«Пощады никто не желает!» АнтиЦУСИМА - Глеб Дойников

Японские броненосцы тем временем пошли на выручку своим оконфузившимся крейсерам, надеясь, видимо, раздавить наши броненосные крейсера числом, и это им почти удалось. Адмирал Йэссен увлекся неожиданно представившейся возможностью сделать палочку над Т японским главным силам и сам не заметил, как положение поменялось на обратное — теперь японские броненосцы делали нашим крейсерам кроссинг с хвоста. У наших крейсеров была только надежда, что японцы не успеют сбить им скорость и они успеют выскочить из-под огня. И это им удалось, существенно пострадала только «Россия». А мы ничем не могли помочь, удаляясь от места боя и оберегая драгоценные транспорты.

Но адмирал Макаров не был бы Макаровым, если бы бросил своих в беде. По его приказу при транспортах остались только «Мономах» и «Лена», а обе колонны броненосцев начали последовательный поворот навстречу нашим отступающим крейсерам в надежде прикрыть их. Ход отряда увеличили до 13 узлов. Мимо нас контркурсами пронеслись на полном ходу броненосные крейсера Владивостокского отряда. Закопченный и избитый, на корме «России» бушевало огромное пламя и что-то беспрестанно взрывалось, корабль управлялся машинами и шел каким-то зигзагом. Тем не менее нашей колонне удалось благополучно разойтись с ним. На их фоне крейсера Йэссена, находившиеся дальше от противника и избежавшие обстрела, выглядели как новенькие. По приказу Макарова Йэссен стал в кильватер нашему отряду.

Более скоростные броненосцы Макарова и Ухтомского уже поворачивали и ложились на боевой курс, вступив в перестрелку с неприятелем, а наш медленный отряд все никак не мог дойти до точки поворота, чтоб, повернув, образовать единую линию с быстроходными броненосцами Макарова в голове. Небогатов на «Петропавловске» еще увеличил ход примерно до 14 узлов, но третий в строю «Севастополь» начал отставать и увеличивать дистанцию до «Полтавы». Так как Небогатов хода не сбавил, то наш отряд как бы распался на два отдельных — «Петропавловск» и «Полтава» в голове и за ними, отставая и сокращая отрыв на поворотах, «Севастополь», «Сисой» и «Святители».

На какое-то время дым пожара «России» закрыл неприятеля, когда же он наконец рассеялся, глазам представилась следующая картина — японцы начали поворачивать последовательно, чтобы ложиться на параллельный с нами курс. В группе стоявших на палубе офицеров «Сисоя» раздались радостные крики: «японцы опять повторяют свою прежнюю глупость, ворочая последовательно; значит, мы сейчас будем строить линию, чтобы огнем всех наших судов бить по ближайшему кораблю во время его поворота». Раздался первый выстрел, с «Петропавловска», и мы все побежали вниз на свои места. В это время броненосцы Ухтомского находились уже в линии, а «Громобой» и «Баян» еще готовились к повороту. Я спустился в батарейную палубу, так как по боевому расписанию был при исправлении канализации (устаревшее название электропроводки) тока и старшим в палубах по тушению пожаров и заделке пробоин.

Заревели и наши пушки. Первое время особенно старалась совершенно бессмысленно наша 75-мм батарея, так как все равно снаряды ее не долетали до неприятеля (расстояние было 60–50 кабельтовых). Однако это не мешало командиру ее, лейтенанту Щ., вопить во всю глотку: «Подавай патроны скорее» — и держать безумно беглый огонь. Рассудив, что таким образом 75-мм батарея бессмысленно выпустит весь запас снарядов без всякого вреда неприятелю, а между тем ночью именно она и понадобится, я взял командование на себя и приказал подаче не подавать больше снарядов при общем одобрении команды, которая говорила: «так ведь нам ночью нечем будет отбиваться от миноносцев».

Первые полчаса боя никаких повреждений «Сисой» не получил, и было особенно тягостно стоять без дела и ждать чего-то. Я тогда завидовал офицерам, которые были при орудиях, — те не имели времени для жуткого чувства стоянки без дела. Чтобы занять себя и подбодрить людей трюмно-пожарного дивизиона, я пошел обходить палубы, помещения динамо-машин, заходил в подбашенные отделения посмотреть подачу и, наконец, зашел в 6-ю батарею. В ней царило оживление; офицеры и прислуга орудий спокойно, но, по-видимому, в несколько приподнятом нервном состоянии вели частый огонь. Звонили указатели, выкрикивались плутонговым командиром лейтенантом Бушем установки прицелов.

Я подошел к Бушу, спросил, хорошо ли работает электрическое горизонтальное наведение, и, получив утвердительный ответ, вместе с ним стал смотреть в бинокль на неприятельский флот, который оказался лежащим на параллельном курсе. На них то и дело вспыхивали огоньки выстрелов и был слышен свист снарядов, ложащихся впереди «Сисоя». Заглянув через амбразуру вперед, я увидел у борта «Петропавловска» целый ряд столбов воды от падающих снарядов, который приближался к броненосцу, и вдруг правый борт «Петропавловска» начал окутываться черным дымом с желтоватым оттенком, и в этом дыму вспыхивало пламя. Очевидно, сноп падающих снарядов, ложившийся раньше недолетами, дошел до «Петропавловска» и обрушился на него. Буш рассказал мне, как его артиллеристы выстрелили два шестидюймовых снаряда по внезапно появившимся в прицелах «Громобою» и «Баяну», проходившим полным ходом контркурсом между нашей и японской колоннами. Выстрелы были от неожиданности, но, к счастью, похоже, промазали.

В это время оказалась выведена из строя наша носовая 12-дюймовая башня, у которой от сотрясений при стрельбе вырвало вилку передачи горизонтального управления башней. Вилку, погнутую, отправили исправлять в мастерскую.

Вдруг ко мне прибегает молодой минер и радостным голосом докладывает, что он только что выбегал наверх посмотреть, что делается, и увидел два разбитых японских корабля. Известие это, услышанное окружившей меня командой, сразу привело ее в радостное настроение. К несчастью, подошедший почти сейчас же ко мне минный механик Щетинин тихо передал, что дела наши скверны, что «Цесаревич» разбит и представляет из себя одну груду и вышел из строя, что Макаров, по-видимому, убит и передает команду Небогатову, что «Александр III» сильно разбит и тоже выведен из строя. Услыхав это, конечно, я ничего не сказал команде, оставив их в убеждении, что разбит не «Цесаревич», а японцы, и пошел наверх сам посмотреть, что делается.

Выйдя на ют, я увидел впереди и справа вышедший из строя «Цесаревич» с громадным креном. Борт его был испещрен дырками от снарядов, но сам он продолжал стрельбу. Почти сейчас же увидел я и «Александра III», я ужаснулся: неужто эта груда железа, вся объятая дымом и пламенем, — все, что осталось от броненосца! Средняя 6-дюймовая башня почти лежала на боку, но носовая 6-дюймовая — единственная время от времени давала выстрелы по направлению неприятеля. Это заставило сразу меня преклониться перед таким исполнением долга, перед храбрецами, явно обреченными на гибель; на развалинах горящего корабля продолжавшими под градом неприятельских снарядов стараться нанести посильный вред неприятелю!

Появился первый раненый — унтер-офицер, стоявший под флагом, которому расшибло осколком ключицу и ранило в ногу. Его вели вниз под руки двое матросов, причем он громко стонал. Вид первого раненого на меня сильно подействовал; на команду же он в первый момент подействовал, по-видимому, еще больше: видны были устремленные на него со страхом многие глаза. Кругом «Сисоя», а в особенности несколько впереди его, то и дело подымались столбы воды, столбы черного дыма; слышался шум летящих снарядов и разрывы их с каким-то особенно высоким звуком, напоминающим сильно звон разбиваемого хорошего хрусталя. Временами все эти звуки покрывались грохотом выстрелов наших 12-дюймовых кормовых орудий, около башни которых я стоял. Вообще же в воздухе стоял смешанный гул, обнимающий всевозможные звуки, от самых низких, грохочущих, как отдаленный гром, до резких высоких звуков. Очень скоро я почти оглох, началась резь в ушах, и из правого уха потекла кровь. Стараясь ободрить себя звуком своего голоса, намеренно громко разговаривал с лейтенантом Залесским, сидящим наполовину открыто в 12-дюймовой башне и управлявшим ею. Его вид действовал на меня очень успокоительно: такой же розовый, с распушенными усами, в чистом воротничке, он спокойно сидел, так, как будто был не в бою, а в морском собрании за ужином среди дам. Временами слышался стон и кто-нибудь падал; его тащили вниз. Было еще несколько раненых, один с оторванной рукой, у другого вырвана икра, но тех сводили вниз. Вдруг я точно оступился: я в это время стоял на рострах, причем правая нога была поставлена на ящик из-под машинного масла. Я упал, но сейчас же вскочил: оказалось, что в этот ящик на излете ударил громадный осколок и вышиб из-под ноги; осколок, еще горячий, лежал поблизости, врезавшись в доски обломков катера.

Постояв еще 2–3 минуты, я спустился в 6-дюймовую батарею поделиться впечатлением с лейтенантом Бушем, как вдруг судно сильно вздрогнуло в носовой части. Прибежал минный квартирмейстер и доложил, что один снаряд ударил в якорный клюз, разворотил его и сделал полуподводную пробоину, через которую начала хлестать вода; другой снаряд ударил вблизи 1-й пробоины, убил двух человек, отбросил мичмана Шанявского и людей, которые были с ним и принимались за заделку пробоины. Больше не медля, я побежал в носовой отсек. Туда уже сбегались люди трюмно-пожарного дивизиона. Сразу же ясна стала необходимость задраить отделение, что и было немедленно исполнено под руководством трюмного механика, который одновременно с этим приказал трюмным открыть спускной клапан носового отделении, чтобы соединить его с турбинной магистралью.