Человек из Санкт-Петербурга - Кен Фоллетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но приедет ли Орлов? Если же он приедет, и именно тем поездом, о котором говорил Джозеф, а затем и встретится, как было сообщено Джозефом же, с графом Уолденом, то не останется никаких сомнений, что и остальная информация верна.
За несколько минут до прибытия поезда прямо на платформу заехал крытый экипаж, запряженный четверкой великолепных лошадей. Впереди сидел кучер, а на запятках лакей в ливрее. За экипажем следовал служащий железной дороги в военизированной униформе, с блестящими пуговицами. Поговорив с кучером, железнодорожник направил экипаж в дальний конец; платформы. Затем прибыл начальник станции в сюртуке и цилиндре, с важным видом он взглянул на свои часы, сверив их затем со станционными. После этого он открыл дверцу экипажа, чтобы пассажир мог выйти.
Когда железнодорожный служащий проходил мимо сидевшего на скамейке Феликса, тот схватил его за рукав.
– Простите, сэр, – произнес он, изображая наивное удивление иностранного путешественника, – это ведь английский король?
Железнодорожник усмехнулся.
– Нет, приятель, это всего только граф Уолден, – и с этими словами пошел дальше.
Значит Джозеф был прав.
Феликс стал изучать Уолдена взглядом будущего убийцы. Тот был высок, почти одного роста с Феликсом, и тучен – в такого легче попасть, чем в маленького человека. Лет ему было под пятьдесят. Если не считать небольшой хромоты, он казался вполне здоровым, сможет бежать, но не очень быстро. На нем был приметный, светло-серый утренний сюртук и того же цвета цилиндр. Волосы под цилиндром короткие и прямые, да бородка лопатой в стиле покойного короля Эдварда VII. Стоя на платформе, он опирался на трость, могущую послужить потенциальным оружием, давая отдых левой ноге. Кучер, лакей и станционный начальник суетились вокруг него, как пчелы вокруг пчеломатки. Вид у него был спокойный. Он не смотрел на часы. Не обращал никакого внимания на мельтешивших рядом слуг. Он привык к этому, подумал Феликс: всю свою жизнь он в центре внимания.
Показался паровоз, изрыгавший клубы дыма. Я могу прямо сейчас убить Орлова, пронеслось в голове Феликса, и он ощутил азарт охотника, подстерегающего добычу, но он уже раньше решил не делать этого сегодня. Он пришел сюда, чтобы понаблюдать, а не действовать. Большинство политических убийств, задуманных анархистами, срывались, по его мнению, именно из-за спешки и непродуманности. Он же верил в необходимость хорошей и четкой организации дела, что для многих анархистов звучало анафемой; они были не в состоянии понять, что свои действия человек может планировать – а тираном он становится, когда начинает управлять действиями других.
Выпустив пар, поезд остановился. Феликс встал и подошел поближе к платформе. В самом конце поезда находился явно особый вагон, отличавшийся от остальных яркой, свежей покраской. Он остановился как раз против экипажа Уолдена. Начальник станции живехонько шагнул вперед и открыл дверь вагона.
Весь собравшись, Феликс пристально вглядывался в затененную точку платформы, где должна была появиться его будущая жертва.
Ожидание длилось какую-то секунду, затем показался Орлов. На миг он задержался в дверях, и взгляд Феликса будто сфотографировал его. Это был невысокий человек в дорогом, тяжелом пальто с меховым, в русском стиле, воротником и черном цилиндре. Лицо выглядело розовым и юным, почти мальчишеским, безбородое, но с маленькими усиками. Он неуверенно улыбнулся. Вид у него был даже трогательный. Сколько зла, подумал Феликс, совершается людьми с невинными лицами.
Орлов сошел с поезда. Они с Уолденом по-русски обнялись, но очень быстро, и сели в экипаж.
Все довольно поспешно, решил Феликс.
Лакей и два носильщика начали переносить багаж в карету. Тут же стало ясно, что весь он там не поместится. При виде этого Феликс улыбнулся, вспоминая свой полупустой картонный чемоданчик.
Экипаж развернулся. Очевидно, лакея оставляли присмотреть за прочим багажом. К окошку подошли носильщики, оттуда показалась рука в сером и бросила им несколько монет. Экипаж тронулся с места. Забравшись на велосипед, Феликс двинулся за ним.
В суматохе лондонских улиц ему не составило труда следить за экипажем, держась на некотором расстоянии. Он ехал за ним через весь город, по Стрэнду, затем через парк Сент-Джеймса. Уже в дальнем конце парка экипаж свернул на боковую дорожку, затем резко въехал в окруженный стеной дворик.
Спрыгнув с велосипеда, Феликс пошел к краю парка, катя машину рядом с собой, и остановился как раз напротив ворот в тот двор. Он видел, как экипаж подъехал к величественному входу огромного дома. Над крышей кареты показались на миг два цилиндра, черный и серый, и тут же скрылись в доме. Дверь захлопнулась, и больше он, не видел ничего.
* * *Критическим взглядом Лидия рассматривала свою дочь. Стоя перед большим зеркалом в простенке, Шарлотта примеряла платье, в котором ей предстояло быть представленной ко двору. Мадам Бургон, стройная, элегантная портниха, суетилась рядом с булавками, поправляя складки и рюши.
Шарлотта выглядела одновременно хорошенькой и невинной – как раз то, что и требовалось от дебютантки. Платье из белого тюля, вышитое хрусталиками, доходило почти до пола, прикрывая крошечные остроносые туфельки. Весь лиф его представлял собой корсаж из хрусталя, расшитый серебром, на бледно-розовой шифоновой подкладке, шлейф длиной в четыре ярда заканчивался огромным, серебристо-белым бантом. Черные волосы Шарлотты были уложены высоко и украшены тиарой, ранее принадлежавшей матери Стивена, предыдущей леди Уолден. В волосах обязательные два белых пера.
Моя девочка стала почти взрослой, подумала Лидия. А вслух сказала:
– Это очень красиво, мадам Бургон.
– Благодарю вас, миледи.
Шарлотта сказала:
– В этом ужасно неудобно.
Лидия вздохнула. Именно такой реакции и следовало ожидать от Шарлотты.
– Не будь же столь легкомысленной, – проговорила Лидия.
Шарлотта присела, чтобы подобрать шлейф. Лидия заметила:
– Совсем необязательно приседать. Смотри и повторяй за мной, как это делается. Повернись налево, – Шарлотта так и сделала, и шлейф заструился справа от нее. – Подними его левой рукой и еще на четверть оборота повернись налево. – Теперь шлейф тянулся по полу впереди Шарлотты. – Иди вперед, а по ходу правой рукой накинь шлейф на левую руку.
– Получается, – заулыбалась Шарлотта.
От улыбки она вся так и сияла. Она всегда была такой, – думала Лидия. Когда была малышкой, я всегда знала, что у нее в головке. Но с возрастом человек приучается к обману. Шарлотта спросила.
– А кто же научил тебя всем этим вещам?
– Первая жена твоего дяди Джорджа, мать Белинды. Она обучила меня всему перед тем, как меня представили ко двору. – Ей захотелось добавить: – Таким премудростям нетрудно научить, но сложные уроки ты должна учить сама.
В комнату зашла Марья, гувернантка Шарлотты. Это была толковая, решительная женщина в платье серо-стального цвета, единственная из челяди, привезенная Лидией из Санкт-Петербурга. За девятнадцать лет ее внешность ничуть не изменилась. Лидия даже понятия не имела, сколько же той лет: пятьдесят, шестьдесят?
Марья доложила:
– Прибыл князь Орлов, миледи. О, Шарлотта, вы выглядите великолепно.
Пора уже Марье начать называть ее леди Шарлотта, подумала Лидия, затем сказала:
– Переоденься и ступай вниз, Шарлотта.
Девушка тут же начала отстегивать бретельки, поддерживающие ее шлейф. Лидия вышла.
В гостиной она увидела Стивена, потягивающего шерри. Дотронувшись до ее обнаженного плеча, он произнес:
– Мне нравится, когда ты ходишь в летних платьях.
– Спасибо, – улыбнулась Лидия. Он и сам выглядел очень неплохо, подумалось ей, в своем сером сюртуке с серебристым галстуком. Это так шло к серебристой седине его бороды. Мы могли бы быть так счастливы, ты и я... Внезапно ей захотелось поцеловать его в щеку. Она оглянулась вокруг: у бара лакей наливал шерри. Ей следовало сдерживаться. Она села и взяла бокал из рук слуги. – Как выглядит Алекс?
– Почти так же, как и всегда, – ответил Стивен. – Ты сама увидишь, он сейчас спустится. А как обстоит дело с платьем Шарлотты?
– Оно прелестно. Но меня беспокоит ее отношение. Сейчас она совершенно не желает ничего принимать на веру. Боюсь, как бы она не заразилась цинизмом.
Стивен отмахнулся.
– Подожди, пока какой-нибудь красавец-гвардеец не начнет ухаживать за ней. Тогда ее отношение быстро изменится.
Это замечание раздосадовало Лидию, в нем как бы намекалось, что все девушки рабыни своей романтической природы. Стивен всегда говорил подобное, когда не хотел во что-то вникать. Из-за этого он становился похож на добродушного, пустоголового сельского сквайра, каким он вовсе не был. Но он был уверен, что Шарлотта ничем не отличалась от других восемнадцатилетних девиц и не желал ничего слышать. Лидия же знала, что в характере Шарлотты есть нечто неуправляемое, неанглийское, и что это следует подавлять.