Трагедия, чтобы скрыть правду - Генри Ким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она вам только что колёса проткнула. Левые, отвёрткой, вроде, пырнула.
Глаза девушки распахиваются настолько, что я вижу в них отражение всех нас – троих полицейских. Один из них подбегает к машине и, заматерившись, хватает её за шиворот и отводит к машине. Она пытается отбиваться, кричать что-то на протестантском, но её мнение сейчас ничего не решает.
– Ваши данные мне тоже понадобятся, – злобно заявляет он мне. Я следом сажусь в машину.
Второй полицейский, также разразившийся тирадой брани, вколачивает рукой по колену. И без его бешеного лица я понимаю эту боль – за новые шины он будет платить из своего кармана.
Нас обоих сажают на заднее сидение полицейской машины, и она начинает яростно колотить меня руками – на удивление удары маленькой хрупкой девочки имеют силу. Тычки под рёбра особенно чувствительны, и я сжимаю её лицо ладонью до тех пор, пока она не начинает выть. Я убираю ладонь, и она успокаивается. Я ненавижу её, а она меня. А ведь всё начиналось со спасения. Союза не вышло.
Полицейские на улице ещё несколько минут крутятся вокруг левых колёс. Привычные для них будни! Начав с криков, их голоса со временем становятся тише и спокойнее. Один из них открывает дверь и велит нам выходить. Мы выходим, он берёт девушку под руку и ведёт на противоположную сторону улицы, затем заворачивает за угол. Я молча иду следом за ними. Пару раз недовольно обернувшись на меня, словно это я источник его проблем, он подводит нас к автозаку, стоящему неподалёку. Объясняет водителю ситуацию, выставляя меня свидетелем, я показываю удостоверение. Так как спереди места нет, я тоже сажусь за решётчатый забор, но ближе к водителю.
Салон набит людьми – и все они враги. Предатели Родины или глупые ребята. Не важно. Каждый должен отвечать за совершаемые поступки. Если ты нарушаешь закон – добро пожаловать за решётку. Так должно быть всегда. Конечно, не всегда получается наказать виновных, а кто-то, может, оказался здесь случайно, но это всего лишь погрешность. Как в моём случае.
Но если честно, смутно представляю себе, что я тут делаю. Наверное, всё-таки это желание «быть за правду» из детства – отец с мороженым, справедливость. Может, ещё что. Не знаю, но точно могу сказать, что поступаю правильно. Да, у меня сейчас полно дел, полно проблем, полно забот – сколько раз приходиться слышать такое от понятых, которых плевать на благополучие их же общества, в котором они живут. Наверное, поэтому я сейчас сижу здесь, еду по шоссе из города, и записываю свои мысли. Наверное, затем я просижу в спецприёмнике несколько часов, а потом под ночь поеду собирать вещи, чтобы «отбывать наказание» где-то в полуразрушенном отделе полиции. Может, ко мне придёт там какое-то осознание, и я…
Эмм, как бы начать… Привет дневник. Видимо, мне выпала доля продолжить историю, которую писал один ненавистный мне человек. Чем она была для него, отдушиной, мемуарами, дневником негатива? Если честно, не представляю, но найдя эти исписанные листы для полу автозака, я решила закончить историю. Интересная она у этого парня вышла.
Мне не впервой садиться в автозак, но дыхание всё равно спирает. Судя по парню, по чьей воле я здесь, для него это вообще в первый раз это ощущается ярче.
Портал в ад закрывается, и мы занимаем удобные места. Паровозик беспредельщиков трогается, но я не чувствую себя преступницей. Многие кресла заняты, поэтому мы садимся поодиночке. Хотя, если честно, я бы с ним в разведку не пошла – он ещё та скотина.
Сейчас пассажиры ещё сохраняют рамки приличия. Боятся, жмутся друг к другу, как зайчики. Я заваливаюсь в кресло рядом с каким-то усатым парнишкой пепельного цвета лица. В своих жёлто-коричневых штанах он похож на сигарету.
– Курить есть? – спрашиваю я.
– Забрали.
– Ну вот, снова облом, – говорю я, и карета трогается.
Я пытаюсь разглядеть дорогу, но из-за железной сетки ничего почти не разглядеть. Остаётся только смотреть на виляющую обочину. Оглядываю салон.
– Молодёжь, у кого-нибудь сигареты остались?
Перепуганные волнительные глаза зыркают по сторонам. Кто-то поднимает руку и машет мне ладонью.
Перекидываю себя к нему. Гладковыбритый мужик лет тридцати вытаскивает сигареты, скрученные в мешочек из рукава, разворачивает, даёт одну мне.
– О, бывалый воин! – радуюсь я. – Чем будет подкуривать?
Выбритый одаривает меня снисходительным взглядом. Из одного кармана на рукаве он вытаскивает охотничью спичку, из другого – черкаш. Тысячу лет не видела, чтобы кто-то пользовался спичками.
Я подкуриваю сигарету и вижу, как автозак сворачивает к месту на правый берег. Краем глаза замечаю своего «защитника городского спокойствия». Что-то пишет на коленке, мне даже интересно стало. Я до сих пор под лёгким мандражом, поэтому ненависть к нему пока не так ощутима. Обычный доморощенный «герой». Сколько раз мне попадались люди, которые могут быть самыми лучшими, прикольными, общительными, радушными – добрыми – прекрасными, но как заходит тема политики, вся гниль сразу выходит наружу. Жаркий очаг с приятно потрескивающими полешками тоже обжигает.
Тут он недовольно егозит по сиденью и смотрит вглубь салона. Пересекается со мной глазами и встаёт. Идёт ко мне, таща с собой листы. Я мечтаю, чтобы он прошёл мимо, и он, кажется, читает мои мысли. Острый, пристальный, поначалу, взгляд затуманивается и устремляется в пол. «Главный герой», судя по его записям, трусит и проходит мимо.
Я оглядываюсь назад, и вижу, что он садится в углу на одиночное сиденье, и поручень мешает его коленям. Тупо смотрит на этот поручень, приваливается к стене и продолжает писать. Жалко ли мне его? Не знаю, говорю же, у меня мандраж.
Мужчина, что сидит рядом со мной, затягивается, задумчиво глядит в окно и вдруг подрывается.
– О, как удобно!
Он теснит меня, мне приходится встать с сиденья, выпустить его. Стягивает с плеч куртку, аккуратно берёт её за воротник. Расстёгивает карманы, достаёт оставшиеся спички, и надутый маленький пакетик, как оказалось, с жидкостью.
Окружающие внимательно следят за его действиями.
Крадучись, он подходит к решётке, разделяющую водителей и пассажиров, кладёт куртку на пол, и разрывает над ней пакет. Запах бензина бросается в нос. Чирк спички – и куртка пылает.
Кто-то обеспокоенно вертит головой, кто-то встаёт. Кто-то начинает материться, кто-то кричит: «Пожар!»
Начинается суматоха.
Поджигатель встряхивает куртку на решётку и несколько кусочков горящего материала попадают в кабину, на приборы, на водителя.
Отпрянув в сторону, тот орёт и принимается лупить руками по колену и плечу – на пару секунд машина аккуратно идёт влево.
На меня заваливается какой-то человек. Как оказалось, я его знаю. С секунду он лежит
