Антология странного рассказа - Сергей Шаталов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На обратном пути мне не приходится платить даже доллар тридцать за автобус, потому что я добираюсь до университета на лифте, который здесь, к счастью, довольно часто ходит. Пока я поднимаюсь на пятнадцатый этаж, наша секретарша рассказывает мне о том, что она счастливо влюблена. Улыбаясь чужому счастью, я ненавязчиво спрашиваю:
— И в кого же, если не секрет?
— В вас, — говорит она, улыбаясь в ответ, и очень толстой рукой протягивает мне чек, мою месячную зарплату за преподавание немецкого.
Ночной туманВоздухоплаватель искал верного партнёра, чтобы подняться высоко в облака. Здесь, в АМЕРИКАХ, всегда густой туман. Чиновники из государственных служб, которые живут над глухими колоннадами, выше солёных брызг, ниже тумана, и даже разводят картошку фри и попкорн, вспученную кукурузу, на роскошных балконах, — только они знают, что такое жизнь. Воздухоплаватель был, как и многие здесь, иностранец; он жил в районе трёхтысячесотых этажей и знал, что такое лишения. Тем не менее, он, в отличие от многих соседей, никогда не боялся спуститься вниз, минуя балкончики-миньет и ощущая странную, высокую гравитацию. Удивительно: когда он бывал на земле, жажда плюнуть вниз или смастерить водяную бомбочку отпускала его. Я, наверное, идентифицирую себя с этим воздухоплавателем. Между башнями всегда застревает то или иное облако; большие сгустки образуются, стесняя обитателей высокоэтажных жилых кварталов; особенно, конечно, страдает чердак, где по обеим сторонам, перекинув верёвки между башнями и более не замечая приземлённых дипломатических конфликтов, новые третьи устроили лево-правый незарегистрированный прачечный бизнес. Единственное их спасение в том, что налаженная постирушка даёт свои плоды, которые можно вкладывать в инвестиции. В прошлом году прачечная «Голубой Огурец» получила достаточно дивидендов, чтобы закупить партию сушильных машин и таким образом обезопасить себя от сырости. Совмещая в себе научно-технические знания, интерес к низшим слоям общества и высшим атмосферы и не обладая возможностью поехать на общественном лифте на последний этаж, воздухоплаватель решил сконструировать воздушный шар и подняться на самые вершки государственных американских сооружений. Он дал объявление в газету:
«Нуждаюсь в гидроматросе, 45, макс. 190 фунтов, с желанием научиться вязать узлы и решать проблемы. Оплата по умолчанию».
В течение следующей недели он нашёл помощника. За следующий месяц они построили воздушный шар из подручных средств; корзина получилась проволочная и разноцветная, но сам шар и заплечные парашюты пошили на заказ девы третьего мира из чистого белого шёлка. Несколько дев, утомлённых однообразной жизнью, даже изъявили желание принести себя в жертву в качестве балласта. Воздухоплаватель не отказался. Он был очень современный практичный человек, почти свободный от предрассудков.
Они вылетели в воскресенье. Туман внизу почти рассеялся; солнце пробивалось сквозь нейлон многочисленных шёлковых флагов. Воздухоплаватель запалил фитиль; помощник отдал концы. У многих бюрократов на балконах в этот праздничный день упал с белой булки балык и съехала со среза субмарины ветчина. Зрелище по-гречески белоснежного воздушного шара ослепило глаза многим домохозяйкам среднего класса. В районе Гарлема воздухоплаватель включил кислородное снабжение и сбросил за борт трёх-четырёх дев; те полетели вниз белёсыми парашютами. Помощник недвижно лежал на дне. Воздухоплаватель пнул его ногой и усмехнулся сквозь дыхательную трубку. Человеческая страсть была не чужда его стареющему сердцу. Он знал не понаслышке, что такое жертвовать собой. В районе конденсации воздушный шар влетел в зону сгущения облаков. Постепенно, очень плавно, его начало сдавливать тяжелеющими, наливными облаками со всех сторон, как сдавливают двойными щипцами молодой сыр. Шар попал в плотные облака, зажавшие его до смерти, стиснувшие и корзину; помощник, в конце концов, лишился чувств, а я, воздухоплаватель, в совсем помутившемся сознании, на ощупь, не глядя, стал нашаривать спасательный клапан на дне воздушного пузыря, одновременно выпихивая ногами из корзины трупы ненужных более разряженных христианских дев. Наконец, нащупав клапан, разрывая напряжённые в этом безвоздушье сухожилия, я с мясом вырвал клапан из дна пузыря: шипя, рванулся воздух в сырость; посмотри, ты всю меня облил; помощник так и не пришёл в себя, даже в середине пути назад.
Путешествие было полным успехом; только я, только я одна осталась не очень довольна.
Jesus SavesС потолка свисают куски странной, не совсем верёвочной, не совсем деревянной лестницы. Чтобы забраться на чердак, нужно поставить стремянку так, чтобы верхняя планка касалась последней, немного криво свисающей ступени, и, преодолевая качку (сегодня прилив, да и стремянка колченога), постепенно дотянуть тяжелеющие ступни до верху. Самое сложное — переступить через пропасть, разделяющую крашеное дерево планки и изъеденную червем доску на спутанной верёвке — бездонная дыра не шире четырех твоих сложенных вместе пальцев, придержанных большим. С трудом, борясь с одолевающей тебя кровью, приливающей к низу, отливающей от идущей кругом головы, ты доберёшься до изодранного в лохмотья перекрытия, тут и там заткнутого грязной, скатавшейся ватой. На четвереньках, тыкаясь носом в клубки пыли, доползёшь до антресольного окна, откинешь порыжелые платья на косточках, затыкающие толстое разбитое стекло и щели под рамой; обмотав руку каким-то толстым шиньоном, выбьешь фанерку, закрывающую вид на водяную гладь. Это единственное место, куда можно попасть, только следуя подсказкам собственного страха, подбирая колышки расколотой крыши, и отсюда виден другой берег; хотя, конечно, нельзя отрицать, что это мираж; однако так много подтверждений тому, что глаз не обмануть. Сидя у окна, услышишь неоновое потрескивание: раньше здесь была церковь, поэтому на кронштейне, выпирающем из подоконной плиты, ещё качается красный галогенный крест: «иисус» в поперечнике, «простит» вдоль, вместо центральной «с» всевидящий глаз, подмигивающий вместе с попеременно загорающимися горизонталью и вертикалью. Странно, что здесь ещё есть электричество. Многие лампы и дужки, конечно, поломаны, но лампа зрачка ещё цела, хотя уже мутнеет внутри. И тут ты заметишь, что фальшивые волосы не упасли твои руки от осколков: на обеих ладонях небольшие, но глубокие раны заставят тебя почти потерять и так едва уловимое сознание; ничего, подожди, где-то в этом хламе был йод, я помню с прошлого раза. Пока я буду ползать в поисках пузырька, раскидывая прогнившие девические принадлежности, царапая коленки о ржавые гвозди, я наткнусь на палочку с колечком для мыльных пузырей, так что тебе пока будет чем заняться, и ещё вытащу телефонную трубку с автоматическим набором, в ней тебе сразу ответят и предложат услуги, и, знаешь, они действительно говорят то, что думают, потерпи, кажется, я уже нашла обезболивающее, прямо здесь, рядом с твоей тёплой и чуть-чуть влажной одеждой.
Если, рискуя свалиться в полицейскую сетку, натянутую над богатыми кварталами, ты выберешься в окно, не забудь снять обувь, чтобы не поскользнуться. Над руинами церкви, парой этажей выше, расположена клиника христианских братьев. Там занимаются очень срочными и почти бесплатными операциями — их специализация аборты и прочие ампутации. Отрезанные органы они сжигают здесь же, в электрической печи, а прах вытряхивают в прямую кишку «потрохопровода», это довольно мягкая пластиковая труба, тянущаяся на многие мили под углом к башне и уходящая другим концом в океан, рядом с небольшим рыболовеческим искусственным островом. Ты дотянешься до трубки, а у меня уже готовы петли; держись крепче, чтобы быстро съехать вниз, нужен сильный толчок; представь себе, как Иисус швырял хлебы, как камни, в голодную толпу.
ПальмаБесполезно вытягивать руки, свисая вниз головой с комнатной пальмы. Тот, кто повесил меня сюда, уже не вернётся, потому что в этом обществе возвращаться не принято, когда уже полжизни прожито и двигаться можно только вперёд. И в принципе — мне не на что жаловаться. Пальма обеспечивает меня бананами и кокосами, а зимой, в период авитаминоза, я могу жевать её кору и листья, добывая из них жизненно важные аминокислоты. Уборщица приходит поливать пальму достаточно аккуратно; иногда она забывает закрыть окно, и тогда мне слышен шум прибоя и почему-то кажется, что ещё не всё потеряно. Иногда приходят из косметологического института; они делают кремы из пальмовых ростков. Тогда пальма несколько дней не плодоносит, и мне нечего есть, зато они оставляют бесплатную пробную коробочку крема; я мажу им руки и худею; и то, и другое мне, кажется, к лицу. К тому, что голова у меня уже почти не работает, постоянно залитая кровью, я уже привыкла. Больше меня беспокоят ноги; привязанные к пальмовым ветвям лианами, они никак не хотят прививаться как следует, иногда меня охватывает страх, что я — неудачный дичок или что черенковый подрез оказался недостаточно глубок. Надеюсь, что ногти на ногах в конце концов выпустят дочерние стебельки в подвой, и меня наконец перестанет беспокоить кровообращение. Тогда я, наверное, тоже снова смогу плодоносить; каждая женщина мечтает о том, чтобы выносить прекрасный плод.