Информация. Собственность. Интернет. Традиция и новеллы в современном праве - Михаил Якушев

Надо отметить, что очень немногие западные юристы безоговорочно принимают сегодня триаду правомочий собственника. Как бы продолжая споры римских юристов, одни из них склоняются к приоритету права пользования или права пользования и распоряжения (т. е. выносят за скобки право владения), другие добавляют к триаде иные правомочия (например, правомочие управления или право на виндикацию), наконец, третьи предпочитают говорить об отсутствии единого определения права собственности.

Вернемся к римскому праву. Римские юристы не просто не смогли прийти к единому мнению и не смогли дать определение праву собственности, которое бы разделяли все без исключения. Все большее признание среди специалистов в области классической юриспруденции получает точка зрения, согласно которой "страсть к дефинициям", столь характерная для средневекового канонического права и унаследованная впоследствии европейским рационализмом, римским юристам была глубоко чуждой. Мнение Дж. Бермана по данному вопросу однозначно: "Студентов учат, что в этом мириаде узких норм и неопределенных общих терминов имплицитно содержалась сложная система отвлеченных понятий. Именно этот самый концептуализм римского права ставится в пример в сравнении с партикуляризмом и прагматизмом английского и американского права. Это означает смотреть на римское право Юстиниана глазами европейских юристов более позднего времени"36. Из отечественных авторов той же позиции придерживается В.М. Смирин37.

Получается, что не римское право, а его обработка, начало которой положили в Средние века глоссаторы и которая достигла своего апогея у немецких пандектистов, послужила основой для формирования понятийного аппарата современной западной теории права. Духу римского права, в том числе и в вопросе о собственности, оказывается ближе англосаксонская правовая система. "Как это ни парадоксально, но между римским юристом и юристом общего права больше общего, чем между римским юристом и его преемником, современным цивилистом. Как юрист общего права, так и римский юрист избегают обобщений и по возможности определений"38. В то же время не следует забывать, что в Средние века различия между двумя правовыми системами были еще не столь разительны. Понятие "феодальной расщепленной собственности"39, которым продолжают пользоваться в странах общего права, было также хорошо известно и в континентальной Европе40.

Попытаемся сделать первые выводы. Сведение права собственности к генеральной идее господства над вещью со стороны одного лица, так же как и сведение правомочий собственника к узкому и закрытому перечню, — "завоевания", которые датируются максимум двумя-тремя столетиями. Главное, что адекватное изложение истории — это не только дань науке, которая всегда стремится к объективности, но и отражение современных правовых тенденций, для которых исторические факты играют роль дополнительных и, надо сказать, весомых аргументов. "В странах романо-германского права, — как отмечает М.И. Кулагин, — наблюдается тенденция к "расщеплению" права собственности на один и тот же объект"41. Речь идет об обособлении функции управления капиталом от собственности на капитал, о возрастающей роли института доверительного управления, о положении нанимателя, права которого хотя и вытекают из договора, более сродни вещным правам.

Однако стоит ли отбрасывать попытки дать определения собственности как юридической реальности (что, собственно, не отрицает никто) в пользу практического использования частных моделей собственности? Растворяется ли собственность без остатка в своем практическом применении? История уже не права, а философия свидетельствует о том, что подобного рода вопросы, справедливые относительно любого понятия, могут быть решены как в пользу общего понятия, так и в пользу его частных проявлений. С нашей точки зрения, крайне емкое (т. е. напрямую независимое от той или иной системы права) определение собственности дал А. Райнах в своем исследовании "Априорные основания гражданского права" (1913)42. Как пишет А. Райнах: "То, что называется отношением принадлежности или собственностью, — это предельное, далее несводимое и неразложимое на элементы отношение между лицом и вещью. Оно может конституироваться и там, где нет никакого позитивного права. Если Робинзон на своем острове производит только для себя какие-то предметы, то эти предметы принадлежат ему"43. Итак, первым существенным моментом для уяснения правовой природы понятия собственности является простота этого понятия, его первичность по отношению к любому содержанию, которое в него вкладывается в зависимости от конкретно-исторических условий. Однако простота не означает пустоты, хотя и постулирует (как и в случае с определением "бытия" у Гегеля) дальнейшую неопределимость понятия через родовидовые отличия. Вторым необходимым моментом в определении собственности является ее абсолютный характер: "В сущности принадлежности укоренено то, что ее носитель обладает абсолютным правом каким угодно образом обращаться с принадлежащей ему вещью"44. Особую ценность в связи с проблемой уже наших дней, связанной с социализацией собственности, представляют рассуждения философа о независимости права собственности от наличия или отсутствия тех или иных правомочий собственника. А. Райнах имел смелость (поскольку отрицалось в данном случае определение не только общепризнанное, но и ставшее классическим45) раз и навсегда отвергнуть интерпретацию собственности как суммы или единства всех вещных прав: "Со всей определенностью следует утверждать, что собственность не является вещным правом, но отношением к вещи, в котором коренятся все вещные права. Это отношение продолжает сохранять полную тождественность, даже если все эти права предоставлены другим людям"46.

На вопрос о том, что же представляет собой собственность, возможен и другой ответ, который основывается на ином понимании понятия или дефиниции. Сошлемся на учение Э. Кассирера о понятии как функции. Функция, дающая тип зависимости между членами ряда, не есть сама член ряда. Но таким образом понятие не выводится, а предполагается, ведь, предписывая некоторому многообразию порядок и связь элементов, мы предполагаем уже наличие понятия. Каждая функция представляет собой всеобщий закон, охватывающий, благодаря последовательным значениям, которые может принимать переменная, все отдельные случаи, в которых он применим. Против логики родового понятия, стоящей под знаком субстанции, выдвигается логика математического понятия о функции47. С точки зрения логики функции определение собственности как господства над вещью оправданно постольку, поскольку под это понятие подходят все случаи ограниченного реального господства над реально существующими вещами, а также и потому, что это понятие является результатом индуктивного (в смысле, который вкладывал в это понятие сам Кассирер) исследования.

При этом нет никакой необходимости понимать под вещью некую материальную единицу (имущество). Напомним одно тонкое наблюдение О. Шпенглера относительно того, что в нынешнем законодательстве (а со времен Шпенглера — второй том "Заката Европы" увидел свет в апреле 1922 г. — законодательство в сфере вещных прав практически не претерпело изменений) "лица" и "вещи" вообще не являются понятиями права, а "лишь прочерчивают банальную границу между человеком и всем прочим, они осуществляют, так сказать, естественнонаучное различение"48. Из приведенного наблюдения О. Шпенглер делает вывод о том, что если античное право было правом тел, то современное право — это право функций: "Почему содержание патентного закона не поддается включению в вещное право? Почему авторское право оказалось не в состоянии понятийно отделить духовное творение от его форм, которые можно передавать, таких как рукопись и печатная продукция? Почему в одной и той же картине в противоречии с вещным правом приходится различать художественную и материальную собственность — посредством разделения приобретения оригинала и приобретения права на воспроизведение? Почему похищение предпринимательской идеи или бизнес-плана ненаказуемо, а похищение клочка бумаги, на котором сделан набросок, наказывается в уголовном порядке? Потому что сегодня над нами все еще довлеет понятие телесной вещи: Требованием будущего становится перестройка всего правового мышления по аналогии с высшей физикой и математикой"49. В качестве примера, как сказал бы Шпенглер, "схоластического реализма понятий" можно привести точку зрения В.А. Белова, который возмущается непониманием "того очевидного обстоятельства, что предметы материального мира, вещи (документы) и нечто идеальное (права и "символы") объективно невозможно подвергнуть идентичному правовому регулированию, сообщить им одинаковый правовой режим"50. Собственно, весомых аргументов в пользу своей точки зрения В.А. Белов не приводит, а вместо этого категорично утверждает, что так просто не может и не должно быть: "Если же бездокументарные бумаги — это нечто бестелесное, но не совпадающее с субъективными правами, то нужна конструкция особенного абсолютного права на это самое "нечто бестелесное", ибо права собственности на бестелесное, в том числе и на право, быть не может. Во всяком случае, не должно"51. Естественно, что судебная практика, которая, невзирая на "постулаты юридической науки", складывается в пользу признания права собственности на бездокументарные акции и другие ценные бумаги, вызывает у автора крайне негативные эмоции. Завершая "полемический диалог" современного юриста с философом прошлого, ответим В.А. Белову словами самого О. Шпенглера, который был убежден в том, что, когда праву навязывают традиционные, но ставшие пустыми схемы, "право делается не оружием, а обузой, и действительность продолжает двигаться дальше не вместе с историей права, но помимо нее"52.