Богохульство - Дуглас Престон

– Иона?

– Нас было двенадцать. Теперь стало тринадцать. Из-за тебя, не исключено, нам придется кого-нибудь выставить вон.

– Вы, что, настолько суеверные?

Хазелиус вновь рассмеялся.

– Не то слово! Я, например, шагу ступить не могу, если со мною нет моего талисмана – заячьей лапки. – Он достал из кармана старую, жуткого вида, почти лысую лапу. – Подарок от отца. Мне тогда было всего шесть лет.

– Очень мило.

Хазелиус нажал на педаль газа, и джип рванул вперед. Форда вдавило в спинку сиденья. Машина пронеслась по бетонированной площадке и вырулила на новенькую асфальтовую дорогу, что вилась между кустами можжевельника.

– Тут как в летнем лагере, Уайман, – чем только не приходится заниматься… Кашеварим, чистим, водим машину. Ну, и все остальное. Наш специалист по теории струн готовит такую вырезку-гриль, что просто пальчики оближешь. А психолог устроил замечательный винный погреб… Да у нас все очень разносторонне одаренные.

Джип повернул так резко, что взвыли шины. Форд едва успел схватиться за ручку.

– Страшно?

– Нет, нисколько. Наоборот: клюю носом. Когда приедем, пожалуйста, разбуди меня.

Хазелиус засмеялся.

– Обожаю эту пустынную дорогу. Ни одного копа, и обзор на несколько миль вокруг. А ты, Уайман? Ты можешь похвастать какими-нибудь талантами?

– Я за милую душу поработаю посудомоечной машиной.

– Отлично!

– Могу нарубить дров.

– Тоже хорошо!

Хазелиус мчал на всех парусах, прямо посередине дороги.

– Прости, что не приехал раньше. Мы запускали «Изабеллу». Хочешь, устрою для тебя маленькую экскурсию?

– Конечно.

Джип на полной скорости полетел в гору.

– Накай-Рок, – сказал Хазелиус, указывая на каменистую возвышенность, которую Форд видел с воздуха. – Старая фактория названа по имени холма. Мы и нашу деревню зовем Накай. Накай… Что это значит? Все хочу узнать.

– Это «мексиканец» на языке навахо.

– Спасибо. Ужасно рад, что ты так быстро приехал. С местными нам никак не сговориться. Локвуд отзывается о тебе очень лестно.

Лента асфальта бежала вниз, петлей огибая заросшую тополями долину. Вокруг краснели каменистые холмы. Сбоку, вдоль дорожного изгиба, под сенью деревьев красовалась дюжина построек из кирпича, стилизованного под необожженный. Перед каждой зеленела лужайка, напоминавшая картинки с почтовых марок, вокруг домов темнели ограды из столбиков. Внутри петли, выделяясь на фоне холмов ярко-зеленым пятном, располагалась спортивная площадка. В противоположном конце долины возвышался, точно главный судья, холм-хобгоблин.

– В общем и целом мы планируем построить здесь дома для двухсот семей, – сообщил Хазелиус. – Это будет нечто вроде городка для работающих на объекте ученых, их семей и обслуживающего персонала.

Джип промчался мимо домов и круто свернул.

– Теннисный корт, – сказал Хазелиус, указывая налево. – Конюшня, а в ней три лошади.

Они подъехали к живописному строению, сооруженному из бревен и необожженного кирпича. Его притеняли могучие тополя.

– А это и есть фактория, переоборудованная под столовую, кухню, буфет и прочее, и прочее. Тут можно поиграть в пул, пинг-понг, настольный футбол, посмотреть кино, посидеть в библиотеке.

– Зачем на такой высоте фактория?

– Пока навахо не выгнали шахтеры, они пасли на этой горе овец. А здесь обменивали сотканные из шерсти ковры на продукты и всякую всячину. Ковры из Накай-Рок, может, не так известны, как, скажем, из Ту-Грей-Хиллс, но по качеству ничуть им не уступают. Здешние, пожалуй, даже лучше. – Хазелиус повернулся к Форду. – Ты где проводил исследования?

– В городе Рама, штат Нью-Мексико. – «Там я пробыл всего одно лето, когда еще был студентом», – добавил Форд про себя, но вслух этого не сказал.

– Рама, – повторил Хазелиус. – Не там ли антрополог Клайд Клакхон добывал материалы для своей знаменитой книги «Черная магия навахо»?

Глубина познаний Хазелиуса поражала Форда.

– Да, там.

– Ты бегло говоришь на навахо? – спросил Хазелиус.

– Нет. С моей «беглостью» как дважды два попасть впросак. Навахо – один из самых сложных языков в мире.

– Поэтому-то он всегда меня и интересовал… С его помощью мы выиграли Вторую мировую войну.

Джип, взвизгнув, приостановился перед небольшим аккуратным домиком с террасой и огороженным двором. На любовно ухоженной лужайке белел стол и темнела рама с вертелом для барбекю.

– Резиденция Форда, – объявил Хазелиус.

– Красота.

Вообще-то, сам дом, построенный наполовину в индейском стиле, не поражал особой красотой. Напротив, выглядел крайне провинциально, где-то даже невзрачно. Но его окружение очаровывало.

– Казенные дома повсюду одинаковые, – сказал Хазелиус. – Но внутри, сам увидишь, вполне удобно.

– А где все остальные?

– В Бункере. Так мы называем подземный комплекс, в котором располагается «Изабелла». Кстати, а где твои вещи?

– Их пришлют завтра.

– Надо полагать, тебя отправили сюда в срочном порядке.

– Не позволили заскочить домой даже за зубной щеткой.

Хазелиус помчал дальше, опять на всех парусах, а у последнего изгиба петли сбросил скорость, свернул с асфальтированной дороги и ловко проскочил между кустами по двум неровным выбоинам.

– Куда мы едем?

– Сейчас узнаешь.

Огибая булыжники и канавы, джип стал взбираться наверх по странному леску из можжевельника и засохших кедров. Впереди, на удалении нескольких миль, возвышался крутой холм из красного песчаника.

Джип остановился. Хазелиус выпрыгнул наружу.

– Это наверху.

Заинтригованный Форд проследовал за ним по уступам на вершину величественного холма. А когда преодолел нелегкий путь, замер от изумления. Они стояли на самом краю столовой горы.

– Здорово, правда? – спросил Хазелиус.

– Страшно. Так и кажется, что подойдешь к самому краю – и сам не заметишь, как ухнешь вниз.

– Существует легенда о пастухе навахо, который в поисках теленка примчался сюда верхом на коне и сорвался с этого края. Говорят, его chindii, то есть дух, в самые темные ночи, в бурю, до сих пор скачет тут на своем коне.

С обрыва открывался невероятно прекрасный вид. Внизу простиралась древняя земля, усеянная кроваво-красными скалистыми обломками всевозможных размеров и причудливых форм. На горах вокруг как будто лежали слоями другие горы. Казалось, это самый край мироздания, то место, в котором Бог отчаялся и оставил все как есть, поняв наконец, что нет возможности упорядочить жизнь на безумной земле.

– Вон та огромная столовая гора вдали, – сказал Хазелиус, – называется Безлюдной. Ее длина – девять миль, а ширина – миля. Рассказывают, будто наверх ведет секретная тропа, найти которую не удалось еще ни единому белому человеку. Впереди Меса Шонто, слева Пайют Меса. Дальше река Сан-Хуан и Седар Меса.