Жуки на булавках - Аркадий Бухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он подошел к стене, неуверенным движением засунул палец под обои и потянул к себе. Под оторванным куском оказалось какое-то серое, мутное пятно, мало гармонировавшее с цветом мебели.
– Ишь ты – самодовольно ухмыльнулся Анисьин муж. – Обои… Их ткнешь, а они рвутся… И чего это господа не купят… Ерунду, господин, покупали… Бумагу-то…
Через несколько минут Анисьин муж влез с сапогами на постель и стал прибивать к косяку большой, дугообразной формы, гвоздь.
– Это я для себя, – обернулся он, – прибивать буду проволоку-то, так придержаться… Три рубля одно, а голова другое… Упадешь, разобьешься…
– Хорошо, – уныло сказал я, искоса поглядывая на трещину в косяке, – прибивайте там…
Прибив гвоздь, он вымерил расстояние рукой до потолка и сказал, что пойдет ужинать.
– Завтра уж приду… Только лестницу не убирайте, а то спять ставить… Лестница-то никого за руки не хватает…
– Ничего… Ничего, – нерешительно бросил я, – подмести только попрошу…
– Не стоит, – миролюбиво предложил он, – завтра приду, опять насорю… Тоже ведь, электричество…
III
Назавтра Анисьин муж не пришел. Приходила сама Анисья и просила рубль задатка.
– Он сам-то смирный, – таинственно пояснила она кухарке, – выспится и придет… Ничего, говорит, не сгорят без меня…
Зато на другой день он пришел еще раньше, хмурый и, по-видимому, с твердым намерением окончить работу.
– Спать-то не помешаю? – хмуро спросил он меня, кидая молоток на пол, – прощения просим…
– Почему вы вчера не пришли? – недовольно ответил я.
– Вчера, чего вчера… Вчера не сегодня… – неопределенно ответил он, – сегодня и доделаю… Мудреная штука…
– Так вы уж кончайте скорей, – кисло проворчал я, – надоело.
– Самому надоело, – кивнул он, – тоже навязали… Можно сказать, с ножом к горлу…
– Монтер вы, поэтому и позвали…
– И звали бы монтеров, – огрызнулся Анисьин муж, – звали бы, коли они уж так нравятся… Им и делать-то больше нечего…
– Как зачем? – приподнялся я с постели, – да вы проводить-то умеете?
– Велика штука… Проволоку навертел, гвоздей натыкал… Что звонок, что лампа…
– Да вы сами-то, – дрожащим голосом спросил я, – монтер?
– Я-то?..
– Ну да, вы…
– Мы слесарь… Мебелишку тоже, если где перенести… рабочему человеку пить, есть хочется… Зовут – идешь…
– А проводить-то… электричество-то, – вскочил я с постели, – вы умеете?.. Вы когда-нибудь проводили? А, проводили?..
– Ну, нет… – спокойно ответил он, – чего же тут… Подумаешь, труд большой… Гвоздь вбил, кнопку прибил… Оно, чай, не керосин, само горит…
– Идите вон, – сдержанно сказал я, – подите к черту… Вы слышите?..
Анисьин муж молча собрал инструменты, дружелюбно посмотрел и улыбнулся.
– Бабы все… Анисья да девушка ваша… Иди, говорит, да иди… Не маленький, сумеешь!.. Тут Анисья с монтером одним путалась, так я присмотрелся… Может, комодишко гам какой пообкрасить? Ну, пойду… Прощения просим…
IV
Через два часа у меня в комнате веселились четыре монтера. Ходили по столу, сваливали с этажерки книги, рассказывали друг другу профессиональные новости.
– Иди, милый, – ласково позвала меня жена в соседнюю комнату, – вот видишь, родной… Какой ты у меня глупый… Сам работаешь, а копейки своей не бережешь… Позвал монтеров дорогих… А Анисьина мужа выгнал… Дал бы ему трешницу…
– Милая моя, – тихо сказал я. – Анисьин муж – слесарь… Понимаешь – слесарь…
– Не может быть, – возмущенно отозвалась она, – как же это… Какой негодяй…
Она негодующе прошлась по комнате и, побарабанив пальцами по подоконнику, обернулась ко мне.
– Нет, ты знаешь, какой подлец, – обиженно сказала она, – зову я его на прошлой неделе кровать починить… Он отвертел ножку, матрац расковырял, а потом извинения попросил… Простите, говорит, барыня… Какой я слесарь… Вот если, говорит, электричество провести, так через Анисью скажите – приду… Ну, а ты знаешь, – я не такая, как все жены… Я твоей лишней копейки не истрачу…
1915
Яд доброты
В первый вечер нашего знакомства Шванин спросил меня, почему я сегодня в черном галстуке.
– А так просто. Забыл купить.
– А вы любите темно-зеленые с золотистым оттенком?
– Темно-зеленые? – праздно спросил я, не желая придавать его вопросу острое значение. – Очень. В них есть что-то.
– Ну, так у вас завтра будет такой галстук. Ни больше, ни меньше как темно-зеленый… И именно я, если разрешите, преподнесу вам его.
Он торжествующе посмотрел на меня и, не дожидаясь благодарности, отошел в сторону. На другой день посыльный принес мне шванинский подарок; а когда следующий раз я надел его и пошел в гости к знакомым, где был и Шванин, я понял, что сделал непростительную ошибку. Увидев меня, Шванин отвел в сторону хозяина дома, позвал меня и, похлопав пальцами по галстуку, спросил;
– Каково?
– Что? – удивленно спросил хозяин, поглядывая на нас обоих.
– Галстучек-то? Каков?
– Да, галстук, – неопределенно бросил хозяин, – зеленый, кажется…
– Не в том дело, что зеленый, а как приобретен-то… Я ведь подарил. Три часа в магазине рылся…
Я немного смутился.
– Я и забыл вас поблагодарить…
– Что тут благодарность… Приказчики, можно сказать, с ног сбились… Еле нашли такой…
Через несколько минут ко мне подошел какой-то малознакомый человек и деловито попросил:
– Можно вас к свету? Вот сюда немного… Ага, хорошо… Мне сегодня Шванин с утра звонками надоел: приходите, говорит, посмотреть, какой я ему галстушонок закатил… Ничего себе…
– Мерси, очень…
За картами Шванин пришел из другой комнаты и перебил кому-то хороший ход.
– Играет? – по-отечески, шутливо спросил он, обращаясь к кому-то, обо мне, – а на галстук и внимания никакого… А я-то, старый дурак… Четыре магазина обегал… Приказчики…
– Нет, что вы, что вы… Я очень благодарен…
– Я так, к слову…
Когда все расходились и толпились в передней, разыскивая калоши, Шванин вернулся с лестницы и, пожимая мне руку, предупредил:
– Вы его пальтецом прикройте, а то сверху еще чего, пожалуй… он нежный…
– О ком это вы так заботитесь? – с улыбкой спросила какая-то дама в капоре.
– Да вот галстучек ему подарил, а он человек молодой, неосторожный…
– А покажите-ка ваш знаменитый галстук… Ничего, милый… У вас есть вкус, Шванин…
– Ну, еще бы… Четыре магазина… Три часа… Все приказчики…
Галстук я подарил швейцару. О Шванине почти забыл.
* * *Встретил его только вчера. Шел по улице и думал, что в такую ночь ужасно тяжело быть одному. Бродить по улицам надоело, а дома была скука, темные обои и два книжных шкафа с намозолившими глаза корешками переплетов.
– Алексей Сергеич! Вы? Куда это?
Я оглянулся и увидел Шванина.
– Здравствуйте. Так брожу. Хмуро что-то на душе…
– Ай, бездомник, бездомник. В такую ночь домой бежать надо, к близким… Ночь-то какая…
– Да у меня никого нет. Дома тоскливо, одиноко… Приду – сейчас же спать лягу…
– Спать? Вы? Сегодня? Да я сейчас не знаю, что сделаю, если вы не пойдете ко мне…
– Ну, что вы, право…
– Он еще думает, как бы обидеть человека… Да допущу ли я, чтобы человек один ходил здесь, когда… Извозчик, Спасская… Тридцать копеек…
Дома шванинская доброта, как вода у мельницы, пробила все плотины человеческой холодности и хлынула наружу неудержимым потоком.
– Ну, съешьте вот этот кусочек, – с дрожью в голосе говорил он, выковыривая какой-то ломтик ветчины, – ну, ради вашей молодости… Ну, я прошу…
Я ел во имя моей молодости, ради счастья шванинских детей, за грядущее счастье родины, пил кислый портвейн и затхлую мадеру за здоровье восемнадцати отсутствующих и незнакомых мне сослуживцев Шванина.
Только когда последний кусочек кулича беспомощно задержался в моей руке, не имея возможности протолкнуться через чем-то набитый рот, Шванин закидал меня сочувственными, соболезнующими вопросами.
– Скверная, говорите, комната? Холодная?
– Вода замерзает. Думаю сменить.
– И скучно одному?
– Бывает. Редко, а все-таки бывает…
– Как жалко… Такой молодой, и уже… И скверно возвращаться одному?
– Да, неважно… Ну-с я пошел… Очень вам благода…
– Что? Уходить? И вы думаете, что в такую ночь я…
Через полчаса бесплодной борьбы с неиссякаемой добротой отзывчивого человека мне пришлось остаться ночевать у Шванина. Ночью он четыре раза осторожно заглядывал в отведенную мне комнату и шепотом справлялся:
– Спите?
– Нет, а что? В чем дело?
– Может, попить хотите, – так вот тут, на столике… Может, вам свет мешает?..
– Не беспокойтесь, очень хорошо…
– Я все-таки прицеплю еще газетку к занавеске… Глаза молодые – они ночью темноту любят…
Когда я вернулся домой и стал переодеваться, в кармане пиджака что-то зашуршало. Я вскрыл конверт и изумленно вынул оттуда деньги.
