Когда цветут камни - Иван Падерин

Познакомившись со всеми, Верба начал рассказывать о жизни полка, о людях, о боевых традициях гвардейцев.

И, к удивлению Леонида Прудникова, выяснилось окончательно, что это тот самый Верба, с которым он переписывался. Теперь ему не терпелось поскорее услышать от Вербы о громатухинских ребятах, что служат в этом полку, о Максиме Корюкове. Ждать долго не пришлось. Верба, будто зная, чего ждет от него бывший комсорг Громатухи, сказал:

— Есть у нас в полку гвардии капитан, таежный человек, бывший инженер, теперь комбат, сын Фрола Корюкова — Максим…

Понизовый ветер, посвистывая и подвывая в надульниках пулеметов, прогуливался над траншеями и окопами переднего края Вислинского плацдарма. «До самых костей, подлец, пробирает», — поежился комбат Максим Корюков. Он лежал в мелком окопчике, лежал неподвижно, как глыба, лишь изредка пошевеливая сильными лопатками. Стекла бинокля то и дело покрывались бельмами изморози, колючая поземка порошила глаза, но Максим не позволял себе лишних движений.

Перед глазами пустырь, взгорье с мелкими овражками и бугорками, недавно вырубленный лес и оголенные ветром клочки земли. Много дней наблюдал он с основного наблюдательного пункта за этим участком, а сегодня перешел вперед, в секрет боевого охранения.

Вглядываясь в бровку хода сообщения противника, Максим Корюков установил: ветер не перегоняет снег на бровке — противник использует для зимней маскировки известь… А вон штабель булыжника, привезенного сюда еще до начала боевых действий для ремонта дороги. В свое время этот штабель будет служить неуязвимой огневой точкой: аккуратно сложенные камни явятся дополнительной броней «королевского тигра». Пулеметы притаились где-то и молчат… Жаль, в бинокль не разглядишь подземных сооружений противника, о них можно только догадываться по едва заметным признакам.

Затаив дыхание, Максим следил за движением поземки. Путаясь между покачивающимися от ветра ветками срубленной сосны, поземка неожиданно исчезла где-то на кромке обозначенного низкими колышками участка. Будто огромный жадный рот втягивал ее в себя.

Что же там за пустота? Ближе — заминированное поле, перед ним — спирали колючей проволоки, а дальше?.. Корюков чуть продвинулся вперед. Возле правого уха дзенькнула пуля. Снайпер! Пришлось отползти в сторонку. На бровке окопа он оставил каску, бинокль и перчатки, чтоб снайпер, которому не терпелось увеличить свой личный счет еще на одну пораженную цель, не заметил, как эта цель, припорошив голову снегом, продолжает выполнять поставленную перед собой задачу.

Накануне наступления командир не имеет права оставлять без внимания ничего, что происходит перед окопами его подразделения. Он должен следить даже за тем, где и как метет поземка.

О том, что скоро начнется наступление, Корюкову никто еще прямо не говорил. Еще не все подготовлено, еще не завершена войсковая разведка, недоукомплектованы личным составом роты…

Но Корюков знал, чувствовал: наступление начнется раньше намеченного срока. Сегодня утром его предупредили: в батальон идет маршевая рота…

Да, кажется, кончаются тихие дни.

— Кхы… кхы…

Это изредка покашливает глухим, еще не устоявшимся баском ординарец комбата, круглолицый Миша Минько. Он сидит в окопе метрах в тридцати позади Корюкова. Кашель этот не зряшный. Миша Минько как бы предупреждает своего комбата: «Не увлекайтесь, товарищ капитан. Не пора ли возвратиться на КП?» Но Максим Корюков по-прежнему лежит и смотрит перед собой в одну точку. У Миши уже закоченели ноги, от холода и неподвижности появилась ноющая боль в позвоночнике, а комбат будто забыл про все.

В хорошую погоду над плацдармом завязывались горячие воздушные бои, иногда танки и пехота противника бросались в атаку, а под шумок, как был уверен Миша, та и другая стороны строили оборонительные сооружения. Но вот уже две недели, как на плацдарме относительное затишье. Погода испортилась окончательно: пасмурно, туманно, часто моросит дождь, сеется снежная крупа, а сегодня подул студеный ветер. Надо думать, за эти дни немцы укрепили свою оборону, поэтому и притихли, а может, готовятся к наступлению, прислушиваются. Кто будет наступать первым, солдату неизвестно, но он твердо знает одно: гвардейцы не отступят.

В гвардейскую армию, которой командует генерал Бугрин, Миша был призван минувшим летом. Он из Западной Белоруссии, сын партизана. За участие в форсировании Вислы Мише присвоили звание «гвардии рядовой» и наградили медалью «За отвагу». Об этом Миша немедленно написал отцу:

«Служу в Сибирской комсомольской ордена Кутузова 1-й степени Краснознаменной дивизии, что освободила наше село от немцев. А командует нашим батальоном тот самый капитан, который открыл погреб, где нас держали полицаи. Теперь я гвардии рядовой и получил награду».

Какую награду — Миша не написал, но отец мог гордиться своим «последышем» — так называли Мишу дома, потому что рос он туго, медленно и ко дню ухода в армию едва дотянулся до отцовского плеча.

Тогда же, после форсирования Вислы, Мишу взял к себе в ординарцы капитан Корюков. Ординарец, по мнению Миши, это почти адъютант. Шутка ли, заслужить такое доверие командира батальона!

Миша любил поговорить, но комбат как-то сказал: «Молчи больше, за умного сойдешь», и Миша стал привыкать думать молча.

Начало смеркаться, когда капитан вернулся в окоп к Мише без каски, без бинокля, без перчаток.

— Ну, Миша, — сказал он, растирая озябшие руки, — мы с тобой обнаружили больше, чем предполагали.

Миша улыбнулся. Ему нравилась привычка комбата говорить: «Мы с тобой». Обрадованный, он кинулся было за каской, биноклем и перчатками, но Корюков остановил его:

— Погоди, еще светло, — и, пригнувшись, зашагал по ходу сообщения в тылы батальона.

Там, в комбатовском блиндаже, его ждала старшина медицинской службы Надя Кольцова. Ждала не один час. Заслышав его шаги, она выбежала навстречу, а он будто и не заметил ее, пронесся мимо, не ответил на ее приветствие ни взглядом, ни кивком головы.

Дверь блиндажа захлопнулась перед Надей. Щеки ее вспыхнули.

Надя Кольцова была девушка хрупкая, белокурая, голубоглазая. В полку и дивизии ее знали как выносливую, ловкую и смелую санитарку. Много солдат и офицеров было обязано ей своей жизнью. И Максима Корюкова она спасла от неминуемой гибели.

Случилось это лютой зимой 1942 года. В одной из контратак на Мамаевом кургане Максим упал почти у самой вершины кургана. Надя пробралась к нему и попыталась подсунуть под его тело плащ-палатку. Как чугунный слиток, был тяжел обессилевший, истекающий кровью Максим. Кое-как, с невероятными усилиями перевалила его Надя на палатку и принялись изо всей силы тянуть ее до ближайшей воронки. Кругом свистели пули. Пока она его тащила, Корюков еще раз был ранен. Свалившись вместе с ним в воронку, Надя стала перевязывать ему раны, но у нее не хватило решимости выдернуть впившийся в бедро осколок. И что поразило ее: раненый, придя на минуту в сознание, своими руками помог ей выдернуть этот осколок.

За время войны много повидала Надя раненых бойцов и командиров. Один — стонет, другой — ругается, третий — плачет. А этот не проронил ни звука.

Помнил ли Максим Корюков, кто вынес его тогда с поля боя? Но Надя о нем не забыла. Бывает же так: не пострадавший проникается уважением к тому, кто спас его от смерти, а спасший — к пострадавшему. До сих пор Надя заботится о Максиме, а он и не замечает этого.

До форсирования Вислы Надя Кольцова оставалась в батальоне Корюкова, затем ее отозвали в санитарную роту полка. Но там она не могла работать спокойно. Необоримая сила тянула ее сюда, в батальон. Надя несколько раз просила откомандировать ее обратно, но ничего не добилась. И прошлой ночью она оттуда сбежала. Утром в батальон прибегал связной с приказанием начальника штаба полка: «Старшину медицинской службы Кольцову Н. откомандировать в саперный взвод». Зачем и почему в саперный, Надя не поняла. И прежде чем идти туда, решила поговорить с Корюковым, попросить оставить ее в своем батальоне.

В ожидании комбата она привычно подмела земляной пол блиндажа, расстелила на столе чистую газету, смахнула пыль со всех предметов, что попались ей на глаза, по-хозяйски навела порядок на полочке, хотела прислониться щекой к подушке Корюкова, да раздумала, словно стесняясь стен пустого блиндажа.

А он пробежал мимо, даже не взглянув на нее…

Преодолев охватившую ее робость, Надя вернулась в блиндаж.

— Я к вам, товарищ капитан, с личной просьбой.

— Погоди, Надя, — отрывисто ответил Корюков.

Он с головой ушел в чтение карты. Перед ним — передний край противника с пулеметными точками, с минными полями, проволочными заграждениями в шесть колов, с «сюрпризами» и ловушками, через которые ему предстоит вести батальон. Сегодня ему удалось обнаружить гнезда с подземными ходами сообщения. Что это за гнезда и какова их огневая мощь, неизвестно.