Мушкетеры. Том 2. Тень над короной Франции - Александр Бушков

Все это происходило посреди ошеломленной тишины – заговорщики застыли нелепыми статуями, на пару мгновений растерявшись…

Драпировки с треском распахнулись, и оттуда выскочил капитан де Кавуа – совсем не тот, каким д’Артаньян привык его видеть в семейном гнездышке. Нынешний капитан де Кавуа, несмотря на некоторую полноту, двигался проворно, как атакующий кабан. Вмиг вспрыгнув на ближайший стул и махнув шпагой, он закричал что есть мочи:

– Ко мне, гвардейцы! Да здравствует кардинал!

– Да здравствует кардинал! – отозвался многоголосый рев.

Многие обожают театральные эффекты, и капитан де Кавуа не был исключением… Зал тут же наполнился топотом ног и лязгом стали – из-за драпировок, из всех дверей выскакивали гвардейцы в красных плащах с серебряными крестами, со шпагами наголо. Из-за тех же драпировок мгновенно были извлечены звенящие охапки шпаг – и они, словно сами по себе разлетаясь по залу, оказались в руках мнимых слуг.

Вверху, на галерее, раздался частый и громкий стук – это выбежавшие с двух сторон гвардейцы опускали на перила свои мушкеты, целясь в оторопевших заговорщиков. Дымились многочисленные фитили, готовые после легкого движения указательного пальца прижаться к затравкам и воспламенить порох на полках.

Заговорщики сбились в кучу слева от стола – под прицелом пары дюжин мушкетов и вдвое большего количества шпаг, опоясавших острым кольцом толпу перепуганных, смятенных и сбитых с толку людей, еще не успевших в полной мере осознать, что все их замыслы рухнули в одно печальное мгновение.

Д’Артаньяна среди них не было – когда стальное кольцо уже стало замыкаться, кто-то из незнакомых гвардейцев резко потянул его за локоть и весело крикнул в ухо:

– Не мешкайте, д’Артаньян, ваше место не там!

Гасконец отошел в сторону, спокойно убирая шпагу в ножны. Кое-кто косился на него со страхом.

– Оружие на пол! – взревел капитан де Кавуа, потрясая шпагой. – Все, какое только найдется! Живо, живо, мои прекрасные господа! Все оружие на пол, иначе, клянусь богом, я скомандую залп!

Его лицо, яростное и решительное, подкрепляло угрозу. Уже через какой-то миг по мраморному полу зазвенели брошенные шпаги, а кое-где глухо стучали пистолеты. Люди торопливо стаскивали через голову перевязи, мешая друг другу, поторапливая соседей:

– Живей, что вы копаетесь? Они же начнут стрелять!

Д’Артаньян видел, как герцог с принцем, поддавшись общей панической суете, содрали с себя перевязи не хуже прочих и отбросили шпаги подальше. На лице красавчика Гастона уже не было другого выражения, кроме откровенного страха. Принц, правда, держался чуточку спокойнее, он сверкал глазами исподлобья и громко скрипел зубами, но со шпагой расстался столь же проворно, прекрасно помня, должно быть, разницу меж отвагой оправданной и бессмысленной. Любой человек с мало-мальским опытом вооруженных стычек мог бы очень быстро понять, что у застигнутых врасплох заговорщиков не было ни единого шанса, – как водится: страх и внезапность превратили орду убийц в скопище разобщенных трусов, где каждый был сам по себе и чувствовал себя невероятно одиноким. А потому заботился в первую очередь о сохранении своей жизни, единственной и неповторимой…

А противостояло им не менее шестидесяти гвардейцев, спаянных в единое целое волей своего капитана и готовых по первому знаку устроить резню, которую долго помнила бы и обсуждала вся европа…

И тогда появился настоящий кардинал (Рошфор, так и не успевший снять маскарадную сутану, стоял со шпагой наголо). Ришелье, не в красной кардинальской мантии, а в одежде для верховой езды и высоких ботфортах, вышел из почтительно распахнутой перед ним двери – совершенно спокойный на вид, чуточку мрачноватый, но от этого ледяного спокойствия несло плахой и железом. Твердо ставя ноги, он подошел к цепочке гвардейцев и какое-то время разглядывал замершую толпу разоблаченных заговорщиков. Под взглядом холодных светлосерых глаз одна за другой опускались головы, фигуры волшебным образом приобретали покорность и смирение, даже стонавшие раненые умолкли и постарались стать ниже ростом, опасаясь, что им будет уделено особое внимание. Как видел д’Артаньян, герцог с принцем не стали исключением – они напоминали жалких воришек, пойманных в бакалейной лавке разгневанным хозяином.

Ришелье посреди наступившей тишины произнес бесстрастно, не так уж громко:

– Любопытно бы знать, господа гости, почему вы все поголовно принимаете такое обхождение с вами, как должное? следовало бы ожидать, что хоть одна живая душа возмутится самодурством хозяина, обошедшегося с гостями столь неучтиво, вопреки всем традициям… Или вы справедливо полагаете, что с вами именно так и следует поступать?

– Ваше высокопреосвященство! – раздался чей-то отчаянный вопль. – Меня заставили! я не хотел!

Кричавший попытался пробиться через шеренгу молчаливых гвардейцев, но ближайшие к нему шпаги грозно придвинулись, и он, отпрянув, упал на колени, отчаянно вопя:

– Монсеньёр, господин кардинал! Меня заставили, я хотел сообщить вам все о заговоре, всех назвать, всех до единого! я просто не успел, так быстро все произошло… Можете не сомневаться, я бы непременно всех выдал! я не успел, не успел!

Стоявший совсем близко к нему принц Конде брезгливо поджал губы:

– Барон, черт бы вас побрал… Умейте проигрывать с достоинством, встаньте, наконец…

– Хорошо вам говорить! – совсем уж истерически завопил ползавший на коленях человек. – Вы-то королевской крови… Монсеньёр, сжальтесь, отделите меня от них! я простонапросто не успел выдать вам все!

– Проводите этих господ в приготовленное для них место, – с тем же ледяным спокойствием распорядился Ришелье. – Всех. сделайте исключение только для господина герцога Анжуйского, с которым я намерен побеседовать…

Несомненно, тот план, в детали которого д’Артаньяна не посвятили из-за того, что это ему было совершенно не нужно, был проработан до мельчайших подробностей, и каждый охотник прекрасно знал свое место и свою роль в этой облаве. Гвардейцы вмиг рассекли толпу на несколько кучек, как обученные пастушеские псы поступают с отарой овец – д’Артаньян насмотрелся такого у себя в Беарне, – и, окружив перепуганных злодеев, погнали к выходу, подгоняя рукоятями шпаг, в том числе и принца Конде.

На галерее вновь застучали сапоги – мушкетеры один за другим ее покидали. Д’Артаньян затоптался, не зная, как ему действовать теперь, но кардинал, за все время не бросивший на него ни одного взгляда, однако каким-то волшебным образом ухитрившийся видеть гасконца и помнить о нем, сказал вслед за властным мановением руки:

– Дорогой друг, останьтесь. Вы мне еще понадобитесь, право же…

– Ваше высочество… – произнес Рошфор сурово, указывая герцогу Анжуйскому на стул.

Он пальцем не тронул сына Франции, не повысил голос, но все равно у д’Артаньяна осталось впечатление, что младший брат короля рухнул на стул не сам по себе, а напутствуемый добрым тычком в спину. Быть может, так казалось и самому наследному принцу, сгорбившемуся на стуле с лицом несчастным и жалким, враз потерявшего не только величавость, но и простую уверенность в себе…

Рошфор встал за его спиной, забавляясь шпагой, – он то вытаскивал ее на ладонь, то резко бросал в ножны. Наблюдавший за этим со своей знаменитой загадочной улыбкой Ришелье не воспрепятствовал этой забаве ни словом, ни жестом – и д’Артаньян, немного обвыкшийся в компании кардинала и его людей, стал подумывать, что многое оговорено заранее…

Сын Франции страдальчески морщился, слушая это размеренное железное лязганье, но протестовать не смел, производя впечатление человека, растерявшего остатки достоинства.

Д’Артаньян, наоборот, испытывал пьянящую радость своей причастности к победе, вполне уместную и для более искушенного жизнью человека, – всегда приятно оказаться в стане победителей, особенно если ты не примкнул к ним после, а с самого начала был одним из них и приложил кое-какие усилия, сражаясь на стороне выигравшего дела…

– Подойдите ближе, дорогой друг, – сказал ему Ришелье, тонко улыбаясь. – Вам знаком этот человек, господин герцог?

Молодой герцог поднял на д’Артаньяна замутненные страхом глаза, определенно не в силах производить мало-мальски связные умозаключения:

– Это Арамис, мушкетер короля… – внезапно лицо его высочества исказилось, и он, тыча пальцем в д’Артаньяна, закричал, почти завизжал: – Это он! Это он по поручению герцогини де Шеврез ездил в Нидерланды и вел там переговоры…

– С кем? – спросил Ришелье.

– С Анри де Шале, маркизом де Талейран Перигор, гардеробмейстером ее величества… Это он, он привез письма!

– Ну разумеется, – мягко сказал Ришелье. – я знаю. Однако, ваше высочество, вы, сдается мне, несколько заблуждаетесь касательно имени и положения этого дворянина. его зовут шевалье д’Артаньян, и он один из моих друзей. Настоящих, верных друзей… (д’Артаньян возликовал после этих слов, сохраняя непроницаемое лицо). А посему вам должно быть понятно, что я о многом осведомлен гораздо лучше, чем вам всем казалось в гордыне своей… Вы, часом, не помните, с каким предложением пришли к господину д’Артаньяну, полагая его Арамисом?