Птица войны - Эдуард Кондратов

- Тауранги, все будет хорошо, - громко прошептал Генри, касаясь плечом плеча юноши. Он знал, насколько глупо звучат сейчас эти слова. Но что придумаешь умнее?

На этот раз Тауранги отозвался не сразу.

- Ты неправ, Хенаре, - обреченно сказал он. - Будет плохо. У ваикато и нгати нет и не будет мира. Ты - пакеха, твоя судьба может быть одной, может быть другой. Ваикато иногда ссорятся с пакеха, но они и торгуют с пакеха. У Тауранги спасения нет. Если они сделают меня рабом, я навсегда потеряю свою ману. Лучше умереть.

- Но ведь ты сможешь когда-нибудь убежать к своим! - горячо возразил Генри, невольно повысив голос.

- Говори тихо, Хенаре... Мне некуда будет бежать. Нгати не примут назад человека, лишенного маны. Раб остается рабом всю жизнь. Таков закон наших богов. Но я не буду...

Тауранги оборвал себя, и Генри снова почудилось, что сын вождя сдавленно всхлипнул. "Из-за меня влип, - с горечью подумал Генри. - Лучше б уж сидел я в этой чертовой яме..."

- Это я виноват, - пробормотал он.

Тауранги рассмеялся.

- Я не жалею, что спасал тебя, Хенаре. - Голос его звучал спокойно. - Я был глуп, когда бросил палицу в траву. Воин, которого вождь посылает в разведку, не выпускает оружия из рук. Я плохой воин. Я наказан за ошибку. Это справедливо...

- Смотри! Они готовятся к войне! - перебил его Генри, вытягивая шею.

Их вели вдоль изгороди, достаточно редкой, чтобы через зазоры между жердями можно было рассмотреть, что творится в деревне. Она была озарена огнями огромных, рвущихся к небу костров. Толпы вооруженных копьями и палицами воинов бродили от хижины к хижине, от костра к костру. Откуда-то доносилась пронзительная музыка, время от времени слышались взрывы смеха, вопли и крики. Порой сидящие у костра ваикато вскакивали и, подпрыгивая, потрясали оружием.

У ворот прибывших встретили закутанные в одеяла воины с ружьями в руках.

- Хаэре маи! - приветствовал их костлявый и, подойдя, потерся с начальником стражи носом о нос.

- Ты удачлив, Те Реви Акиту, - одобрительно проговорил тот, мимолетно оглядев пленных.

- Где вождь? - нетерпеливо спросил костлявый.

- Великий арики Хеухеу-о-Мати занят, - значительно произнес начальник стражи, - вожди четырех прибрежных деревень сейчас советуются с ним в священном доме собраний. Они пришли вместе с воинами, когда солнце стояло, как столб. Быть большому походу, Те Реви Акиту!

Костлявый обрадованно тряхнул головой и, обернувшись к своему отряду, жестом приказал вести пленных в деревню.

Ворота закрылись. Отблески боевых костров заплясали на понурых лицах Тауранги и Гривса.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

в которой Тауранги избегает участи раба

"Когда они, наконец, умолкнут?" - с раздражением подумал Генри, услышав, что у него под ухом опять возобновляется монотонный диалог.

С полчаса, а может, и больше охраняющие амбар ваикато ведут за стеной нудный спор о родовом старшинстве. Перечисляя предков, они, как правило, на седьмом или восьмом колене спотыкаются, начинают путаться, спорить, переходят на оскорбления и, наконец, умолкают. Сердито сопя, некоторое время молчат, и Генри мысленно представляет, как гневно хмурятся их темные татуированные лица, как раздуваются широкие ноздри и свирепо косят глаза.

Но паузы недолги. И вот уже в четвертый раз за дощатой стеной раздалось протяжное:

- Когда лодку "Таинуи" тащили через песок от залива Манукау, великий вождь Хаовенуа не мог нахвалиться усердием предка моего Те Каипара...

- Он и мой предок, славный Каипара, - отозвался второй голос.

- Оставим младшего... Его старший сын, - уныло продолжал первый воин, звался Купаруати...

- Это и мой второй предок Купаруати, -словно эхо, повторил его собеседник.

- У Купаруати было два сына. Итак, младшего пошлем прочь, а старшего из них звали...

Генри стиснул зубы и, стараясь не вслушиваться в бормотание стражников, стал энергично сжимать и разжимать одеревеневшие пальцы. Тауранги лежал неподвижно, не делая попыток сбросить с себя путы. Генри все время казалось, что вот-вот узел развяжется сам собой. Силясь освободить руки, стянутые за спиной, он почти до крови растер кожу у кистей.

А что толку, если бы и удалось распустить узел? Все равно отсюда не вырваться. Когда их вели мимо костров, один из воинов опознал в Тауранги сына ненавистного Те Нгаро, заклятого врага ваикато. Юношу тут же не растерзали лишь потому, что Те Реви Акиту, потрясая ружьем, заявил во всеуслышание, что пленного сына арики он предназначает в дар самому Хеухеу-о-Мати, великому вождю.

Разъяренные воины еще долго горланили возле амбара, осыпая угрозами и проклятиями Тауранги и его племя.

Сейчас через щели в досках можно было видеть, как в деревне догорали последние костры. Почти все ваикато уже разбрелись по хижинам, и только изредка тишину нарушал гортанный клич то ли дозорного, то ли просто неугомонного вояки, чей пыл не умерила ночная прохлада.

Из разговоров стражи Генри понял, что Хеухеу-о-Мати уже сообщено о пленных и что, едва кончится военный совет, он пожалует сюда, чтобы взглянуть на них. Но вождь все не шел. Злые спазмы в желудке напоминали Генри, что он ничего не ел с самого утра. Но он знал наверняка, что в присутствии Тауранги, даже умирая от голода, не попросит еды у его врагов.

За время заточения в амбаре Генри даже не пытался заговорить с сыном Те Нгаро, который неподвижно лежал с ним голова к голове на кисло пахнущей соломе. До прихода вождя Генри не хотел посвящать его в свой план, ибо нет ничего хуже несбывшейся надежды. Решение вождя определит их судьбу, и тогда станет ясно, оправдан ли риск, связанный с замыслом, который Генри вынашивал с первых минут заключения в амбаре.

Молча слушая однообразные пререкания глупых стражников, пересчитывающих своих дедов и прапрадедов, они лежали на прелой соломе еще очень долго, пока не услышали, наконец, звуки шагов.

- Что вы можете сказать о двух пленных крысах? - раздался за стеной звучный голос. - Плачут ли они? Просят ли воды и пищи?

Слышно было, как человек, произнесший эти слова, усаживается на землю.

- Нет, Тириапуре, совсем нет, - торопливо отозвался голос одного из стражников. - Трусливые собаки от злости откусили себе языки.

- Хи-хи! - льстиво засмеялся второй. - Я уже начал думать, что они подохли от страха.

- Они непременно подохнут, - с готовностью подхватил первый стражник, когда увидят сегодня великого Хеухеу-о-Мати.

- Сегодня уже не увидят, - грубо оборвал подошедший. - Вождь не желает отвлекать свой ум от высоких дум. До восхода солнца он не придет сюда.

Некоторое время они значительно молчали. Затем прозвучал властный голос Тириапуре:

- Пеурати, сбегай за огнем. Я хочу взглянуть на пленных псов.

- Хорошо, Тириапуре, хорошо!..

Через полминуты щели в стене осветились: видно, услужливый Пеурати вернулся от костра с головней или горящей веткой. Сильный толчок отворил низенькую дверцу амбара. Сначала просунулась рука с чадящим факелом, вслед за ней показалась голова.

Должно быть, Тириапуре был знатным ваикато: такой замысловатой татуировки Генри еще не видел.

Три крутые спирали, уходящие от каждой глазницы к губам, к вискам и, через щеки, к подбородку, придавали его молодому, чуть скуластому лицу выражение свирепости. Впрочем, глаза воина производили еще большее впечатление: в них светилась воля, жестокость и ум.

Подсвечивая факелом, воин внимательно осмотрел узлы на руках и ногах пленных, погасил несколько упавших на них искр и, презрительно усмехаясь, выбрался наружу.

- Вы будете охранять их всю ночь, - прозвучал его начальственный голос. Они крепко связаны, это хорошо.

- О, Тириапуре, мы так сильно, сильно устали, - в унынии простонал один из стражников, но знатный маори, видимо, не привык повторять приказания.

Зашуршали шаги: Тириапуре удалился.

Ждать пришлось еще долго: оба охранника никак не могли уснуть, ворочались и недовольно бурчали. И лишь когда к свистящему посапыванию одного стражника присоединился храп другого, Генри осторожно повернулся с живота на бок, вытянул шею и, почти касаясь губами уха Тауранги, прошептал:

- Нож! У меня в башмаке нож...

"Башмак" он произнес по-английски: в языке маори этого слова нет.

Не слишком уверенный, понял ли его Тауранги, Генри торопливо зашептал:

- Лежи спокойно. Я достану нож и освобожу твои руки. Ты сможешь убежать. Я останусь здесь. Моя нога болит. Я не смогу.

Тауранги слушал затаив дыхание. Несколько минут он молчал, думая.

- Нет, Хенаре, нет, нет, нет... - послышался, наконец, его горячий шепот. - Я не брошу тебя, нет. Я унесу тебя на плечах, но не оставлю у этих голодных собак...

- Молчи! - в сердцах перебил Генри. - Не будь глупцом. Я англичанин, пакеха. Они не посмеют меня убить. Сообщи моему отцу, он выкупит меня. Прошу тебя, друг, делай, как я скажу. Лежи тихо!..

Не дожидаясь ответа, Генри согнул ногу в колене и резким движением стопы сбросил башмак. Извиваясь как червяк и стараясь при этом не шуршать соломой, он дотянулся до башмака связанными руками, запустил в него пальцы и ухватил нож.