Дым отечества, или Краткая история табакокурения - Игорь Богданов

Полку производителей табака прибавлялось год от года, а следственно, росло и число его потребителей.

Начиная с середины XVIII века табак получил в Петербурге повсеместное распространение. К табаку пристрастились и состоятельные люди, и мастеровой люд, и военные, и флотские; «не охваченными» оставались только женщины, но и их черед придет, и они себя еще покажут.

С 1780 по 1790 год в Петербург ввозилось до 5000 пудов табака. Пройдет совсем немного времени, и эта цифра будет значительно перекрыта, ибо потребности в табаке возрастали год от года.

В 1763 году было разрешено торговать китайским табаком «шар», а также бразильским — хорошего русского табака производилось все еще мало. В Петербурге была учреждена компания, которая заведовала обработкой табака, выращенного в России, и заключала контракты с купцами, поставлявшими его за границу. В то время Россия еще не утвердила своего могущества в Крыму и не владела землями, пригодными для выращивания наилучших сортов.

В 1838 году был установлен акциз с табака «в видах воспособления государственному казначейству по мере возрастания расходов, необходимых для усовершенствования многих частей государственного благоустройства» на том основании, что «приготовление табака как предмета, относящегося к требованиям роскоши, может, без всякого стеснения для народа, быть обложено умеренным налогом». На том стороны — государство и народ — и порешили.

До 1810-х годов курительный табак по популярности уступал нюхательному (о котором речь пойдет в отдельной главе — «нюхари» всегда держались особняком). Фельетонист «Северной пчелы» писал в 1843 году: «Не более как за 35 лет пред сим курение табаку ставилось на одну линию с употреблением спиртных напитков. Курили табак моряки и старые солдаты, преимущественно кавалеристы. Когда курильщик ехал в общество, то переодевался, чтобы не было слышно табачного запаха. Сказать о человеке, — от него пахнет табаком, почиталось оскорблением. Особенно во Франции курильщики были редки, и только старые гренадеры не стыдились курить явно. Времена переменчивы! Теперь табак курят не только первейшие светские щеголи, львы, но и дамы! О ужас! Дамы курят табак!»

Мало-помалу укрепилось мнение, что курить не только модно, но и полезно. Хотя насчет моды очень точно выразился фельетонист «Иллюстрации» в 1845 году: «Все курят, почти все нюхают… Табак — друг молчаливой думе и шумной беседе. С табаком люди приятно и встречают, и провожают день. Весь свет в дыме, — но табачном, и никто не жалуется на свойства заморского зелья; напротив, каждый старается сделать себе табачную атмосферу, в ней жить и умереть. Беспредельное потребление табака не есть мода, потому что эта мода продолжается триста пятьдесят лет…».

Насчет того, что «курят все», автор явно перебрал. Оказавшись в гостях у Манилова, Чичиков отказался от «трубочки», ибо не курил — «Не сделал привычки, боюсь; говорят, трубка сушит». На это Манилов произнес следующую необыкновенную речь. Трудно удержаться от того, чтобы не воспроизвести ее здесь:

«Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я полагаю даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта трубки не только за столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя лучше».

И у Ноздрева из гоголевской поэмы в кабинете были трубки «деревянные, глиняные, пенковые, обкуренные и необкуренные, обтянутые замшею и необтянутые, чубук с янтарным мундштуком, недавно выигранный, кисет, вышитый какою-то графинею…»

У героя повести «Трубка табаку» (анонимный автор скрылся под псевдонимом А. Ф. Трубкин), вышедшей в свет в 1844 году, всегда при себе была «длинная палица — прекрасный черечневый (из черешни или вишневого капа, т. е. нароста на дереве. — И. Б.) чубук с богатым янтарным мундштуком, который был оправлен в серебро и золото… На серебряном кольце, около мундштука, были вырезаны слова: «Развлечение от скуки»».

Нет, недаром в первой половине XIX века в городе на Неве были в ходу следующие незамысловатые строки:

Трубка в жизни утешенье,Трубка — радость наших дней,От тоски одно спасенье —Быть все с трубкою своей.

Подобно спутникам Христофора Колумба, возвращавшимся из Америки в Европу, петербуржцы относились к курению прежде всего как к лекарству от скуки. Другой автор, укрывшийся за инициалами В. В., утверждал в своей брошюре под названием «Курите, сколько хотите»: «Ни телесные упражнения, ни различные игры, ни пение, ни игра на музыкальных инструментах во многих случаях не могут заменить курение уже потому, что они утомительны». Курение же, напротив, ничуть не утомляет. И правда — кто, где, когда слышал, чтобы курильщик, погасив трубку (сигарету, сигару, папиросу) сказал: «Фу! Устал!».

После Андрианопольского мирного договора, заключенного Россией с Оттоманской Портой в 1829 году, в Петербурге стал входить в моду турецкий табак. Центрами его торговли были южные города Российской империи (Одесса, Кременчуг и др.), а также военные поселения, где всегда полно курильщиков. За «око» (три фунта) отличного турецкого табака, тонкой, как шафран, крошки, производимой разносчиками табака в присутствии покупателя и упаковываемой в «папушки», платили в 1830-е годы по 60–75 копеек. В начале XX века за фунт такого же табака платили уже от 6 до 8 рублей. Как видим, турецкий табак оставался в спросе у петербуржцев в продолжение многих десятилетий.

При императоре Александре I (царствовал с 1801 по 1825 годы) для развития табачной промышленности было сделано немного. Однако в 1803 году в южных краях России происходила раздача земель с видами на выращивание растений, которые можно использовать и в табачной промышленности. Тамошние помещики сумели увидеть пользу от возделывания табака и стали учиться обрабатывать его. Количество табачных плантаций на юге России год от года увеличивалось без какого-либо поощрения со стороны властей.

В эпоху Александра I трубка и сигара начали мало-помалу вытеснять табакерку из обихода городских жителей. Очевидец писал: «Вдруг с величайшею прогрессиею посыпались у нас сигары и картузы[16] курительных Табаков. Быстрым полетом влетела в нашу землю страсть курения, и в течение нескольких лет распространилась привычка курить табак и сигары не только в Петербурге, но во всей России, во всех сословиях, во всех званиях, во всех возрастах. Эта страсть сделалась такою же необходимостию, как пища. Повсюду поднялся дым, пускаемый на воздух, по крайней мере, тридцатью миллионами русских и разных иностранных обитателей».

Между тем, 17 июля 1839 года в газете «Ведомости С.-Петербургской городской полиции» сообщалось, что горожанам отныне запрещается курить «на улицах и площадях, а также в конюшнях, сеновалах, на чердаках и тому подобных опасных местах». Этому полицейскому запрету предшествовал один из самых разорительных пожаров, в огне которого погибла большая часть убранства Зимнего дворца. Произошел он в декабре 1837 года.

В соответствии с Табачным уставом, принятым в 1848 году, запрещалось курение в общественных местах и даже на улице. Нарушителям этого закона, невзирая на лица и чины, грозил крупный денежный штраф. Запрет, впрочем, не возымел должного действия. Напротив, резко увеличилось число пожаров, поскольку курильщики, завидев полицейского, спешили выбросить папиросу куда угодно, нимало не заботясь о том, что она может послужить причиной пожара.

Пожар представлял серьезную опасность не только для зданий, но и для деревянных мостовых, а также мостов. Когда в ноябре 1850 года был открыт первый каменный мост через Неву — Благовещенский (ныне Лейтенанта Шмидта), это стало событием и для любителей табака, поскольку на нем было разрешено курить: мост был каменный. А покурить, стоя на мосту, — особое удовольствие; это вам скажет любой курильщик, и тогдашний, и нынешний. Последний, впрочем, предпочитает курить на балконе, но ведь это все равно, что на мосту.

Ведь покурить на мосту или на балконе — такое же удовольствие, что и подымить в школьном туалете, или на светском рауте, или на конюшне, или в поле, засеянном пшеницей. Да мало ли на свете мест, где ни ступала нога курильщика, где ни оставлял он после себя облачко дыма, которое вроде бы и растаяло уже — а все дымком тянет.

А сколько пожаров произошло от непогашенной сигары, папиросы, сигареты, пахитоски?

Столько, что обо всех и не расскажешь.

Упомянем лишь, что после пожаров 1849 года во всей России, как утверждает Л. Ф. Пантелеев, были запрещены спички, и вновь они были разрешены только в 1861 году. Утверждение, впрочем, более чем сомнительное.