Марс пробуждается - Сергей Буренин

Из-за тучи выглянул Фобос и зеленоватым блюдом засверкал в лужах нечистот под окнами домов. В это время из расщелины между домом и городской стеной вынырнула маленькая скрюченная тень и поспешно засеменила в сторону Королевского замка.

Глава третья

Марсианская ночь, которая ненамного длиннее земной, подходила к концу. Фобос уже совсем склонился к горизонту, а Деймос, стоявший в зените, начал бледнеть. Но древний марсианский город еще лежал в темноте, в тени, в сумерках. Как только Компания начала диктовать свои законы, жизнь в этом городе стала глохнуть, и теперь город умирал медленной, мучительной смертью, как чахоточный старик, который всю жизнь цепко, обеими руками держался за жизнь и даже под конец не хотел изменять своим привычкам. В этом предутреннем мраке дома стояли словно черные тени прошлого, у которых вся слава была вчера и которых завтра ожидает только забвение.

Но особой печалью и угрюмостью был отмечен Королевский замок или, скорее, то, что от него осталось.

В полумраке плесень на его стенах чернела, словно пятна высохшей крови, а трещины казались сосудами, наполненными мертвой и неподвижной водой. Прошли те времена, когда замок вместе со своим владельцем жил веселой жизнью, когда каждая его клетка повелевала или наслаждалась роскошной праздностью. Ныне ничего этого не было и в помине. В те давно забытые времена этот город окружало море, везде буйствовала зелень, а Королевский замок был сердцем славной, гордой и всесильной династии Карадоков. А сейчас в замке, окруженном вместо моря зыбкими и неверными лесками, все говорило о запустении, и только нижний этаж Королевской башни, где когда-то располагались библиотека, кунсткамера, а главное, Тронный зал, еще подавал какие-то признаки жизни.

Зал, который в былые времена не мог вместить всех искателей фортуны и просто подхалимов, который освещался люстрами, полными свечей, и сотнями факелов, ныне обходился единственным факелом, а вокруг высокого королевского трона собралось всего несколько тех, кто все еще верил в возрождение былого величия и могущества дома Карадоков, тех, кто ради минутного удовольствия и благополучия не отказался от долга и чести. Света факела хватало только на то, чтобы хоть как-то оградить от темноты сам трон и раскинувшийся перед ним церемониальный ковер, сотканный из волос прекрасных дев, красота которых давно уже превратилась в тлен и была развеяна ветрами по всем сторонам света. А в темноте за троном, казалось, продолжали жить своей призрачной жизнью тени героев, о которых среди местного населения все еще слагались песни и гимны, и тени великих негодяев, имена которых стали нарицательными благодаря их великим подлостям. Здесь развевались стяги великих побед и лежали в ногах штандарты когда-то могущественных и заносчивых противников.

На середине церемониального ковра перед троном в почтительном низком поклоне застыла жалкая фигурка карлика Ллоу. Но теперь, в пляшущем свете факела, окруженный силуэтами людей, у которых никакие перемены не сумели отобрать горделивую осанку и властный взор, он вовсе не напоминал ни сбитого с ног ребенка с большой головой, ни застывшего в янтаре древнего кузнечика. Теперь во всем его облике было что-то сверхъестественное, таинственное и пугающее. Его изумрудные глаза излучали огонь безумия с примесью злобы и жестокости. И этот огонь только креп от танцующего пламени факела. Голос звенел, переливался эхом под сводчатыми потолками Тронного зала, словно тревожный колокольчик, вещающий об опасности. Казалось, что карлик не говорит, а распевает старую жуткую сагу, которая, сколько бы раз ты ее ни слышал, все равно, холодит кровь и заставляет сжиматься душу.

Слева от трона стояла и слушала рассказ карлика женщина. Её нельзя было назвать ни молодой, ни старой. Ее фигура сохранила гибкость и изящество юности, но глаза выдавали грусть и мудрость человека, много испытавшего на своем веку. Одного беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: когда-то она была настоящей красавицей из тех, которые заставляют каждого встречного забывать обо всем на свете и замирать на месте, не спуская с этого чуда пораженных глаз. Но на ее красоту свой отпечаток наложили не столько годы, сколько внутренний огонь, который выжигал душу и сушил тело, в котором сгорали ее надежды и жизненные силы; огонь, вызванный не болезнями, но страданием, не временем, но болью.

Справа от трона стоял мужчина. Весь его облик говорил о том, что это — настоящий воин. Одет он был в обычный солдатский мундир, без каких-либо знаков различия, видевший лучшие времена: ремни были потертые и почерневшие от времени, местами встречались залатанные грубой, непривычной к этому делу мужской рукой прорехи. И все же существовала одна особенность: ни мундир, ни его хозяин не могли существовать друг без друга, это был монолит, который, если его разделить на части, просто рассыплется в прах. Хозяин без воинской формы, как лев без шкуры, превращался в бесформенную тушу, мундир без хозяина — в обычные солдатские обноски.

В отличие от платья, оружие воина было начищено до ослепительного блеска: за ним ухаживали, его любили и ценили. Сразу было понятно, что владелец знает толк в оружии и умеет им пользоваться.

Лицо мужчины было покрыто множеством шрамов, а глаза сверкали отвагой и яростью, как глаза волка, попавшего в западню и собирающегося очень дорого продать свою жизнь. Это был легендарный Бейдах, командир гвардии древнего

Руха. Его гордость и отвага зиждились на пропыленных и потрепанных боевых стягах, а его сердце и знания всецело принадлежали властителю Руха.

Бейдах слушал рассказ карлика с таким выражением на лице, которое бывает только у узника, осужденного на пожизненное заключение, подготовившего побег и вдруг услышавшего, как в замке его темницы поворачивается ключ. Казалось, в этот момент решается судьба Бейдаха, жить ему или умереть.

А на троне восседал юноша, даже скорее не юноша, а мальчик, очаровательный, какими бывают только дети. У него была смуглая кожа и ясные голубые глаза. И хотя он неподвижно сидел и внимательно слушал рассказ карлика, чувствовалось, что он обладает натурой живой и подвижной. Внутренний огонь, который испепелял его мать, ему, наоборот, прибавлял жизни и энергии. На шее у мальчика был большое ажурный металлический обруч — символ верховной власти. Это был Харал — самый молодой представитель дома Карадоков.

Наконец карлик закончил свой рассказ и в зале повисла тишина. Отблески пламени факела играли на лицах присутствующих и делали их таинственными и жуткими. Первым тишину нарушил молодой властитель Руха: