Михалыч и черт - Александр Уваров

Похороны, красивые да многолюдные, иную передачу телевизионную заменить могут. Тем более, что сторожа к себе в подсобку телевизор посмотреть разве что за поллитру пустят. А здесь — красиво, натурально и бесплатно.

А вечерком на свежую могилу можно сходить.

Если выберется из неё кто — с новеньким или новенькой познакомиться. Может, сосед интересный попадётся.

Вот в позапрошлом году на его участке директора крупной строительной фирмы похоронили. Так Высшие Силы судом своим в вампирской должности его воскресили. Так он, воскреснув, вечерами в овраге, у костра, столько всего интересного про руководство городское наговорил… Томов на десять уголовного дела бы хватило! Или на роман какой…

Так и говорил: «Эх, мужики! Считай, что не помер я, а разорился вчистую. Денег у меня нет, собственности никакой нет. Бомжую на кладбище, от каждого мента шарахаюсь. А при жизни то ко мне другое отношение было! И ментов этих я по линейке строил! Эх, приплыл я, мужики… И про жизнь свою прошлую не рассказать теперь никому. Нет веры моим словам. Ни дома, ни в церкви, ни в прокуратуре, ни в суде. А ведь столько б я понарассказывал!..»

Да, интересный может сосед попасться.

А если и не вылезет никто — тоже не беда.

На могилах свежих иногда и полезные вещи попадаются.

Вроде весточки из другого мира: свечки обгоревшие, зажигалки (а костёр чем разводить? то то же…), платки носовые (ну и что? отстирать можно, с водопроводом на кладбище особых проблем нет), а о, к примеру, и вовсе что-нибудь необычное — журнал свежий, авиабилет (да, неиспользованный), а один раз даже калькулятор вполне приличный попался.

Калькулятор Семён Петрович подарил старшему вампиру кладбища, Лебедеву Ивану Сергеевичу, кровососу рассудительному и уважаемому. Размыслив при том резонно, что поскольку уж Ивану Сергеевичу приходится за всех остальных страдальцев кладбищенских, инфернальных с властями договариваться и за то отдуваться, то и калькулятор ему нужнее будет.

А что ж вы думали? И вампирам за место под солнцем платить приходиться. Хоть солнечных лучей прямых они и не переносят…

Да, и деньги зарабатывали. Разными, конечно, способами. Бывало и в могилах копались. Но это уж дело рискованное (на родственников покойничка нарвёшься в неудачное время — быстро кол в грудь загонят, и пикнуть не успеешь). Да и думать надо крепко — в какую могилу можно залезать, а за какую и всё кладбище могут раком поставить, не разбирая, кто тут помер уже, а кому это ещё предстоит.

Но зубки золотые, выдранные из покойницкой пасти, вполне могли и труд, и опасности, сопутствующие гробокопательскому ремеслу, вполне окупить.

А там уж наступала пора Ивану Сергеевичу на калькуляторе щёлкать да поблажки разные для вампирской братии выторговывать.

«Да, вот вроде и не живём мы вовсе» думал Семён Петрович «а жизнь наша при том весьма трудная. Парадокс? Ещё какой».

Вот что труднее всего осмыслить: то, что со смертью заботы и проблемы не кончаются. Их даже не становиться меньше.

Эх, мысли грустные… Шаги размеренные, ледок хрустит и снежная каша к подошвам липнет.

Холоден апрель, холоден.

И вдруг шум борьбы и крики донеслись до слуха Семёна Петровича, отвлекли его от грустных мыслей.

Был бы жив Семён Петрович — непременно бы сердце у него встрепенулось и забилось бы, часто-часто застучало бы. Заколотилось бы.

Но мёртв он был, и мёртвое сердце так и осталось недвижимым.

Но сознание… Живо же оно!

И понял Семён Петрович, осознал — звуки те знакомые очень. Много раз слышанные! Самые сладкие для слуха вампирского! Звуки удачной охоты!

На бег перешёл Семён Петрович, пакет в руках у него замотался из стороны в сторону.

На звуки побежал.

На бугорок взлетел, поскользнулся, съехал вниз, пальцами землю влажную и холодящую обдирая. Вновь на бугорок махнул (до чего ж тяжело с пакетом то бежать!) и там уже увидел…

В низинке, в месте глухом, что располагалось между крайней аллеей и забором, там, где кусты и низкие деревца плотным переплетением своим образовали лабиринт со сложными и прихотливыми изгибами, в месте том, и в летние дни сыром и тёмном (а сейчас то и подавно), в таком вот месте: матрас грязный, землёй перемазанный, в бурых и коричневых пятнах; сумка безразмерная, клетчатая, «челночная», в клочья разодранная; рюкзак рыжий, затёртый; бутылки (пустые, вроде) и стаканы пластиковые, смятые; пожелтевшие газеты; тряпьё да объедки какие-то…

И всё это разбросано в стороны, раскидано, размётано. Матрас отлетел и углом завернулся, рюкзак пинком отброшен, бутылки в землю втоптаны.

И посреди бардака этого двое, сцепившись, по земле катаются. С матом, воем и хрипом.

Одного из них Семён Петрович сразу узнал.

Старожил местный, Кошелев Дмитрий Иванович, кровосос, что известен был хваткою своею жёсткой и характером гордым, самолюбивым и суровым. Правила жизни кладбищенской соблюдал он строго, но унижения, коими полна жизнь простого вампира, смиренно сносить Дмитрий Иванович не желал, за что и был неоднократно бит как могильщиками местными, так и охранниками кладбища. Побираться и с могил кормиться он не любил и долю вампирскую, положенную ему по всем законам и установлениям, держал цепко. За норов сложный и скандальный и дирекция кладбища сильно его невзлюбила и потому пользовался Дмитрий Иванович заслуженной репутацией первого кандидата на остро отточенный осиновый кол (такая вот мера наказания была у дирекции для особо отмороженных и несговорчивых кровососов).

Второй же был неизвестный Семёну Петровичу мужичок, вида самого бомжеватого: штаны засранные (и на расстоянии запах говна чувствовался), пиджак заблёванный, явно с чужого плеча (рукавами его, не по размеру длинными, хлопал мужик, по земле перекатываясь, словно длинными, но здорово ощипанными крыльями).

Ручищами своим жилистыми охватил Дмитрий Иванович мужичонку за грудь, сжал стальной хваткой и в шею норовил вцепиться. Мужичонка же визжал, вертелся юлой, брыкался и непрестанно крутил и мотал головой.

Понял всё Семён Петрович, догадался. Кошелев лежбище бомжа местного отыскал, в засаду сел, а потом и хозяина лежбища выследил.

Стоянок таких бомжовых по кладбищу много было раскидано, в основном вот по ложбинкам и низинкам таким диким и прочим местам безлюдным.

Бомж — добыча законная и излюбленное вампирское лакомство. И правила местные охоту на бомжей вполне позволялина кладбище это вроде уборки мусора считалось. А для вампиров бомжи — конкуренты, так же норовили с могил кормиться. Да ещё и цветы воровали. А могли и порезать кого сдуру и докажи потом, что это не вампирских рук дело, а вовсе даже человеческих.

Вот только выследить шпану эту бездомную трудновато было.

Они же знали, кто на них охотится и на кладбище после наступления темноты старались не задерживаться, да и днём в потаённых местах отсиживались. И ночёвки свои постоянно меняли.

Но этот то мужичонка, видно, несколько дней на одном месте проторчал. Осел, освоился, капитально лежбище себе обустроил. Вишь, даже матрас себе откуда то притащил, аристократ хренов.

И на том попался. Выследил его Дмитрий Иванович, накрыл прямо тёпленьким.

И теперь орал и визжал мужичонка, смерть чуя, и рукавами мокрыми и грязными махал и по земле хлёстко хлопал.

— Прав не имеете! Суки кровососные! Мертвяки блядские! Жаловаться буду! Караул! Милиция!!! Убивают!!!

— Вечер добрый, Дмитрий Иваныч, — негромко и даже как-то неуверенно поздоровался Семён Петрович и мелкими шажками, боясь оступиться на глинистом склоне, спустился с пригорка в низину.

При этом язык его против воли облизывал губы, руки стали слегка подрагивать и в глазах появился зеленоватый огонёк.

— Кому добрый… кому последний, — прохрипел Дмитрий Иванович и клацнул зубами возле самой шеи мужичонки.

Потом, глаза скосив (но жертву не отпуская), глянул вбок — и узнал старого знакомого своего, Семёна Петровича Безрукова.

— А, это ты, Петрович… А я уж… тут вот… кровцой решил побаловаться…

— Нет законов таких!! — пуще прежнего заорал мужичонка и, ладонь из рукава длинного выпростав, схватился за выступавший из земли корень дерева, резким рывком попытавшись высвободиться из стальных объятий Кошелева.

Но корень был влажный и скользкий, да и всей массой своею Дмитрий Иванович бомжа к земле придавил, так что рука у того с корня спасительного соскользнула.

— Нет, ты посмотри, сволочь какая! — с искренним негодованием воскликнул Дмитрий Иванович. — Законов, видите ли, нет! А голодным три дня ходить — есть такие законы?! Я что, из-за прав твоих, от голода, что ли, подыхать должен?! Собак с помойки гонять?! Гад какой, эгоист паршивый!!

— Помочь может, Дмитрий Иваныч? — с искренним участием спросил Семён Петрович.