Эхо драконьих крыл - Элизабет Кернер

— Следующий бой повлек за собой еще один, потом еще и еще — и спустя несколько лет я уже сделался наемником. И надобно заметить, неплохим. К тому времени мы сражались вместе уже долгое время. Меня обучали лучшие из учителей, и это мне было по душе. Мы устремлялись туда, где шла битва, а битвы бывают всегда: мелкие вельможки все время пытаются захапать побольше земли, и ни один из четырех королей не в силах остановить их без подмоги, — он вздохнул. — Они были мне лучшими товарищами — те, с кем я сражался бок о бок. Вместе мы бились восемь лет: большей частью на суше, ради мелких баронов, и дважды на море — сперва на стороне пиратов, а позже и против них. Но я устал видеть, как погибают мои боевые товарищи — тут один, там двое, — и в конце концов сам был тяжело ранен, — взгляд его блуждал где-то за тысячу миль отсюда. — Впервые я заглянул в глаза собственной смерти, и увиденное мне не понравилось. Капитан мой понял это и решил поручить мне особое задание, что встряхнуло бы меня. Нам заплатили за то, чтобы мы остановили берунского барона, вторгшегося в южную

часть Восточного королевства. Это был самый отъявленный мерзавец — из тех, которые предают смерти женщин ради забавы.

И тут я столкнулась с этим опять: голос Джеми сделался жестоким и холодным, беспощадным и сильным, как горные корни, и звучал словно издалека. Я зябко поежилась, хотя и находилась в теплом трактире.

— Если кто-то и заслуживал смерти, то это он. При нем была орда деревенских олухов, которые бились ради него, но капитан сказал нам, что жестоко было бы лишать жизни этих бедняг. Он решил выслать небольшой отряд, чтобы убить самого барона и таким образом покончить со всем. Вот он и выбрал меня. Мы выступили в полночь — я и двое моих товарищей, которые должны были меня прикрывать.

Джеми закрыл глаза и умолк. Я была уверена, что он вновь переживает события той ночи, с каждой мыслью воскрешая в памяти шаг за шагом. Он открыл глаза и воззрился на меня, и взгляд его был взглядом человека, который однажды и навсегда утратил часть собственной души.

— Я убил его, Ланен. Это было так просто. Я перерезал ему горло во сне. Все происходит бесшумно, когда перерезаешь горло… — в его голосе сквозило отвращение, но я знала, что это не из-за барона. — Мы выбрались через окно и проскользнули мимо охранников — и война была закончена. Нет ведь смысла биться ради покойника. Мы победили.

Он осушил свою кружку, заново наполнил ее и выпил до половины, прежде чем продолжить рассказ.

— Когда начала разноситься молва — осторожно, то тут, то там, а в открытую никто ничего не говорил, — нас снова наняли для подобной работы. Потом еще раз. На наемных убийц завсегда спрос, если они знают свое дело.

Он опять посмотрел на меня — так, словно видел меня впервые.

— Если хочешь знать, Ланен, — да, я ненавидел все это. Как и самого себя, — добавил он, и, казалось, темная горечь терзала его голос. — Но даже в таком ремесле может присутствовать гордость. Я никогда не причинял боли, если этого можно было избежать; я никогда не убивал женщин или детей и не брался за любую работу без разбору, если мне предоставлялся выбор. Иные предложения я отвергал — если сам был знаком с жертвой или если последними остатками души чувствовал, что человек не заслуживает смерти. Я не всегда бывал прав и не всегда мог выбирать — но когда мог, то старался сохранить хотя бы малую часть самого себя невредимой, — на мгновение он закрыл глаза и продолжал: — Из-за этих вылазок я растерял всех своих товарищей. Восемь лет мы жили и сражались бок о бок — и вдруг они стали относиться ко мне как к твари, с которой им было противно даже разговаривать — которая умерщвляет тайком, по ночам.

Долгие годы жил я по прихоти тех, кто платил мне, — когда сам по себе, а когда с такими же, как я, убийцами, — и со временем совсем очерствел сердцем и измельчал душой, до тех пор пока не мог уже выносить своего отражения в зеркале даже во время бритья. Я оставил свое занятие — ненадолго, как я полагал, — и жил на свои сбережения столько, сколько мог, скитаясь по свету; однако все чаще помыслы мои были направлены к тому единственному месту на земле, которое я считал своим домом.

Когда же я наконец добрался до своей деревни, то первым, кого я повстречал, был Вилл Таннер, прежде продававший шкуры моему отцу. Был он уже старым и полуслепым, и я подошел было к нему, чтобы поговорить. Но тут осознал, о чем должен буду ему рассказать, и понял, что не выдержу, если стану осквернять это место своим присутствием. Еще до захода солнца я уехал оттуда и уже никогда не возвращался.

И решил, что меня больше никто ни к чему не обязывает; и пусть родная деревня для меня закрыта — я могу сколько угодно бродить по другим местам. Сопровождаемый этой мыслью, я принялся бродяжничать и узнал о Северном королевстве столько, сколько не знал о нем даже тогда, когда сам тут жил. Денег мне хватило намного дольше, чем я предполагал; тем не менее, едва мне перевалило за тридцать — вскоре после Дня Середины лета, — я оказался в селении Бескин, что в Трелистой чаще к западу от Свящезора, и за душой у меня не было ни гроша, — морщины на лице у Джеми разгладились, и на нем появилось даже некоторое подобие улыбки. — Там жил один человек по имени Хейтрек, у него была хорошая жена, много детей. Старшую свою дочь он любил больше жизни. Она обладала ростом, характерным для женщин-северянок, как и ее мать, хотя волосы у нее имели больший золотистый оттенок, чем у остальных. В действительности она была очень похожа на тебя — всем, кроме рук.

Пока он говорил, голос его делался мягче, а улыбка все более узнаваемой.

— Воистину, она была дочерью своего отца! Он обучил ее кузнечному мастерству, а это уже о чем-то говорило. Она с легкостью могла сравняться в силе и ловкости с любым мужчиной из деревни, и по этой причине они ее не интересовали. Она часто отправлялась из дому, чтобы повидать мир. Ей всегда хотелось узнать, какие земли лежат за горизонтом, — он взглянул на меня, словно спрашивая, слышала ли я раньше что-нибудь подобное. — И Хейтрек нанял меня на целый год в качестве телохранителя для своей дочери — Маран Вены. Для меня это было желанной переменой.

Маран Вена! Так звали мою мать. Мать, бросившую меня на попечение Хадрону, который и вовсе предоставил меня самой себе. Джеми был телохранителем моей матери!

— Старому Хейтреку повезло, что он нашел меня. Я сказал ему, что сам родом с этих гор. Человек, родившийся в любом другом месте, пришел бы тут в ужас. В Северном королевстве женщины во всем равны мужчинам и зачастую сами себе правители; в остальных же королевствах большинство мужчин считают женщин лишь существами, которых должно защищать и которые не способны сами вершить какие-либо дела. Поэтому если бы женщина отправилась в путь сама по себе, это посчитали бы неслыханным.