Гибель волхва. Варвары - Геннадий Осетров

Маленький старик шустро шагал впереди Всеслава. Они подошли ко княжьему двору, и тут Пепела свернул вбок и повел гостя по узкой тропинке среди высокой пахучей лебеды. Скоро в потемках показалась невысокая постройка; по вырытым в земле ступеням сошли вниз. Отодвинув рогожу, старик потянул изгоя за собой.

Густая душная тьма заливала землянку. Всеслав напряженно вслушивался в пустоту и скоро различил в ней разные звуки: слева всхрапывал во сне невидимый человек, что–то прошуршало в дальнем конце помещения и смолкло.

— Ремесло тут живет, землянка для всех. Иди осторожно!

В полном мраке Всеслав, держась за костлявое плечо Пепелы, пробрел к стене и там наткнулся коленом на лавку.

— Ложись, утром до света разбужу, — прошелестел в ухо старик.

Ощупав руками лежанку, Всеслав сел на нее, потом бесшумно улегся. Рядом едва слышно копошился Пепела. Изгой растянулся на лавке и улыбнулся от удовольствия: как все ладно обернулось! Берегыни[20] не оставили его, вывели на добрых людей и приютили.

Потом перед глазами замелькали городские чудеса, и его стал окружать невнятный гул голосов. Еще немного погодя совсем рядом насмешливо произнесли:

— Ну вот, наш сильномогучий богатырь Пепела нового странника привел!

Пробудившийся Всеслав открыл глаза. От него отходил человек в темной сорочке, босой.

Посреди землянки — вырытой в рост человека яме — стояла сводчатая печь. Справа от нее на столе горела тусклая плошка, и по плетенным из лозы и тонко обмазанным опавшей кое–где глиной стенам сейчас двигались тени.

Босой человек достал несколько мисок, ложки, поставил на стол большой глиняный котел, над которым расплывался пар.

Вокруг стола молча рассаживались люди, брали из лукошка по ломтю хлеба. Когда Всеслав и Пепела опустились на лавку, к ним придвинули по миске пшенной каши, политой медом, дали хлеба с куском вареного мяса.

Ели спешно, без разговоров. Пепела управился прежде других, но сидел тихо, задумавшись.

— Ты скоро жевать совсем перестанешь, — обратился к нему сосед Всеслава, — пощупай–ка себя, исхудал так, что скоро через запертые двери пройдешь!

— Дума его гложет, — отозвались с рая стола. — Волчье молоко ищет да яйца жар–птицы… От смерти оборону отыскивает!

Однако никто вокруг не улыбнулся, только Пепела встрепенулся, легко поднялся на ноги.

— Дурак дурацкое и говорит! Живой рукой доедайте — и за работу!

Ремесленники зашагали к выходу. Вместе с ними поднялся из землянки и Всеслав.

Ярко светило летнее солнце, дворец князя Владимира будто раскалился от тепла и краснел неподалеку багровыми кирпичами.

…Волхву Соловью показалось тут, на берегу Клязьмы, что именно такое же, как тогда, пятнадцать лет назад, ласковое тепло прижимается к нему, еще ярче высветляя в памяти тот день, когда остановился он, ослепленный яркими лучами после темного приюта. Вчерашняя растерянность исчезла, предстоящая жизнь в Киеве вместе с ремесленниками казалась лучшей из всего, пройденного доселе…

Его поставили месить глину. Всеслав разбивал глыбы на небольшие куски, бросал в деревянное корыто, а затем подолгу топтал босыми ногами. Мокрые серо–коричневые комья были упругими, холодными, царапали кожу, но постепенно размягчались, прогревались и легче расползались под ступнями.

Изредка подходил Пепела, мял глину в руках, велел Отроче, напарнику Всеслава, добавить воды. Тогда Всеслав выходил из корыта; от непривычки у него сильно дрожали ноги, и он боялся, что не осилит работу до конца дня.

Рядом с ним ремесленники молчаливо раскатывали в деревянных рамах глину, относили их к большой печке, густо дымившей посреди двора.

Солнце в тот день с необычайной скоростью пронеслось по небу; чистый утром воздух запылился и помутнел, беспрерывный стук молотков постепенно делался привычным изгою.

Когда трудовой день закончился и все устало двинулись к землянке, Всеслав подошел к Пепеле, протянул сохранившиеся у него восемь ногат и сказал, что хочет угостить своих новых сожителей. Старик отделил половину денег, остальное вернул Всеславу, потом подозвал Отрочу.

— Возьми корчагу и принеси из корчмы меду, он вот денег дал!

В землянке Всеслав впотьмах нащупал печурку, разжег от тлевших углей лучину, вставил ее в расшатанный в земляной стене светец. На непослушных от усталости ногах подошел он к своей лежанке, устало опустился на нее.

Скоро зашумели голоса, и умытые, посвежевшие ремесленники стали рассаживаться вокруг стола. Веселый парень, утром подходивший к спящему Всеславу, увидев его, крикнул:

— Эй, вятич, давай сюда! Поработал — иди полопай, пока Пепела твою долю не сжевал. Иль коленки дрожат и шелохнуться не можешь?!

Всеслав проковылял к лавке.

— Погодите хватать, — остановил едоков Пепела. — Отроча за медом поскакал — Всеслав угощает вас всех, мохнорылых!

— Ну, это ты в самое сердце попал, странник далекий, — весело выкрикнул парень. — А я ведь думал, что ты спесив некстати — за день честным людям слова не кинул!

— Меня Лушата кличут, — легонько толкнул в бок Всеслава сосед. — Ты на этого верещагу плюнь…

Глухо простучали у входа шаги, и в землянку спустился запыхавшийся Отроча. Поставив на стол тяжелую корчагу, он принес и раздал сидящим разномерные глиняные и деревянные ковши и кружки.

Растолкав двух мужиков, он уселся к столу и сразу же повернулся к Пепеле.

— Послушай, Пепела! Тихо вы, вражьи холопы! — прикрикнул он на ремесленников. — Ты волхование знаешь, уставься на воду, погляди. Мне сейчас в корчме хромой перевозчик опять про князя весть повторил, как песком сердце обсыпал…

— Погоди ты, — перебил его Лушата. — Этот перевозчик что дедушка из–под девятой сваи[21]; как в корчме глаза переменит от меду, так и начинает всех пугать! Сейчас ты помолчи, пускай вятич хоть раз рот раскроет… Ведь издалека человек в Киев приволокся!

Всеслав не хотел говорить, и начал он свой рассказ неохотно, но постепенно воспоминания все ярче разгорались в его душе, картины страшной ночи и пожарища до мельчайшей черточки вставали перед глазами — и он все шептал и шептал о предбывшей жизни, об опаленной яблоне, воротах, скрипевших на ветру перед сгоревшей избой, о старике Милонеге, трясущимися руками бросавшем в огонь перед великим Родом шипящего белого петуха.

Всеслав умолк оттого, что позади на стене погасла последняя лучина и наступила тьма. За столом долго никто не двигался, потом невидимый кто–то стал раздувать в печи уголья, разгорелась лучина и наступила тьма. За столом долго никто не двигался, потом невидимый кто–то стал раздувать в печи уголья, разгорелась лучинка и осветила седые волосы Пепелы.