Аня в Стране чудес - Льюис Кэрролл

— И совсем не то же самое! — воскликнул Шляпник. — Разве можно сказать: «Я вижу, что ем» вместо: «Я ем, что вижу?»

— Разве можно сказать, — пробормотал Соня, словно разговаривая во сне, — «Я дышу, пока сплю» вместо: «Я сплю, пока дышу?»

— В твоем случае можно, — заметил Шляпник, и на этом разговор иссяк, и все сидели молча, пока Аня вспоминала все, что знала насчет роялей и слонов, — а знала она не много.

Шляпник первый прервал молчанье.

— Какое сегодня число? — спросил он, обращаясь к Ане. При этом он вынул часы и тревожно на них глядел, то встряхивая их, то прикладывая их к уху.

Аня подумала и сказала:

— Четвертое.

— На два дня отстают, — вздохнул Шляпник. — Я говорил тебе, что твое масло не подойдет к механизму, — добавил он, недовольно глядя на Мартовского Зайца.

— Масло было самое свежее, — кротко возразил Мартовский Заяц.

— Да, но, вероятно, и крошки попали, — пробурчал Шляпник. — Ты не должен был мазать хлебным ножом.

Мартовский Заяц взял часы и мрачно на них посмотрел, потом окунул их в свою чашку, расплескав чай, и посмотрел опять.

— Это было самое свежее масло, — повторил он удивленно.

Аня с любопытством смотрела через его плечо.

— Какие забавные часы! — воскликнула она. — По ним можно узнать, которое сегодня число, а который час — нельзя.

— Ну и что же, — пробормотал Шляпник. — Или по Вашим часам можно узнать время года?

— Разумеется, нет, — бойко ответила Аня. — Ведь один и тот же год держится так долго.

— В том-то и штука, — проговорил Шляпник.

Аня была ужасно озадачена. Объяснение Шляпника не имело, казалось, никакого смысла, а вместе с тем слова были самые простые.

— Я не совсем понимаю, — сказала она, стараясь быть как можно вежливее.

— Соня опять спит, — со вздохом заметил Шляпник и вылил ему на нос немножко горячего чая.

Соня нетерпеливо помотал головой и сказал, не открывая глаз:

— Конечно, конечно, я совершенно того же мнения.

— Нашли разгадку? — спросил Шляпник, снова повернувшись к Ане.

— Сдаюсь! — объявила Аня. — Как же?

— Не имею ни малейшего представления, — сказал Шляпник.

— И я тоже, — сказал Мартовский Заяц.

Аня устало вздохнула:

— Как скучно так проводить время!

— Если бы Вы знали Время так, как я его знаю, — заметил Шляпник, — Вы бы не посмели сказать, что его провожать скучно. Оно самолюбиво.

— Я Вас не понимаю, — сказала Аня.

— Конечно, нет! — воскликнул Шляпник, презрительно мотнув головой. — Иначе Вы бы так не расселись.

— Я только села на время, — кротко ответила Аня.

— То-то и есть, — продолжал Шляпник. — Время не любит, чтобы на него садились. Видите ли, если бы Вы его не обижали, оно делало бы с часами все, что хотите. Предположим, было бы десять часов утра, Вас зовут на урок. А тут Вы бы ему, Времени-то, намекнули — и мигом закружились бы стрелки: два часа, пора обедать.

— Ах, пора! — шепнул про себя Мартовский Заяц.

— Это было бы великолепно, — задумчиво проговорила Аня. — Но только, знаете, мне, пожалуй, не хотелось бы есть.

— Сначала, может быть, и не хотелось бы, — сказал Шляпник, — но ведь Вы бы могли подержать стрелку на двух часах до тех пор, пока не проголодались бы.

— И Вы так делаете? — спросила Аня.

Шляпник уныло покачал головой.

— Куда мне? — ответил он. — Мы с Временем рассорились в прошлом Мартобре, когда этот, знаете, начинал сходить с ума (он указал чайной ложкой на Мартовского Зайца), а случилось это так: Королева давала большой музыкальный вечер, и я должен был петь:

Рыжик, рыжик, где ты был?На полянке дождик пил?

Вы, может быть, эту песню знаете?

— Я слышала нечто подобное, — ответила Аня.

— Не думаю, — сказал Шляпник. — Дальше идет так:

Выпил каплю, выпил две,Стало сыро в голове!

Тут Соня встряхнулся и стал петь во сне: «сыро, сыро, сыро…» — и пел так долго, что остальным пришлось его щипать, чтобы он перестал.

— Ну так вот, — продолжал Шляпник, — только начал я второй куплет, вдруг Королева как вскочит да гаркнет: «Он губит время! Отрубить ему голову!»

— Как ужасно жестоко! — воскликнула Аня.

— И с этой поры, — уныло добавил Шляпник, — Время отказывается мне служить: теперь всегда пять часов.

— Потому-то и стоит на столе так много чайной посуды? — спросила Аня.

— Да, именно потому, — вздохнул Шляпник. — Время всегда — время чая, и мы не успеваем мыть чашки.

— Так, значит, вы двигаетесь вокруг стола от одного прибора к другому? — сказала Аня.

— Да, — ответил Шляпник, — от одного к другому, по мере того, как уничтожаем то, что перед нами.

— А что же случается, когда вы возвращаетесь к началу? — полюбопытствовала Аня.

— Давайте-ка переменим разговор, — перебил Мартовский Заяц, зевая. — Мне это начинает надоедать. Предлагаю, чтобы барышня рассказала нам что-нибудь.

— Я ничего не знаю, — сказала Аня, несколько испуганная этим предложением.

— Тогда расскажет Соня! — воскликнули оба. — Проснись, Соня!

И они одновременно ущипнули его с обеих сторон.

Соня медленно открыл глаза.

— Я вовсе не спал, — проговорил он слабым хриплым голосом. — Я слышал, господа, каждое ваше слово.

— Расскажи нам сказку, — попросил Мартовский Заяц.

— Да, пожалуйста, — протянула Аня.

— И поторопись! — добавил Шляпник, — а то уснешь, не докончив.

— Жили-были три сестренки, — начал Соня с большой поспешностью, — и звали их: Мася, Пася и Дася. И жили они на глубине колодца…

— Чем они питались? — спросила Аня.

— Они питались сиропом, — сказал Соня, подумав.

— Это, знаете, невозможно, — коротко вставила Аня, — ведь они же были бы больны.

— Так они и были очень больны, — ответил Соня.

Аня попробовала представить себе такую необычайную жизнь, но ничего у нее не вышло. Тогда она задала другой вопрос:

— Почему же они жили на глубине колодца?

— Еще чаю? — вдумчиво сказал Мартовский Заяц, обращаясь к Ане.

— Я совсем не пила, — обиделась Аня, — и потому не могу выпить еще.

— Если Вы еще чаю не пили, — сказал Шляпник, — то вы можете еще чаю выпить.

— Никто не спрашивал Вашего мнения! — воскликнула Аня.

— А кто теперь делает личные замечания? — проговорил Шляпник с торжествующим видом.

Аня не нашлась что ответить. Она налила себе чаю и взяла хлеба с маслом. Потом опять обратилась к Соне:

— Почему же они жили на глубине колодца?

Соня опять несколько минут подумал и наконец сказал:

— Это был сироповый колодец.

— Таких не бывает, — рассердилась было Аня, но Шляпник и Мартовский Заяц зашипели на нее:

— Шш, шш!

А Соня, надувшись, пробормотал:

— Если вы не можете быть вежливы, то доканчивайте рассказ сами.

— Нет, пожалуйста, продолжайте, — сказала Аня очень смиренно. — Я не буду вас больше прерывать. Пожалуйста, хоть какой-нибудь рассказ!

— Какой-нибудь, — возмущенно просопел Соня. Однако он согласился продолжать. — Итак, эти три сестрички, которые, знаете, учились черпать…

— Что они черпали? — спросила Аня, забыв свое обещанье.

— Сироп! — сказал Соня, уже вовсе не подумав.

— Я хочу чистую чашку, — перебил Шляпник, — давайте подвинемся.

Шляпник подвинулся, за ним Соня. Мартовскому Зайцу досталось место Сони. Аня же неохотно заняла стул Мартовского Зайца. Один Шляпник получил выгоду от этого перемещения: Ане было куда хуже, чем прежде, ибо Мартовский Заяц только что опрокинул кувшин с молоком в свою тарелку.

Аня очень боялась опять обидеть Соню, но все же решилась спросить:

— Но я не понимаю, откуда же они черпали сироп.

Тут заговорил Шляпник:

— Воду можно черпать из обыкновенного колодца? Можно. Отчего же нельзя черпать сироп из колодца сиропового — а, глупая?

— Но ведь они были в колодце, — обратилась она к Соне, пренебрегая последним замечанием.

— Конечно, — ответил Соня, — на самом дне.

Это так озадачило Аню, что она несколько минут не прерывала его.

— Они учились черпать и чертить, — продолжал он, зевая и протирая глаза (ему начинало хотеться спать), — черпали и чертили всякие вещи, все, что начинается с буквы М.

— Отчего именно с М.? — спросила Аня.

— Отчего бы нет? — сказал Мартовский Заяц.

Меж тем Соня закрыл глаза и незаметно задремал; когда же Шляпник его хорошенько ущипнул, он проснулся с тоненьким визгом и скороговоркой продолжал:

— …с буквы М, как, например, мышеловки, месяц, и мысли, и маловатости… видели ли вы когда-нибудь чертеж маловатости?

— Раз уж Вы меня спрашиваете, — ответила Аня, чрезвычайно озадаченная, — то я должна сознаться, что никогда.