Сатанинская пристань - Даниэль Клугер

Сегодня же я не чувствовал этого. Я никогда не испытывал особого удовольствия от общения с кем-либо наподобие рыжего Валька и его друзей или моей матери. Я чувствовал, что, окажись сейчас хоть кто-то из них здесь, я испытаю сильнейшее раздражение. В то же время я просто физически ощущал необходимость общения с кем бы-то ни было.

Я перевернул пустой кувшин. На ладони осталось несколько молочных капель. Я вытер руку о штанину и нехотя поднялся из-за стола. Слоняясь из угла в угол внезапно осточертевшей комнаты, я мучительно пытался придумать себе какое-то развлечение. Кончилось мое хождение тем, что я окончательно разозлился неизвестно на кого и швырнул пустой кувшин в свое отражение. Кувшин и зеркало разлетелись вдребезги, а я убежал из дома, даже не закрыв за собой дверь.

12

Бессмысленное хождение по городу надоело мне так же быстро, как и пребывание дома. И тогда я отправился к тому месту, где вчера наткнулся на странного человека по прозвищу то ли бродяга, то ли странник. Не то, чтобы мне очень хотелось его отыскать, да, честно говоря, я не помнил, где именно он мне повстречался. Просто так – пошел наугад, вдруг вспомню.

Поэтому, наверное, я удивился, увидев его ноги, вытянутые поперек дороги. Остановился, как вкопаный, даже немного испугался.

Солнце уже садилось. Я не любил возвращаться домой в сумерках. Я не испытывал страха за свою жизнь, хотя, конечно, каждый встречный мог оказаться смертельным врагом. Но зябкое и неуютное чувтво овладевало мною в послезакатные часы.

– А, это ты, – бродяга зевнул. – Ну, привет, что новенького?

– Привет, – сказал я. – Ничего новенького. Так, все по-старому. Кого-то жгут, в кого-то стреляют.

– Садись.

Я сел рядом с ним и обхватил колени руками.

– Новенькое, не новенькое… – сказал бродяга. – Все равно, расскажи что-нибудь. Я сегодня никуда не ходил. Я сегодня думал.

Я хотел спросить, о чем можно было думать целый день, но вместо этого начал рассказывать ему обо всем, что видел и слышал сегодня – о матери, о рыжем Вальке, о сожжении книг, о крестовом походе. Он лег навзничь, заложил руки за голову и закрыл глаза. Я рассказывал долго и, наверное, путанно, потом замолчал. Мне показалось, что он заснул.

– Бродяга, – осторожно позвал я.

– Что? – он откликнулся тотчас, по-прежнему, не открывая глаз.

– Я думал, ты спишь и не слушаешь.

– Нет, что ты, я слушаю тебя. Я никогда не сплю днем, а сейчас ведь почти день. Я и ночью-то сплю мало. Старость, малыш, старость… Ты рассказывай, рассказывай, я слушаю тебя внимательно.

Я принялся рассказывать дальше – о том, что успел услышать во время сегодняшних блужданий по городу.

– Татары в Богдановке сожгли своего старосту, – сказал вдруг бродяга. Глаза его все еще были закрыты.

– За что?

– У него на поле урожай вырос больше положенного. Пшеницу сожгли и хозяина поля.

С татарами мы обычно не общались. Два раза в год, весной и осенью, на их поля делали набеги хлеботорговцы, отнимали урожай, потом продавали на Центральном Рынке. Одновременно разрушали часть домов, которые татары успевали отстроить в промежутках между набегами.

– Свалка, – бродяга вздохнул. – Свалка.

– О какой свалке ты говоришь? – спросил я. – И при чем тут татары? И вообще – я рассказывал о том, что готовится крестовый поход.

Вместо ответа он опять затянул свою песенку:

Разинув рот, стоит дурак,в преддверье тишины,на нем красивый синий фраки модные штаны…

– Не хочешь отвечать?

– Я просто хочу петь, – ответил он. – Татары? Крестовый поход? Не знаю, не знаю…

Стоит, уставясь в небеса,и мнет в руке колпак…

– Может быть, ни при чем. Просто так, к слову. Ты рассказываешь, я рассказываю. Ты о крестовом походе, я о татарах.

И тут я, неожиданно для самого себя, заговорил о своих снах. Он сразу же оборвал пение, вскочил, повернул ко мне дергающееся лошадиное лицо, я даже испугался и от испуга замолчал.

– Нет-нет, – торопливо заговорил бродяга, – продолжай, пожалуйста, это очень интересно.

Я еще раз рассказал ему свои сны. О чужом городе, о цветах.

– Ну вот, – он вздохнул и сел точно так же, как я, подтянув колени к подбородку и обняв их руками. – А ты спрашиваешь, какая свалка… Ты же сам прекрасно все понимаешь.

– Ничего я не понимаю.

– Зато чувствуешь, это еще лучше… Свалка – это то, что тебе не снится. Не приснится. Не может приснится. Вот она, свалка… – он взмахнул тощей костлявой рукой и очертил в воздухе окружность. – Вокруг нас, понимаешь?

Я подумал и честно ответил:

– Нет.

– Вот она, вот, мы с тобой живем на ней, на этой проклятой свалке, здесь и на свет появились, здесь и сдохнем, понимаешь? А где-то есть совсем другая, настоящая жизнь…

– Где?

Бродяга усмехнулся.

– Во всяком случае, в наших снах.

– Ты говоришь: настоящая жизнь. А эта – ненастоящая?

Он задумался.

– Черт его знает, – он вздохнул. – Тоже, вроде бы, настоящая. Но… Не знаю, как бы тебе…Ну вот, представь себе дом.

– Какой дом?

– Любой. Просто дом. Понимаешь?

– Понимаю.

– Вот стоит дом. Обыкновенный. В нем живут люди. Нормальные люди.

– Кто именно?

– Какая разница? Долго живут, понимаешь? И у этих людей есть вещи.

– Какие вещи?

Бродяга нетерпеливо мотнул головой.

– Перестань меня перебивать, – сказал он. – А то собьюсь. Я ведь и сам не очень уверен в том, что я говорю. Чувствовать – это одно, а рассказывать – другое.

– Я не буду перебивать.

– Ну вот. В доме живут люди. У людей имеются вещи. Все то, что их окружает. Понимаешь?

Я по-прежнему ничего не понимал. Бродяга видел это. Он досадливо наморщил лоб, лицо его пару раз передернулось.

– То, что им мешает, – сказал он, – постепенно накапливается в доме. Всякий хлам, понимаешь? Старье, ветошь, мусор. И для того, чтобы в доме можно было жить, чтобы он от всего этого старья не лопнул, его чистят. Выбрасывают хлам подальше от дома… – он вздохнул. – Ну хоть это тебе понятно?

Это мне было понятно, я только не мог понять, к чему он ведет.

– Вот так и образуется свалка, – сказал бродяга. – Свалка – и чистый дом. Потом дом перестраивают, переделывают, достраивают. Все, что отслужило, не держит – на свалку. Гнилые балки, разрушенные опоры могут не выдержать, значит, их тоже на свалку. Понял?

Я ничего не ответил.

– Значит, не понял. Эх-х, – бродяга вздохнул и грустно посмотрел на меня.

– Дом – это нормальная жизнь, – сказал он. – Настоящая жизнь, понимаешь? А свалка… Она, конечно, тоже настоящая, но – свалка. Свалка останется свалкой… – он снова лег и закрыл глаза. – Свалка – это н а ш а жизнь, дружище.