Дом, который сумашедший - Василий Лобов

Я сжал кисти рук между коленок ног. Унял трепет и только после этого вскрыл другие подачки. Там были сливы, немного винограда, яблоки, орехи… В одной из подачек присутствовали только яблоки, правда, в большом — десять штук — количестве. Конечно, яблоки — не самая скверная вещь в Нашем Общем Доме, видит Сам Братец Президент, но все же податель мог бы присовокупить к ним что-нибудь более нескверное. Вытащив из потайного ящика потайной тумбы письменного стола черную книгу, я внес в белый список кличку яблочного подателя… Всегда ведь найдется какая-нибудь мелкая причина, чтобы устроить братцу вовсе не мелкие неприятности. Например, вырезать из маленькой микропленки несколько маленьких кадров, чтобы кое-кто увидел, когда станет писать очередную справку о характере этого братца, что братец-то целует знамя не торжественно, а кое-как.

Выпив еще один бокал божественного, я позволил себе для неги съесть маленькое яблочко. Обсосал корешок и положил корешок туда, где в потайном отделении потайного ящика в потайной тумбе письменного стола у меня хранилась коллекция потайных огрызков и косточек. Потом распределил то, что требовало подачек от меня, по отдельным пакетам и надписал на них клички получателей. В моем личном распоряжении оставалась довольно значительная куча разной всякой вкусной всячины.

Фейхоа я отложил специально для братца Принцессы, завернув в целлофан и спрятав в потайной карман фрака. Возможно, такими штуками его не удивишь, но попробовать пустить пыль в корону очень хотелось.

После всего этого мы с братцем Моной Лизой прошли в спецбуфет для высших сотрудников и пообедали. На этот раз я выловил из бульона лишь семь тараканов.

Время неукротимо приближалось к четырем часам по спецминистерскому времени, группа поиска уже сгруппировалась в бронированной ассистентской. Открыв толстую бронированную дверь, я пригласил братцев в хранилище. Братец Мона Лиза встала при знамени, я раскрыл толстую инструкторскую книгу и…

— Дорогие мои братцы! — с холодной слезой в радостном голосе начал читать я.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Второй раз выбраться к Железному Бастиону мне сегодня не удастся — дела, — сказал я братцу Моне Лизе, когда торжественная процедура постановки круглой печати закончилась. — Пойдешь ты. Возьмешь у братца Монте Кристо I тележку и передашь братцу Малюте Скуратову XXXII. Предназнаенные мне подачки принесешь мне в департамент, где меня не будет, заберешь свою долю, остальное, распределив согласно вот этому списку, разнесешь по назначению. Сейчас можешь быть свободной, если хочешь, прошвырнись по магазинам, как раз успеешь съездить на свой седьмой ярус и вернуться обратно к моменту входа второй группы. И вот еще что: доставишь мою долю в мой шикарный дворец, где и дождешься меня. Все ясно?

— А платье купишь?

— Посмотрим.

— Вот и мы посмотрим.

Но едва он вышла из хранилища, как мне и на самом деле захотелось купить ему это самое платье. Ну просто никакого спасу не было от желания: от желания купить и от желания того, что за этим последует.

А что, братец Пилат III, давай возьмем с тобой да и подарим братцу Моне Лизе то, что он хочет, сказал я себе, тогда тебе просто будет добиться того, чего ты хочешь.

И я представил себе, что за этим последует.

Я принесу платье в свой шикарный дворец, где меня уже будет поджидать братец Мона Лиза. Мы выпьем по бокалу божественного нектара, и он спросит:

— А что это там у тебя в пакете?

Я отвечу таинственно:

— Да так, ничего особенного. Тогда он скажет:

— А покажи мне это твое ничего особенного.

И я потребую:

— Нет уж, сначала ты покажи мне твое ничего особенного…

Тогда он скинет с себя платье, а я надвину на глаза корону не сразу, а только через мгновенье…

Я помотал короной. Картина скидывающей с себя платье братца Моны Лизы сменилась картиной бронированного хранилища, где я сидел под портретом Самого Братца Президента и рисовал в своем воображении порнографию.

Ты что это себе позволяешь, а, братец Пилат III? Ну-ка, завязывай! Так я сказал сам себе. К тому же мне было жаль двух сотен пятнадцатизубовиков. Даже на материализацию нарисованных собственным безбрежным воображением перехватывающих дух порнографических картинок, которые я рисовал в своем бронированном хранилище под портретом Самого Братца Президента, в своем воображении, окружающая среда меня подери! И я решил отказаться как от покупки, так и от материализации. Но мне было жаль отказываться от материализации. Даже если бы за это и пришлось заплатить две сотни пятнадцатизубовиков. Тут я к тому же подумал о братце Цезаре X, встреча с которым явно сулила мне некоторые блага. Моя дума о получении некоторых благ повергла меня в щедрое состояние. Мне захотелось купить братцу Моне Лизе платье очень, пусть это платье и было бы вовсе не подарком, а только подачкой, поскольку я хорошо себе представлял, зачем я собирался «подарить» платье братцу Моне Лизе. Чтобы дарить подарки, подумал я, нужно быть братцем Принцессой.

Подумав о братце Принцессе, я стал думать о братце Принцессе. От одной только думы о нем у меня закружилась корона. Может быть, моя корона закружилась потому, что он была неизмеримо ниже меня по рангу? А что бы было, если бы на его короне располагалось только, скажем, пять зубьев? Кружилась бы моя корона или нет? Или все-таки корона у меня кружилась только потому, что на ней было намного меньше зубьев, чем на короне братца Принцессы? А ядовитая окружающая среда ее знает, решил я в своих сердцах и вернулся мыслями к платью.

Поскольку я был прописан на девятом ярусе, то и носил корону с девятью зубьями, а раз я носил корону с девятью зубьями, то и получал жалованье девятизубовиками, а раз я получал жалованье девятизубовиками, то и отовариваться должен был на девятом ярусе.

Я набрал номер на диске телефона.

— Пятнадцать дробь седьмой участок Ордена Святой Экзекуции, — сказала трубка.

— Это ты, братец Малюта Скуратов XXXII. который служит в пятнадцать дробь седьмом участке Ордена Святой Экзекуции?

— Это я.

— А это я — братец Пилат III.

— Братец Пилат III из Департамента круглой печати Министерства внешних горизонтальных сношений, с которым мы недавно виделись возле КПП в спецзону Южного Выхода, и он отдал мне тележку?

— Да, это я.

— А это я — братец Малюта Скуратов XXXII. Здравствуй, братец Пилат III.

— Здравствуй, братец Малюта Скуратов XXXII. Братец, мне нужна твоя помощь.

— На сколько?

— Я думаю, приблизительно где-нибудь на пять пятнадцатизубовиков, как договоримся. Сейчас я к тебе зайду.

— Я сам к тебе сейчас зайду. И кое-что с собой прихвачу. Товар я уже продал.

— Ладно, жду.

Я положил трубку на место, которое было отведено ей инструкцией, и достал из сейфа парочку яблок поменьше, чтобы начать разговор с братцем Малютой Скуратовым XXXII достойно.

Он пришел. С виду это был очень радостный братец десятизубочник, его правую щеку украшал длинный боевой шрам, полученный им в одном из боев на арене гладиаторов, куда он попал несколько лет назад в связи с нашумевшим мне все уши делом банды девяти, которая в свое время организовала неконтролируемые выходы за Железный Бастион группы продажных наймитов. Благодаря банде в Наш Дом мутным потоком потек поток контрабанды. Но однажды в банде возникла склока из-за дележа мутной добычи: где-то кому-то чего-то не дали, и дело получило огласку. Полетели короны. Ужесточили контроль на шлюзах. Создали Центральный диспетчерский пункт. Всем членам банды девяти присудили бессрочную арену гладиаторов. Где-то кому-то чего-то дали и издали указ об амнистии, но пока его утверждали в соответствующих подкомиссиях Кабинета Избранных, братец Малюта Скуратов XXXII успел провести пятнадцать матчей, которые случайно выиграл. Из отдела контриллюзий его, правда, попросили перейти в Орден Святой Экзекуции, где теперь он и служил обыкновенным заштатным орденоносцем.

Я преподнес ему яблоки. Он быстро спрятал их в карман форменного фрака и повалился на стул телом. Я придал лицу независимо-радостное выражение лица и спросил:

— Кажется, у тебя есть знакомство в среде манекенщиц?

— Кому кажется? — встрепенулся, превратившись в чеку, братец Малюта Скуратов XXXII. Тебе кажется?

Я затрепетал, и затрепетал вовсе не от восторга, но тут же взял себя в руки, подумал мгновение об уме и, спокойно выпустив себя из рук. произнес:

— Тебе кажется или они у тебя есть?

Мое коварное произношение, однако, не застало братца Малюту Скуратова XXXII врасплох, так как он был начеку.

— У меня они есть, потому что мне это не кажется. А тебе кажется, что у меня их нет?

— Как же мне может такое казаться, если они у тебя есть? Вот если бы у тебя их не было…

— Есть! — отрезал братец Малюта Скуратов XXXII.

Мы чуть-чуть помолчали. После молчания он спросил: