчатые стеллажи и кожаные кресла, приветливой комнате, которая могла бы успокоить новичка. Их было только двое: Валкол, в своем обычном балахоне, и "раб", ныне в одеждах высокородного аборигена созвездия Возничего. Выбор костюма казался странным, поскольку считалось, что аборигены свободны, и таким образом, становилось не ясно, кто из них на самом деле хозяин, а кто раб; Саймон не думал, что эта идея принадлежит Валколу. Он также заметил, что вомбис по-прежнему не дал себе труда изменить лицо, по сравнению с тем, что носил на борту "Караса", выражая тем самым полнейшую самоуверенность, и Саймон мог только надеяться, что она окажется неоправданной.