Дебютная постановка. Том 1 - Маринина Александра

Они проговорили почти два часа, Николай сперва во всех деталях описал свою последнюю встречу с Астаховым, затем пошли вопросы о более ранних событиях. Что рассказывал Астахов о себе, о своей жизни, о своих женщинах, об интригах в театральной среде? Кто к нему приезжал за все годы, что Губанов был знаком с соседом? С кем из соседей по даче Астахов общался, с кем дружил, кто был вхож к нему в дом? Что говорят о Владилене Семеновиче в поселке, не ходят ли какие сплетни о нем? Какие напитки предпочитал употреблять потерпевший и много ли мог выпить за раз?

В конце Губанов внимательно прочитал протокол, написал, что замечаний и дополнений не имеет, поставил подпись и, уже уходя, вдруг спросил:

– Какое у вас образование, товарищ Дергунов?

Тот глянул недоуменно, помолчал немного, будто осмысливая неожиданный и не вполне уместный вопрос.

– Высшее. А в чем дело? Почему вы интересуетесь?

– Я же кадровик, – улыбнулся Николай. – У нас в системе МООП острая нехватка квалифицированных кадров, вот я и хотел узнать, где готовят таких хороших следователей.

– Ах это… – Лицо Дергунова, слегка напрягшееся, снова расслабилось. – У меня непрофильное образование, я окончил педагогический, по диплому – учитель истории. На следственную работу направлен по комсомольской путевке, но мне очень повезло с наставником. Знаете, бывают такие старые опытные сотрудники, которые хорошо умеют объяснять, передавать свои знания. Натаскивать, одним словом. А про ваши кадровые проблемы я наслышан. Если честно, то и у нас не лучше.

Да понятно, что не лучше. Откуда хорошим следователям взяться, если уголовный процесс в том виде, в каком он существует в середине шестидесятых, имеет всего пять лет от роду? До нового Уголовно-процессуального кодекса, введенного в действие с 1 января 1960 года, предварительное следствие регулировалось кодексом, принятым еще в начале 1920-х годов, да и на него с течением времени внимания обращалось все меньше и меньше. Если по общеуголовным преступлениям положения закона более или менее выполнялись, то по делам, имевшим хотя бы минимальную политическую окраску, сотрудники НКВД должны были руководствоваться различными уголовно-процессуальными актами так называемого чрезвычайного характера. Актов этих принималось великое множество, и они вынуждали проводить следствие очень быстро, в усеченном виде и с усеченными требованиями к доказательствам, а также запрещали кассационное обжалование приговоров. Иными словами: твори что хочешь, никто тебя не проверяет и никто тебе не указ. В результате предварительное следствие подчинялось вообще не закону, а различным особым режимам, предусмотренным для разных категорий дел. После смерти Сталина за кодификацию уголовно-процессуального права взялись всерьез, приняли сначала Основы уголовного судопроизводства, а потом и новый УПК, но ведь тех, кто работает в следствии, нужно обучить работать по новым правилам. Сам Николай Губанов в институте не учился, высшего образования не получал, но прекрасно понимал, что и как должно происходить, чтобы на практической работе оказались квалифицированные следователи. Сперва умные люди, ученые и специалисты, должны как следует изучить новые законы, понять, что стоит за каждой строчкой и каждым словом, написать толковые подробные учебники, подготовить плеяду преподавателей, которые будут науку нового уголовного процесса доносить до учеников, студентов. Потом эти студенты должны провести в стенах своих вузов сколько-то лет, прийти на следственную работу и начать набираться опыта. На это тоже нужно отвести лет пять как минимум. Только тогда можно надеяться, что расследованием преступлений станут заниматься толковые и знающие специалисты. А сейчас, в середине 1966 года, разве можно на это рассчитывать? Понятно, что нельзя. Кадровику Губанову это было более чем очевидно. Такие, как Дергунов, встречались пока крайне редко и могли рассматриваться только как случайное везение, а не как закономерность. Да и то лишь в прокуратуре, куда несколько десятилетий назад передали следствие. В МВД, которое теперь называется МООП, следователи появились не так давно, и, если учесть, какие низкие требования предъявляются к уровню образования сотрудников, можно себе представить, какова квалификация этих следователей. Спасибо, что хоть читать умеют: могут открыть кодекс и посмотреть, что там написано. Если захотят, конечно. Взять того же Мишку, младшего братца: всего три курса пока отучился, а уже назначен на должность. И ладно бы еще, если бы он действительно хотел стать хорошим профессионалом, все-таки парень он способный, учителя еще в школе это отмечали. С его мозгами он до многого мог бы и сам дойти, не дожидаясь, пока его научат, было бы желание. Так ведь нет у него такого желания, как ни обидно это признавать. Быть следователем, носить форму с погонами, иметь в кармане удостоверение, гордо представляться: «Следователь Губанов Михаил Андреевич» – вот что ему нравится. Допрашивать, строго посматривая из-под нахмуренных бровей. Разговаривать с подследственными вкрадчивым и язвительным тоном. Выглядеть великодушным и понимающим, общаясь с потерпевшими и обставляя все так, будто расследованием дела и привлечением виновного к ответственности он делает огромное одолжение, приносит великое благо, причем совершенно бескорыстно и безвозмездно. Наслаждаться властью.

Эх, Мишка, Мишка…

Саня Абрамян на протяжении всего допроса тихонько сидел в уголке, но ничего не записывал, не задавал вопросов и даже, кажется, не слушал. То газетой шуршал, то в окно смотрел. «И чего он тут отсиживает? – с неудовольствием думал Губанов, время от времени поглядывая на давнего знакомого. – Неужели работы никакой нет? Лучше бы делом занимался, преступников ловил, а не сидел сложа ручки».

– Ну что, по пивку? – весело предложил оперативник, когда они вдвоем с Губановым вышли на улицу. – Здесь рядом забегаловка есть, грязновато, конечно, зато у них закусь дельная.

Николай посмотрел на часы: на службу возвращаться смысла уже нет, его отпустили с обеда до конца рабочего дня, встреча со следователем – причина более чем уважительная. Тем более такое важное дело, убийство не кого-нибудь, а солиста Большого театра.

– Можно, – согласился он.

В полуподвальном помещении с затейливо выписанной вывеской «Пиво – воды» действительно было не очень опрятно, зато к пенному напитку можно было взять тарелку вареных креветок, крупных и сочных. Кроме того, имелись бутерброды с соленым салом на черном хлебе и с соленой рыбкой – на белом. Свободного стола не нашлось, и Николай с Саней присоседились к двум мужикам с испитыми лицами, которые, оглядываясь, плескали в кружки с пивом водку из спрятанной под пиджаком бутылки. Ну да, пиво без водки – деньги на ветер. Мужики, прихлебывая «ерш», азартно обсуждали недавно подписанный договор с итальянским концерном «Фиат» и перспективы производства советского автомобиля новой модели.

– Тоже будем на хороших машинах ездить, не хуже ихних! – радостно предвкушал один из соседей по столу.

– Не, мы не доживем, – пессимистично возражал второй. – Говорят, еще даже место не выбрали, где автозавод будет, потом сто лет будут строить. А когда построят, то машины будут делать – полное дерьмо.

– С чего это дерьмо-то? У итальянцев отлично получается, а мы чем хуже?

– Мы – лучше, – наставительно произнес изрядно нетрезвый пессимист. – Только через сто лет это будем уже не мы, а неизвестно кто. И нам с тобой все равно новая машина не достанется.

Тема будущих советско-итальянских автомобилей так увлекла и возбудила потребителей «ерша», что они не обращали ни малейшего внимания на Губанова и Абрамяна, которые методично чистили креветки, запивали их пивом и очень тихо, сблизив головы, говорили о своем.

– А чья карточка была – известно? – поинтересовался Николай.

Следователь Дергунов и ему показал ту фотографию, которую нашли на теле покойного певца, но Губанов честно ответил, что не знает, кто это, и никогда эту девушку не видел.