Редакционные статьи - Федор Крюков

Мы переживаем тяжелый момент, так что коммунисты, эти проклятые опричники от Бога и от народа, начали нас арестовывать и расстреливать. Но безвинная кровь переполняла чашу и мы вспыхнули, т. е. восстали против этой проклятой коммунии и начали их бить беспощадно и сейчас очистили нашу станицу Вешенскую, Мигулинскую, Казанскую, Букановскую, Слащевскую. Пока держимся и вас ожидаем к себе на помогу. Идите скорее к нам. Сейчас мы служим по 55 лет и не пускаем этих разбойников к себе. 28 апреля Егор и Федосья Образцовы.

Дорогой брат, Ваня. Мы переживаем тяжелый момент, так что вселилась к нам проклятая коммуна, начала нас переводить, начала арестовывать нас и расстреливать. Много велось это тяжелое время, велись расстрелы и аресты. Приехали проклятые коммунисты и к нам на хутора и с нашего хутора арестовали 99 человек и в числе этих и я и папаша мой были арестованы, даже намечен был я к расстрелу. Кроме того батюшка и псаломщик были арестованы, но дошел такой момент, что переполнилась чаша нашей невинной кровью. Тут взволновалась казачья кровь, вспыхнули дела, сразу побили в Вешенской станице всех коммунистов и прислали ко мне донесение, что Вешенская занята казаками. В тот момент, когда нас арестовали, я предложил казакам, чтобы кинуться и похватать винтовки у тех, которые нас арестовали, но казаки не были уверены, что Вешенская занята казаками, и сробели вырвать винтовки. Но все-таки мы не дались и с этого момента мы завели войну и сейчас деремся с этими проклятыми разбойниками, так что наша Еланская станица, Вешенская, Мигулинская, Казанская, Букановская, Слащевская и Каргинская все очищены нами. Ваня, вас каждый час дожидаем к себе. Не знаем, дождемся или нет. Идите к нам и совместно с вами погоним это проклятие из Донской области. 28 апреля Николай Обнизов.

Вы слышите, братья-казаки, этот зов великого страдания родных братьев:«Эх, встань и посмотри на войско Донское, Ермак Тимофеевич!»Это зов терзаемых лютой пыткой наших братьев…Откликнемся же на него всей силой братского порыва и святого отмщения!

ЖИВЫЕ ВЕСТИ

«Великая туга была по всей Русской земле».

Так, рассказав о разбойном нападении какой-нибудь свирепой дикой орды, заключал бывало повесть свою об ужасах и потоках крови русский летописец. И в простых, скупых на краски и подробности словах о великой скорби родной земли чувствовались и бездонное горе сиротства, и отчаянный вопль уводимых в плен полонянок, и жуть немого молчания пустых полей, усеянных костями воинов, погибших в неравном бою за родной угол…

Читали мы когда-то эти стародавние сказания, читали с тем интересом спокойного и уверенного сознания, что все, о чем рассказывал летописец, было и ушло безвозвратно, что это нужно было для создания великого государства, что на фундаменте этих испытаний укрепилось несокрушимое здание империи, занимающей шестую часть света. Прошли страхи и ужасы, смирились и зажили мирною жизнью свирепые когда-то опустошители… Прошло все и не вернется.

И былью горькой, но безвозвратной, казалось, звучала печальная родная песня, сложившаяся в седых далях многострадальной казацкой старины:

Чем-то, чем наша славная земелюшка распахана[30]Не сохами она распахана, не плугами,Распахана земелюшка наша конскими копытами,Засеяна казацкими буйными головами…Чем-то батюшка Тихий Дон цветен?Цветен наш батюшка Тихий Дон вдовами да сиротами.Чем-то в Тихом Дону вода посолена?Посолена вода в Тихом Дону горькими сиротскими слезами…

Казалось, что вся скорбь, вся великая туга и тоска[31], и горячая жалоба, вылившаяся в этой печальной старинной песне, есть только исторический памятник, поэтическое свидетельство пережитых народных страданий, которым в новом историческом укладе нет места.

Но они вернулись, времена отжитых испытаний и мук, времена туги великой. Пришли и сели в «переднем» углу нашей жизни… И нам немного потребовалось для того, чтобы загнать эту жизнь в звериные норы, залить ее кровью, заполнить ужасами! Всего — какой-то кучки предателей, заранее имевшихся в запасе у германского штаба для русского фронта, и тех неразменных тридцати сребреников, за которые Иуда продал Божественного учителя, а его внебрачные потомки — великую, но простоватую и доверчивую Россию. Доставленные немцами в запечатанных вагонах, эти люди с подложными паспортами с изумительной легкостью углубили «революционное сознание» той человеческой породы, которую умный старый генерал Драгомиров с любовно-ласковой иронией называл в своих приказах «святой серой скотинкой». Просвещенная революционным сознанием, она утратила святость и обрела лик звериный. И с этим ликом быстро дошла до логического конца — и вот мы видим воочию воскресение пещерного периода человеческой истории: люди простые, трудящиеся, мирные скрываются в пещерах, степных пустырях, лесах, на островках; цветущие степи окутаны дымом пожарищ; вернулись преступные муки, пытки, сожжения детей и женщин. Стон и вопль отчаяния оглашает знакомую ширь родного края…

Картину этой вернувшейся из забытой тьмы времен страшной жизни восстановили в простом, бесхитростном рассказе два казака Мигулинской станицы — К.Е. Чайкин и Е.А. Мирошников, в лодке приплывшие от восставших казаков Верхне-Донского округа. Доклад их слушал Войсковой Круг 16-го мая.

— От восставшего Верхне-Донского округа мы просим, чтобы нам дали вождей, — говорит К.Чайкин, — так как у нас сформировалось около пяти дивизий войск, в состав которых входят и юноши, и старики от 17, даже от 15, и до 60 лет, а вождей нет. Нам и дали документы с тем, чтобы поехать в Новочеркасск с объяснением, в чем мы нуждаемся, и объяснить, возможно ли помочь, в чем мы нуждаемся.

Когда проезжали мимо Усть-Медведицкого округа, то слышали стрельбу и во время пути избегали встреч с молодым обществом; стариков не избегали, а даже старались увидеть и внушить, чтобы они дали нам помощь. О себе говорили, что мы из германского плена, следуем на родину в Сальский округ. Мы объясняли, что Верхнее-Донской округ восстал против красных, обиженный расстрелами и грабежами, которые они производили. В последнее время красные даже стали убивать женщин и детей. Затем стали издеваться над иконами: повыкололи глаза Спасителю и Божьей Матери. Спрашивают у женщин и детей: что это есть? — «Это есть Спаситель и Божья Матерь». Тогда они натаскали в церковь соломы, загнали их туда и говорят: ну, пусть они вас спасут.

Рассказ о путешествии этих гонцов, которые в старенькой лодочке посланы были своими станичниками с одним немногословным наказом — «либо вождей добудете, либо дома не будете», рассказ их полон живейшего драматического интереса и тоже воскрешает забытую быль старых повестей. Вот некоторые эпизоды:

<…>

— В каком положении ваши хутора Мигулинской станицы? — был задан вопрос.

Чайкин. — Пострадали хутора правой стороны реки Дона: Ежовский, Ольховский, Мешков, Павловский, Назаревский, Баташевский, Коноваловский, затем сюда к Вешенской ст<анице> хутор Варварино.

— Как начиналось восстание и что заставило восстать?

— Сначала были беспорядочки, но не особенно сильные, и нам все говорили, что на днях прибудет чрезвычайная следственная комиссия и этого ничего не будет: у нас не должно быть таких грабежей и произвола, как у вас. Когда приехала чрезвычайная следственная комиссия, то грабежи увеличились в три раза и то убивали по 5 человек, а теперь стали по 50. И как тут стало больно, что оправдательных документов никаких нет. Когда собиралась партия людей, чтобы оправдать одного человека, а их всех арестовывали на месте и расстреливали. После этого было, конечно, больно, что стариков повыбили и до молодежи начали добираться, даже женщин многих порасстреливали. Значит, исход один: побьют и нас. Так давайте прежде убьем их, а тогда ляжем сами. 20 февраля я получил известие, что назначен ряд расстрелов. Тогда же попал я и еще человек 15. Мне стало жутко, что вот, скоро убьют; притом я съездил на некоторые казанские хутора и узнал, что там идет волнение и ожидается восстание.

Прихожу я к своим товарищам, назначенным к расстрелу, и говорю: «Вы ничего не знаете? Я вам выясню, что мы назначены 16 человек к расстрелу и нам осталось жить не дольше, как до 27 или 28, а потом будем расстреляны». — Так что же мы будем делать?

«Делать вот что будем: в Казанской ст<анице> — только это тайком, чтобы не выяснилось — подготовляется восстание. У меня есть винтовки и 9 ящиков патронов, так что на нас этого хватит и мы или убьем их, или будем разбегаться. Я уже сговорился в Казанской ст<анице> об этом и ожидал дня, когда нас позовут. Приезжает 25 ночью от Казанской ст<аницы> казак и спрашивает хозяина дома. Я испугался и думаю, значит, не поспел и мои успехи все пропали: патроны не достал, винтовки тоже зарыты. Выхожу и спрашиваю его, что ты за человек. — Я, — говорит, — Казанской ст<анице> — Что такое? — Да там приезжали вы тогда насчет восстания, так у нас сейчас уже сорганизовалась дружина. — Это меня несколько обрадовало. Через некоторое время приехало три подводы, забрали у меня патроны и мы поехали в ст<аницу> Казанскую. Там уже собралось около 500 человек народу, не все с винтовками, а все-таки большинство. В 2 часа ночи 25 под 26 мы окружили ст<аницу> Казанскую и только хотели пройти по дворам, захватить их спящими и побить. Но они оказались все в сборе, воспевали какой-то гимн и вели к трибуналу 130 человек, связанных за руки, чтобы убить. Между ними были женщины и старики.